Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Феофилакт застал церковное устройство в Грузии в самом шатком и неопределенном положении. Был учрежден экзархат, открыта синодальная контора, но они существовали только на бумаге, а на деле продолжали господствовать старинные грузинские беспорядки и полный произвол духовенства, соединенный с бесконтрольностью в доходах и расходах церковного имущества. Феофилакт со всей своей обычной страстностью принялся ломать и переделывать это неурядливое, но сложившееся веками церковное устройство Грузии. По его представлению Святейший синод в Петербурге издал распоряжение о сокращении в Грузинском экзархате церквей, и вместо девяти епархий, существовавших в Имеретии, Менгрелии и Гурии, определил быть только трем – по одной на каждую область. А чтобы привести эту меру в исполнение, необходимо было прежде определить и привести в известность количество церковного дохода и сделать перепись церковному имуществу.

Местное духовенство встретило это распоряжение ропотом. Не могли быть, конечно, довольны священники, остававшиеся по сокращению церквей за штатом, но это неудовольствие еще более разжигалось и поддерживалось в них самими митрополитами, стремившимися отстоять свою независимость от петербургского синода. И так как в духовенстве Закавказья были люди знатнейших княжеских фамилий, имевших большие связи и значение в стране, то не трудно было предвидеть, что церковный вопрос скоро перейдет на гражданскую почву, что под видом защиты религии князья встанут на защиту своих, нарушенных экзархом, привилегий бесконтрольности и произвола – и поднимут народ. Так действительно и случилось.

В Картли реформы прошли довольно спокойно, но в Имеретии, еще недавно пережившей кровавые дни восстания, где русская власть не успела окрепнуть, сразу начались волнения. Жители не только не допустили сделать описи церковному имуществу, но едва не убили посланных для того комиссаров. Гордый и настойчивый Феофилакт решился сам отправиться в Имеретию, думая, что его личное присутствие там устранит сопротивление, а в Гурию и Менгрелию послал прокурора синодальной конторы. Ермолов, видевший несвоевременность затеянного экзархом церковного переустройства, советовал ему по крайней мере повременить с реформами, предупреждая, что по грубости населения из-за этого вопроса могут возникнуть серьезные беспорядки. Но Феофилакт уже был в Кутаисе, и суровые, крутые распоряжения его не замедлили усилить волнение, быстро охватившее всю Имеретию. Нужно сказать, что распоряжение о закрытии церквей и об описи церковного имущества не имело в виду княжеских и дворянских поместий, ограничиваясь на первый раз лишь такими имениями, которые находились в непосредственном распоряжении властей, но Феофилакт дал реформе всеобщее применение и принялся проводить ее повсюду, затрагивая самые близкие интересы лиц частных и даже права их собственности. Естественно, что дело не могло обойтись без открытого неудовольствия и ропота.

Имеретинцы жаловались. Они писали, что они «долго были в руках неправедных агарян и много перенесли страданий, но что и агаряне до дел духовных у них не касались», что они, «народ, исповедующий веру, удержавшуюся у них от самого распятия Христа, не могут быть презрительнее ослабленных иудеев, которые благоденствуют под русским правлением», и что «их скорбь не имеет предела при виде, как закрывают святые их церкви, как отторгают от них благочестивых священников, приносивших бескровные жертвы за спасение душ их, как отбирают кресты и образа, украшенные их скупным достоянием, и как отчуждают, наконец, церковные имущества, приобретавшиеся веками и кровью и жалованные им прежними царями в награду прежних заслуг их».

Между тем, под видом поборничества за утесненную веру, злонамеренные люди распускали слух, что русские намерены обратить их в еретичество, и призывали народ постоять за веру, за Божьи храмы, за оскорбленное и униженное святое духовенство. Волнение росло, и уже вооруженные толпы стали стекаться в селение Химши.

Вельяминов, при первом же известии о столь неблагоприятном обороте дела, просил Феофилакта немедленно вернуться в Тифлис. Но Феофилакт медлил и дождался того, что сам народ потребовал его немедленного удаления. Управляющий в то время Имеретией генерал-майор Курнатовский, – некогда человек замечательной энергии и храбрости (он был преемник Лихачева по командованию славным шестнадцатым егерским полком на Кавказской линии), а тогда уже изможденный болезнями, ранами и старостью, – сам отправился на Квирильский пост, но вместо того, чтобы действовать энергично и требовать от населения спокойствия, он вступил с мятежниками в переговоры.

«Мы не разойдемся, – ответили ему коноводы движения, – пока Феофилакт не выедет из Имеретии. Покуда он здесь – ни почты в Грузию, ни дорог для купцов не будет…»

И Феофилакт должен был уступить необходимости и выехать из Кутаиса. Возбуждение против него народа было так велико, что один из толпы, собравшейся при его отъезде, покушался даже на жизнь его и был схвачен с оружием в руках у самых колес его экипажа. Курнатовский между тем так растерялся в этих сложных обстоятельствах, что даже выдал мятежникам уже составленные описи церковного имущества, оставленные у него на хранение уехавшим экзархом.

«Я всячески буду стараться, – писал Курнатовский в то же время генералу Вельяминову, – избегать дела с мятежниками, которые, по-видимому, только того и ждут, чтобы мы начали управляться оружием. Первый выстрел будет сигналом, и пламя мятежа обнимет весь здешний край».

Слабость эта, естественно, повела только к дальнейшему развитию беспорядков. Дух мятежа был всеобщий; в Гурии и Мингрелии готовились действовать заодно с имеретинцами и под рукою тайно сносились с Абхазией и даже с Турцией. Некоторые владетельные князья еще показывали преданность России, но эта преданность, при их всегдашней полуазиатской двуличности, была более чем сомнительна, а сила их против общего народного движения – ничтожна.

Ермолов, со своей стороны, принимал все меры, чтобы избежать необходимости действовать оружием, и войска, под начальством генерала Сысоева, были только придвинуты к границам Имеретии, а народу объявлена прокламация, призывавшая его к порядку. Создалось странное и беспокойное положение. Открытого вооруженного восстания не было, но русские войска должны были стоять с ружьем у ноги. Злонамеренные люди воспользовались и этим и распустили слух, что солдаты собираются по ночам, чтобы при первом удобном случае вырезать жителей.

Оставлять дела в таком положении было невозможно. Ермолов писал из Дагестана к экзарху, что раз начатое церковное преобразование должно быть доведено до конца, несмотря ни на какие препятствия, иначе народ признает уступку за слабость и даже за боязнь со стороны правительства, что в будущем обещало бы только вечные смуты. А потому он указывал ему на необходимость взять и выслать в Россию двух старейших имеретинских митрополитов, стоявших, как было известно, во главе движения и не оказывавших самому ему, как первосвященнику, должного уважения.