Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Через несколько дней ватный халат он проиграл, а теплые чулки выменял на еду и по-прежнему стал просить милостыню.

И вот однажды проходил Цзинцзи мимо дома Ван Сюаня. Отшельник оказался у ворот. Перед ним склонился в земном поклоне все тот же оборванный и промерзший до костей нищий, у которого от поднесенного Ваном осталась только войлочная шапка, а туфли были обуты на босу ногу.

– А-а! Хозяин Чэнь! — воскликнул старец. — Ну как идет торговля? Жилье нашел? Какая плата?

Цзинцзи долго мялся. Наконец, на повторные вопросы промолвил:

– Видите дело-то какое. Опять ни с чем остался.

– Ай-ай-ай! — качал головой Ван. — Нет, так, сынок, жить нельзя. За дело легкое тебе браться нет охоты, а трудное не по плечу. Хоть бы каким немудреным делом занялся, чем подаяния-то выпрашивать, насмешки да попреки выслушивать, доброе имя отцов позорить. Почему ты меня не послушался, а?

И Ван Сюань опять пригласил Цзинцзи в дом, а слуге Аньтуну велел накормить гостя. Когда Цзинцзи наелся досыта, хозяин дал ему штаны, белую холщовую куртку, носки, а также связку медяков и меру риса.

– Вот возьми да займись у меня торговлей, слышишь? — наказывал он. — Продавай хоть уголь или дрова, бобы или тыквенные семечки, все равно тебе хватит на пропитание. Все лучше, чем попрошайничать. Цзинцзи дал старику слово, взял подношения и удалился.

Несколько дней Цзинцзи заказывал горячие блюда, ел мясо и лапшу, деля трапезы со своими товарищами по ночлежке, пока не остался без гроша. Белую куртку и штаны он проиграл.

В первой луне нового года Цзинцзи, завернувшись в лохмотья, вышел на улицу. Обращаться к старцу Вану ему было неловко, поэтому, добредя до высокой стены его дома, он остановился на солнечной стороне. Ван Сюань бросил в его сторону холодный взгляд и не позвал. Цзинцзи немного помялся, но потом все-таки подошел к благодетелю и, пав ниц, начал отбивать земные поклоны. Он был оборван и нищ, как и прежде.

– Сбился ты с пути, сынок, — заключил Ван. — Время бежит неумолимо, утроба в пище ненасытна. Бездонную пропасть, сколько в нее ни бросай, не засыплешь. Зайди-ка. Что я тебе скажу. Есть одно место. Светлое и вольготное. Там найдешь ты успокоение душе и телу. Только тебе, пожалуй, не захочется туда.

– Сжальтесь надо мной, дядюшка, — стоя на коленях, бормотал со слезами на глазах Цзинцзи. — С удовольствием пойду, куда будет вам угодно, только бы мне обрести пристанище и покой.

– Это будет невдалеке от города, — пояснил Ван. — У пристани в Линьцине стоит обитель преподобного Яня[3]. Место изобилует рыбой и рисом. Целое скопление кораблей и джонок. А какие доходы! И тишина, раздолье. Настоятелем там даосский монах Жэнь — мой давнишний приятель. У него два-три послушника. Вот я и хочу собрать гостинцы и отдать тебя к нему в послушники. Приобщит он тебя к священному писанию и будешь потом справлять требы.

– Спасибо вам за заботу, дядюшка! Как бы это было хорошо!

– Тогда ступай, а завтра приходи да пораньше, — наказал Ван. — Будет благоприятный день — отведу тебя в обитель.

Цзинцзи удалился. Старец тотчас же позвал портных и заказал для Цзинцзи две даосских рясы, монашескую шапку, чулки и туфли, словом полное одеяние.

На другой день явился Цзинцзи. Ван Сюань велел ему совершить в пустой комнате омовение, привести себя в порядок и переодеться. Цзинцзи вышел в монашеской шапке, в куртке и штанах, а поверх на нем блестела темная шелковая ряса. На ногах были сандалии и теплые чулки. Старец приготовил четыре блюда закусок и фруктов, жбан вина, кусок холста, завернул пять лянов серебра и нанял двух носильщиков. Сопровождаемые слугами Аньтуном и Ситуном они выехали за город. Ван Сюань оседлал коня, а для Цзинцзи нанял осла. Путь держали на пристань Линьцина. До обители преподобного Яня было не больше семидесяти ли. Когда они достигли монастыря, уже смеркалось.

Только поглядите:

 Вот-вот должно закатиться дневное светило. Землю уж окутывает мрак. Гаснет заря. Ее багряные лучи мерцают в зыби вод. Лишь солнце скрылось, стал стелиться бирюзовый туман. Под сенью тополей зеленых нет-нет да чирикали пташки, в лес торопясь на ночлег. В селении полном алых абрикосов брели в загоны и хлева коровы, овцы.

Да,

Там к берегу рекипричалила рыбачья джонка;Теленка оседлав,спешит домой пастух-мальчонка.

Добравшись до пристани, Ван Сюань и его спутники миновали широкую плотину-переправу, потом Большой мост, и их взору открылись стоявшие на причале бесчисленные корабли и джонки.

Пред обителью преподобного Яня Ван спешился и скрылся за воротами. Он очутился среди густых темно-зеленых сосен, в чаще бирюзовых кипарисов. По обе стороны тянулись красные стены, их гребни сближались, образуя проход. Вот он достиг красных дверей храма. Прекрасное это было строение!

Только поглядите:

 Высоко вздымались обители врата. За ними возвышались храма многоярусные приделы. Горела золотом вывеска-надпись. Тут пестрели яркие картины придворных и вельмож из свиты Сына Неба. А вот пятизальный обширный дворец, в котором глиняных царей драконов двенадцать изваяний красовались [4]. По обе стороны тянулись нескончаемые галереи. На них искусно вырезаны были тьмы тварей водяных. Хоругви древко воздымалось до Млечного Пути. Главнокомандующего стяг со словом «Полководец» к себе приковывало взгляд. К обители со всех сторон ведут дороги, тропы. Весной и осенью, как полагается, сюда приносят жертвы на алтарь. Идут благодатные дожди и веет приятный ветерок. Здесь жители речных селений молебны служат. Божественная благодать тут пребывает уже тысячелетья. С надеждою взирают на обитель народ и знатные особы, в ней находя душе успокоенье.

Уже у ворот Ван Сюаня заметил инок и поспешил доложить настоятелю. Тот поправил рясу и тотчас же вышел из кельи навстречу паломнику. Ван наказал Цзинцзи и носильщикам с коробами оставаться за воротами обители. Настоятель Жэнь пригласил старца к себе в келью, где на Террасе Пустынника они обменялись приветствиями.

– Давно вы не посещали святую обитель, почтеннейший благодетель, — проговорил Жэнь. — Рад вас видеть.

– Да все дела, — отвечал Ван. — Суета мирская захлестнула. Никак не мог выбраться.

После приветствий Ван занял почетное местогостя, а настоятель сел за хозяина. Молоденький служка подал чай.

– Время позднее, почтеннейший благодетель, — заметил после чаю настоятель. — Заночевали бы.

С этими словами он распорядился привязать лошадь сзади и задать сена. — Если б не особая надобность, не стал бы нарушать покой святой обители, — начал Ван Сюань. — С просьбой я к вам, отец наставник. Не знаю, какова на то будет ваша воля.

– Не извольте сомневаться, почтеннейший благодетель, — заверил его Жэнь. — Готов исполнить любое ваше распоряжение.

– Я насчет сына одного моего старинного друга. Зовут его Чэнь Цзинцзи, двадцати четырех лет. Малый он смышленый и собой недурен. Правда, уж очень бойкий. Мать с отцом умерли рано. Ученье пришлось оставить. А родители его, надо сказать, рода именитого, не простые. Состояние нажили, да в опалу попали. Имущество в казну отошло. И негде ему теперь голову приклонить. Смею надеяться, вы мне не откажете, отец наставник. Ради моей дружбы с его покойным родителем я решил проводить его в вашу святую обитель, где бы он мог стать послушником. Что вы на это скажете, отец настоятель?

– Как я посмею отказать вам, почтеннейший благодетель! — воскликнул Жэнь. — Есть у меня два ученика, но такова уж, должно быть, выпала мне прискорбная доля, оба они глупы и, видно, не будет из них проку, что меня сильно огорчает. А он честный?

– Насчет малого, скажу вам правду, досточтимый наставник, будьте покойны, — заверил Ван. — Правдивый и самостоятельный. Он застенчив и робок, но золотые руки. Учеником останетесь довольны.

– Когда вы намерены его привести?

– Да он у ворот обители дожидается. И подарки скромные при нем. Прошу покорно, примите их, пожалуйста, не побрезгуйте.

– Что же вы мне раньше-то не сказали, почтеннейший благодетель! — всполошился настоятель и обернулся к служке: — Зови!

Носильщики внесли короба. Жэню вручили лист, на котором значилось:

«Кусок грубого шелку, жбан вина, пару свиных ножек, пару жареных уток, две коробки фруктов и пять лянов серебра с почтением и низким поклоном подносит ученик Ван Сюань».

В знак благодарности настоятель поспешно стал отвешивать поклоны.

– К чему вы так утруждаете себя, почтеннейший благодетель? — говорил он. — Я не заслужил столь щедрых подношений. Вы ставите меня прямо-таки в неловкое положение: мне неудобно принимать, но было бы неучтиво и отказаться.

Тут он обернулся к Чэнь Цзинцзи. Тот стоял в даосской шапке, темной шелковой рясе, сандалиях и белых чулках. Его талию стягивал сплетенный из шелковой тесьмы пояс. У него были выразительные глаза и красивые брови. Алые губы подчеркивали белизну зубов. Лицо казалось напудренным. Цзинцзи вошел и, упав на колени, отвесил настоятелю восемь земных поклонов.