Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции - Алексей Толпыго

В 1789 году принц Конде был одним из главных врагов революции и эмигрировал еще в первые ее дни – с тем чтобы бороться с революцией из эмиграции. Он был, наряду с младшим братом короля Карлом д'Артуа, главнейшим из вождей вооруженных эмигрантов. Наш персонаж – его внук, молодой герцог Энгиенский. Он эмигрировал вместе с отцом и дедом, сражался в эмигрантских и иностранных армиях против революционной Франции. Борьба оказалась бесплодной, герцог остался в эмиграции, ничем особенным не выделяясь. Но он был принцем крови, потомком жившего в XIV веке Луи Бурбона по мужской линии, и если бы случилось так, что несколько человек, стоявших выше его на династической лестнице, умерли без потомства – в глазах роялистов он был бы законным претендентом на трон.

Наступил 1804 год. Первый консул Бонапарт правил уже 4 года, был по-прежнему популярен, и «из-за Бонапарта уже выглядывал Наполеон». Надежд на то, что народ сам его свергнет, не было – оставалось его убить. Роялисты стали готовить заговор. Однако они понимали, что убийство – это все-таки некрасиво, что оно не вызовет прилива симпатий к монархии. Поэтому глава заговора Жорж Кадудаль настаивал на том, чтобы французский принц (скорее всего – граф д'Артуа, младший из братьев казненного Людовика XVI) лично участвовал в акции. Тогда, дескать, это не будет убийством: просто французский принц в личном поединке убьет узурпатора.

Власти довольно быстро пронюхали о заговоре, хотя не сразу смогли схватить заговорщиков. Бонапарту доложили обо всем: что его готовятся убить, что в убийстве намерен участвовать принц королевской крови, а также о том, что в заговоре участвуют такие популярные генералы, как Пишегрю и Моро, и находящийся при герцоге Энгиенском Дюмурье. Бонапарт впал в ярость (он был человеком нервным и подверженным подобным приступам, иногда деланным, но чаще вполне реальным). «Надо показать пример! – потребовал он. – Бурбоны думают, что меня можно зарезать, как скотину; так покажем, что их кровь ничем не лучше моей!»

Генералы

Все три названных генерала были людьми гораздо более яркими, чем бедный герцог, попавший в эту историю «как кур в ощип».

Пишегрю поступил на военную службу при старом режиме. Революция открыла ему пути к карьере; за 3–4 года он прошел путь от армейского сержанта до генерала. В 1793 году его назначили командующим Рейнской армией; в 1794-м он завоевывает Голландию. В 1795 году он избран президентом Совета пятисот – нижней палаты парламента; кажется, вслед за блистательной военной карьерой последует еще более блистательная политическая… Но происходит государственный переворот (18 фруктидора, или 4 сентября 1797 года), и Пишегрю, оказавшийся в числе проигравших, сослан в Гайану. Через несколько лет ему удается бежать с каторги и добраться до Англии, однако во французскую политику теперь его путь лежал уже не через выборы и даже не через перевороты, а только через заговоры…

Моро – еще более блистательный генерал (многие считают, что по военным талантам он не уступал Бонапарту), но вне военного дела личность довольно бледная. Он родился в семье адвоката; его отец погиб на гильотине в 1794 году, но сын, тем не менее, остался ревностным республиканцем. Он был моложе Пишегрю и вступил в армию уже в годы революции, также быстро прошел путь до генерала. В 1799 году он поддержал переворот 18 брюмера, был назначен командующим одной из армий, одержал победу при Гогенлиндене – решающую победу десятилетия, позволившую Бонапарту от имени Франции добиться победоносного мира в Люневилле и Амьене. Однако режим Консульства не пришелся ему по душе, он начал фрондировать, отказался вступить в новосозданный орден Почетного легиона и стал естественным центром притяжения всех недовольных.

Наконец, Дюмурье – пожалуй, самая колоритная личность среди трех названных. Провансалец по происхождению, он родился, однако, на севере Франции в семье военных в 1739 году, так что к началу революции ему было 50 лет и он успел испытать многое: участвовал в нескольких войнах, то на французской службе, то добровольцем; пережил несчастную любовь и попытку самоубийства, сидел в Бастилии и т. д.

Ловкий царедворец и дипломат, он не терялся и перед лицом разъяренной толпы. «Когда в Шербуре слабость герцога де Беврона привела к потере хлебных складов и вызвала мятеж, он, невзирая на вопившую и готовую растерзать его на куски толпу, закричал народу, увидев в руках одного голландского матроса ключи от хлебных складов, что „ему изменили и что иностранец похитил ключи“. Затем, спрыгнув с крыльца, он схватил матроса за горло, вырвал у него ключи и отдал их одному из гвардейцев, сказав народу: „Я ваш отец и отвечаю вам за эти склады“».

Человек он был очень талантливый и отчаянный интриган, например, после поездки на Корсику он представил герцогу Шуазелю (тогда министру иностранных дел Франции) сразу два проекта относительно Корсики: один – для ее освобождения, другой – для ее завоевания. (Принят был второй план.)

В начале революции он был на третьих-четвертых ролях, но пробился наверх. В 1792 году было образовано «правительство патриотов», Дюмурье получил в нем пост министра иностранных дел. Когда он в этой должности явился к королеве, та гневно сказала ему: «Милостивый государь, вы в настоящую минуту всемогущи, но этим вы обязаны милости народа, который очень быстро разбивает свои кумиры. Вы должны сами рассудить, что ни король, ни я, мы не может терпеть этих нововведений и конституции».

Дюмурье (если верить его мемуарам) ответил так: «Государыня, для меня крайне прискорбно тяжкое сообщение Вашего Величества. Поверьте, я не имею никакой выгоды обманывать вас, мне, как и вам, отвратительны анархия и злодейства. Это не минутное народное движение, как вы полагаете: это – почти поголовное восстание великой нации против закоренелых злоупотреблений. В революции я имею в виду лишь короля и нацию; все, что клонится к тому, чтобы их разлучить, ведет к их обоюдной гибели; я тружусь насколько могу, чтобы соединить их, ваше дело – помогать мне. Если я составляю препятствие вашим намерениям, если вы в них упорствуете – скажите мне; я тотчас пойду к королю просить отставки и удалюсь в какое-нибудь захолустье оплакивать участь моей родины и вашу».

И он таки сумел, хотя бы отчасти, приобрести доверие королевы. Впрочем, было уже слишком поздно. Министерство очень скоро ушло в отставку (близилось народное восстание 10 августа). Дюмурье мог бы остаться министром – король видел, что он популярен, а в то же время с ним можно иметь дело, но остаться в тот момент означало бы утратить популярность. На это Дюмурье не пошел и отправился генералом в действующую армию. Здесь он одержал знаменитые победы при Вальми и Жемаппе.

Это был критический момент: французские армии были разбиты на всех фронтах и панически отступали. Дюмурье выбрал Арденнский лес местом для обороны. С характерной для всех политиков той эпохи склонностью к историческим параллелям, он писал в Конвент, что «это будут Фермопилы Франции, но я буду счастливее Леонида».

Он исполнил свое обещание. Правда, при Вальми победы как таковой, строго говоря, не было; но он удержал позиции, а в тот момент разброда и паники это стоило дороже иной победы.

За Вальми последовал Жемапп (ноябрь того же 1792 года), где была уже настоящая победа, отдавшая во власть французов всю Бельгию. На короткий срок он стал героем, божеством, жирондисты, несколько месяцев назад пролоббировавшие его назначение, купались в лучах его славы.

Но слава вообще капризна и прихотлива, а во время революций – в особенности. Прошло лишь несколько месяцев – и Дюмурье был не героем, а предателем. Он отрицательно отнесся к казни короля, пытался повести армию на Париж, но повторилась история Лафайета. В начале 1793 года армия не пошла за Дюмурье, как не пошла за Лафайетом в августе 1792-го; он также вынужден был бежать из Франции к ее врагам. Это был тяжелый удар для жирондистов.

Дальнейшая биография Дюмурье уже не так интересна, он странствовал по разным странам, ввязывался в разные интриги и заговоры, но особых успехов не достиг. Со времени его бегства прошло более 10 лет, но опасного героя и предателя во Франции не забыли. Пишегрю, Моро и еще Дюмурье! Это уж слишком!

Гибель герцога

Итак, решение ликвидировать (казнить) кого-то из принцев королевской крови было принято. Утверждают, что Бонапарта к этому подстрекали Фуше и Талейран: первый, как цареубийца, и в самом деле был заинтересован в том, чтобы Бонапарт также дал кровавую поруку делу революции. Но зачем это было Талейрану? Может быть, он чувствовал, что и ему приходится дать такую поруку, что и ему надо, так сказать, вотировать.

И поскольку граф д'Артуа и Конде и его сын находились в Англии и добраться до них было невозможно, остановились на внуке Конде, герцоге Энгиенском.

Герцогу было тогда неполных 32 года. Его пассия, княгиня Роган, жила в небольшом баденском городке Эттенгейме, неподалеку от французской границы. Там же находился и герцог, деля время между возлюбленной и охотой. Зачем он живет так близко от границы? Очевидно, чтобы участвовать в заговоре! В воображении Бонапарта план заговорщиков выглядел так: граф д'Артуа намерен явиться в Париж через Нормандию вместе с Пишегрю, герцог Энгиенский – через Эльзас вместе с Дюмурье, тут их поддержит самый популярный после Наполеона генерал Моро.