Нечаянная радость (сборник) - Юлия Вознесенская

– Да, это определенно хорея Гентингтона. – Старик взял свою палку, поставил ее перед собой и оперся на нее подбородком. Подумал немного, а потом спросил:

– Вы пока только подозреваете, что вам передалось по наследству от отца его заболевание или?..

– Не только. Я прочел все, что мог найти об этом заболевании и настоял на генетическом исследовании.

– И каков результат?

– Положительный. Значит, в будущем болезнь разовьется неминуемо, это только вопрос времени. Отложенный диагноз, так сказать. А эффективного лечения хореи Гентингтона на сегодняшний момент не существует.

– К сожалению, это действительно так. Но, как я понимаю, и болезнь, и гибель от нее отложены пока на неопределенный срок, а покончить с собой вы решили уже сейчас, загодя, так сказать?

– Если вы врач, то должны понимать, каково это – жить годы с таким диагнозом в ожидании конца.

– Юноша мой дорогой, а разве мы не все рождаемся на свет с отложенным смертельным диагнозом? И в конце жизни смерть поджидает нас всех.

– Но не всех – такая!

– Ваш отец очень страдает?

– Физически – нет. Но морально он очень угнетен и находится в постоянной депрессии. Вначале ему даже был поставлен ошибочный диагноз – шизофрения.

– А мать у вас есть?

– Да, есть.

– А о ней вы сегодня ночью думали?

Кирилл виновато промолчал: он и в самом деле о матери как-то не подумал.

Старик его понял, покачал головой и спросил о другом:

– Скажите, а ваш отец кричит от боли? Ему не помогают обезболивающие? Он молит о смерти, потому что не в силах терпеть боль?

– Нет, таких страшных болей у него нет.

– Более того, это ему и не угрожает. А есть смертельные болезни, при которых они почти неминуемы. Я сам был болен такой болезнью примерно в вашем возрасте. Однако, как видите, жив до сих пор.

– Вас все-таки вылечили?

– Никто меня не лечил, кроме Господа Бога.

– Я неверующий! – решительно заявил Кирилл, сразу пресекая возможное развитие темы.

– Это понятно. Иначе бы вы не подошли так близко к этому обрыву. И я был тоже неверующим, и у меня был свой обрыв… Но меня от смерти и неверия спасло горе, причем не мое личное горе, а всенародное – война.

– Я вижу, что вы ветеран войны.

– А, ну да… Мы сегодня встречаемся с моими друзьями. Выпьем по рюмочке, вспомним военное прошлое, все как водится в такой день. Есть что вспомнить, есть…

– А вы мне не расскажете, как это вас война от смерти спасла?

– Почему нет? Расскажу – в надежде, что вы из моего рассказа извлечете для себя некую пользу. У меня еще примерно час до встречи, вот я и решил сюда заглянуть, подышать воздухом. И вот, оказалось, не зря…

Ну, так слушайте мою историю, юноша. Перед войной я был молод, учился на первом курсе медицинского, играл в футбол, ухаживал за девушками и, помнится, ни о чем серьезном не задумывался. Однажды во время игры мне здорово попало по голени бутсой противника. Я и внимания особого не обратил: подумаешь, похромаю денек-другой, все и пройдет. Но не прошло. Сначала был просто синяк, ну, еще опухоль небольшая, а потом, когда опухоль спала и синяк прошел, на их месте образовался небольшой такой, но очень болезненный желвак. Я несколько месяцев все медлил с походом к врачу, надеялся, что так пройдет, а когда все-таки пошел, оказалось – саркома. Причем уже с метастазами в легком. Предложили лечь в больницу. Я так и собирался сделать, но сначала забрался в институтскую библиотеку и, вот как вы сейчас, прочел все, что мог, о своей болезни. И ничего утешительного, конечно, не вычитал. Только почувствовал себя в черной ледяной пустыне, оставленным один на один со своим страшным диагнозом, будто весь остальной мир отделен от меня мутным и толстым стеклом. У близких и друзей я поддержки искать не стал, потому как не верил в нее, а той главной поддержки, с которой никакой диагноз не страшен, у меня еще не было – в Бога я тогда не верил. Но об этом впереди. И тогда я твердо решил покончить с собой, чтобы избежать напрасных грядущих мучений. Струсил, проще говоря. – Ну, вы уж и скажете – струсил!

– А вы послушайте, что было дальше, а потом делайте выводы. Жили мы на седьмом этаже, окна нашей квартиры выходили на площадь, покрытую асфальтом, и решил я, выбрав момент, когда дома не будет родителей и младшей сестренки, выброситься из окна. Мне «повезло»: в воскресенье, а было это 22 июня 1941 года, родители предложили поехать за город. Я отказался, сославшись на дела, и меня оставили одного. Проводив родителей и сестру, я сел к столу и написал прощальное письмо, в котором все объяснил. Оставил письмо на столе, а сам подошел к окну и распахнул его. И тут я увидел, что под репродуктором, висевшим на столбе на краю площади, собралась толпа: все слушают какую-то передачу и многие женщины плачут. Я встревожился, прошел на кухню, где у нас тоже висел репродуктор, и стал слушать: это было сообщение о нападении на СССР гитлеровской Германии.

«Ну, вот и решение проблемы! – подумал я. – Чем задарма и без пользы подыхать на больничной койке, лучше уж отдать свою жизнь за Родину! Может быть, я еще успею и подвиг совершить перед смертью!» Я тогда еще не понимал, что подвиги нужны не только на войне. Словом, разорвал я свое письмо и отправился в военкомат. Там уже была громадная очередь тех, кто подлежал призыву. Врачам я ничего о своем диагнозе, естественно, не сказал, а на небольшой желвак на моей правой ноге никто в той суматохе и внимания не обратил, и меня тут же оформили как полагается. На следующее утро, простившись уже как следует с близкими, я отправился со всеми новобранцами в часть.

Воевать я начал в разведке, сам туда напросился, сославшись на знание немецкого – учил его в школе и в институте. Считался храбрым разведчиком, потому что смерти не боялся нисколько, можно сказать, сам шел ей навстречу. Однажды нас накрыли немецкие пулеметы, когда мы с «языком» возвращались в часть. Меня ранило в ногу, в мякоть, навылет, а товарищи мои все погибли. С нами был немецкий офицер, захваченный «язык», так вот его ни одна немецкая пуля не задела. Немец оказался трусом, он и не подумал сопротивляться. Я его сначала ползком гнал, чтобы из-под обстрела уйти, ну и сам, конечно, полз. Потом, я подобрал какой-то сук вместо палки и пошел на двух ногах, хромая и время от времени толкая своего пленника наганом в спину. И он, здоровый такой бугай, послушно шел впереди меня, раненого, и только всю дорогу твердил: «О майн Гот! Ретте Мих!» – «О мой Бог! Спаси меня!» Я сердился на него: с чего это Бог, если Он есть, станет ему, захватчику, помогать? – и давай назло ему молиться по-своему: «Нет, Господи, ты лучше мне помоги! Помоги, Господи!» И Господь помог мне, а не ему: мне удалось почти ползком, с полным крови сапогом, погоняя немца наганом, все-таки доставить его к нашим. Впрочем, ведь и ему Бог помог: для него война в тот день закончилась, он попал в плен и, надо думать, жив остался. Сдав его командованию, я наконец потерял сознание.

– За это вам и дали Героя? – спросил Кирилл.

– Ну нет, тогда, в сорок первом, звезды Героев еще не очень щедро раздавали, за полгода войны сорок первого было всего полтораста с небольшим Героев, хотя героизма было никак не меньше, чем в последующие годы. Но такова историческая логика войны – мы отступали… Но вернемся к моей истории.

Так вот, «языка» отправили в штаб, а меня – в госпиталь. А поскольку ползли мы с фрицем, молясь каждый на своем языке, по осенней слякоти, в раны раздробленной ноги набилось столько грязи, что у меня тут же началась гангрена, и ногу мою – вместе с саркомой! – сразу же, еще в нашей санчасти, ампутировали. И представьте, так врачи и не заметили, что там у меня еще, кроме раздробленных костей, на ноге было! С тем и отправили меня в госпиталь долечиваться.

Лежу я, выздоравливаю понемногу, учусь ходить на костылях. А тем временем к городку, в котором был госпиталь, подошли немцы. Нас, раненых, погрузили в санитарный эшелон с красными крестами на крышах вагонов и отправили в тыл. Только немцы не больно-то по правилам воевали: когда мы проезжали через дремучие брянские леса, разбомбили они наш санитарный поезд. В живых нас осталось немного, человек пятнадцать со всего поезда: летчики немецкие еще с воздуха нас из пулеметов поливали. Собрались мы, уцелевшие, и решили по лесам к своим пробираться. К линии фронта мы так и не выбрались, а попали к партизанам. В лесу мне вырезали подходящую деревяшку, и стал я ходить на этом самодельном протезе, опираясь на палку. И там, в партизанах, я, бравый вояка, но очень плохой ходок, через год стал командиром партизанского отряда.

– Ну, наверное, вас командиром назначили не только потому, что вы были на протезе!

– Главным образом потому, что я уже имел опыт разведчика и умел организовать наши операции так, что за всю войну отряд потерял всего несколько человек, а вреда фашистам принес немерено. Впрочем, вред этот был оценен по достоинству, и вот после войны-то я и получил звание Героя Советского Союза.