Генеральские игры - Александр Щелоков

Блинов, принимавший командование базой у полковника Бергмана, был в курсе всех махинаций предшественника. Ему за соучастие капал определенный немалый процент с каждой незаконно провернутой операции.

Тысяча тонн артиллерийских снарядов, которая якобы поступила в арсенал, была продана прямо на территории Западной группы войск в Германии. Однако её поступление Бергман сумел заприходовать. Провести же по документам рассылку этого количества боеприпасов на нужды боевой подготовки несуществующих артиллерийских полков Бергман своевременно не сумел. Комиссия, которую в арсенале ожидали со дня на день, могла обнаружить, что вместо гаубичных снарядов в пятом хранилище находится воздух.

После обсуждения ситуации было принято решение организовать взрыв, который бы стер все следы злоупотреблений.

Зажигательную бомбу в склад оружия заложил сам Блинов. Он же разместил там пластмассовые канистры с бензином.

Взрывное устройство в хранилище боеприпасов установил прапорщик Рушников. Как материально ответственное лицо он знал о том, что на складе нет тех боеприпасов, которые по учету должны там находиться.

Взрыв и пожар с помощью радиоуправляемых устройств произвел тот же прапорщик Рушников. К точке, откуда подавался радиоимпульс взрывателям, его на своей машине доставил Блинов. Он же увез Рушникова с места преступления в город, где они и скоротали ночь.

О том, что следователь вызвал в гарнизон прапорщика Кудряшова, Блинову сообщил подполковник Дробот. Блинов передал известие Бергману, который требовал постоянных докладов о ходе следствия. Кто убил Кудряшо-ва, Блинов не знал.

Прочитав материал, Гуляев испытал сильное потрясение. Он почувствовал себя мелким муравьем, оказавшимся рядом с башмаком великана — одно неверное движение, и тебя раздавят.

Однажды Гуляев испытал такое чувство. Он приехал в Ленинград и гулял по городу. У Исаакиевского собора поднялся по ступенькам к гранитным колоннам портика, коснулся полированного камня, поднял голову и замер, пораженный. Размеры колонн, их монументальность в один миг подавили в нем ощущение собственной силы и значимости, заставили понять, что в мире есть нечто, перед которым человек ничто.

Это чувство вернулось к Гуляеву, когда в показаниях Блинова замелькала фамилия генерала армии Петра Хряченко, одного из заместителей министра обороны, облеченного властью и обласканного правительством.

Хряченко подписал все распоряжения Каменскому арсеналу об отгрузке оружия и боеприпасов в несуществующие армии и дивизии. Без его команды никто таких действий произвести не мог бы.

И вот перед этим гранитным столпом в здании военной иерархии он, майор Гуляев, всего лишь пигмей, которому — чтобы увидеть — надо запрокидывать голову до хруста в шейных позвонках. На память пришли слова из анонимного письма: «Те, кто грабит армию в масштабах огромных, ответственности не боятся. Ворон ворону — глаз не выклюет».

Гуляев оказался перед выбором: как быть? Конечно, придется докладывать окружному военному прокурору. Но тот властвует только над судьбами офицеров, которые ходят под рукой командующего войсками округа. Конечно, о своем открытии прокурор доложит главному военному прокурору в Москве. Тот обо всем сообщит министру обороны. И что? Не за горами президентские выборы. Любой скандал в высших эшелонах власти правительству не с руки. Ты, Гуляев, на кого замахиваешься? На папу с мамой? Ты хочешь войны? Так ты её получишь!

Вспомнился флотский анекдот. В густом тумане катер пограничной службы обнаружил приближение неизвестного корабля. Включив громкоговорящую установку, капитан пограничника объявил: «Прошу сообщить, кто вы? Иначе открою огонь!» И тогда из тумана, откуда-то из-под небес раздался ответ: «Я тяжелый авианосный крейсер „Москва“. Открывайте огонь!»

Так что же делать катеру «Виктор Гуляев», если его путь пересекся с крейсером «Петр Хряченко»?

Бытует в народе дурацкое по своей сути мнение, будто генералы воруют. Глупее ничего не придумаешь.

Генерал делает лишь намек, и для него все достанут, уволокут, упакуют и привезут.

Генералами, как принято говорить, не рождаются. Чтобы получить широкий золотой погон без просветов с большой шитой канителью шайбой на нем, приходится служить годы и годы. На этом служебном пути будущий генерал находится среди офицеров, которые все видят, все примечают. И когда «X» становится генералом, все о нем уже хорошо известно его подчиненным.

Петр Маркианович Хряченко обладал искренней уверенностью в своей важности, незаменимости, способности вершить. Он верил, что погоны возвышают его и над остальными людьми, и над законом.

Когда лейтенант Василий Петрович Хряченко, сын генерал-майора Петра Маркиановича, женился на дочери полковника Рябченко, это вызвало глухое неудовольствие у генерала-отца. Для своего сына Хряченко намечал более выгодную партию. Конечно, дочь генерала армии Колесова не вышла ничем, кроме обильного веса, огромных полужидких грудей и необъятных бедер, но для карьеры она была куда перспективней.

Тем не менее выбор сына оказался более удачным, чем предполагал отец. Полковник Рябченко, оказавшись в центре московских событий рядом с президентом Ельциным, сумел подсуетиться и, обласканный монаршьей благосклонностью, быстро попер вверх. Он стремительно стал генералом армии, а его сват — Хряченко с подачи родственника сподобился звания генерал-полковника.

О недавнем социалистическом прошлом Петр Маркианович вспоминал с отвращением. Эти проклятые коммунистические комиссары оплели в армии все. Даже расстегнуть ширинку, чтобы это осталось незамеченным, не удавалось никому. Перед лицом строгой партийной комиссии Хряченко представал дважды. И не за государственную измену, а за любовь-с. За благодатные, так сказать, порывы.

В первом случае, будучи майором, облагодетельствовал жену старшины-сверхсрочника Дубова. А тот, вместо того чтобы пережить, поднял неимоверный хай. Хряченко схлопотал строгача. Сверхсрочник, конечно, вылетел со службы: не надо вякать! Была бы хоть баба, за которую стоило заступаться.

Во второй раз Хряченко прокололся на несоблюдении правил дурацкой партийной морали уже в звании полковника-инженера. К этому времени он научился маскировать случаи нештатного расстегивания ширинки в чужих домах и тем самым обезопасил себя от комиссаров. Прогар произошел по другой причине.

Теща Хряченко Людмила Сергеевна Хвощ, баба деловая и крайне активная, отхватила себе дачный участок в Подмосковье рядом с Рязанью. Не с тем городом, что стоит на Оке и где, по пословице, пекут пироги с глазами, а у небольшой одноименной деревеньки в живописной местности — хоть глазами ешь, хоть рисуй, — расположенной между Звенигородом и Кубинкой на Москве-реке.

К недостаткам тещи относилась её настырность, а к недостаткам дачи то, что её надо сперва построить, а потом постоянно достраивать и обихаживать.

Чтобы теща перестала доставать его дачными беспокойствами, Хряченко послал в её распоряжение солдатика срочной службы, крепкого деревенского парня, умело владевшего топором, косой и столовой ложкой. Солдат был рад, что утрами не нужно вскакивать по заполошной команде: «Подъем!», мести плац, потом отбивать на нем ноги, печатая по бетону парадный шаг. На даче было вольготно, сытно и куда более приятно, нежели в казарме.

Совсем хорошо батраку стало, когда однажды душной летней ночью хозяйка позвала его в свою постель — разделить ложе и желания. Пятидесятипятилетняя Людмила Сергеевна уже десять лет оставалась вдовой и с удовольствием взяла на себя роль бескорыстной наставницы. Когда под её руководством солдатик превратился в неутомимого бычка-производителя, постоянно пребывавшего в состоянии желания, разразился скандал.

Нет ничего на свете поганей, чем зависть. Кто-то из соседей накатал в министерство обороны письмо и сообщил, что юношу, призванного служить социалистической Родине, полковник превратил в крепостного, который за народный счет ишачит на командирскую тещу. В Рязани появился партийный дознаватель из политотдела. Загорелого, больше того, пребывавшего в легком хмелю солдата он обнаружил на морковной грядке. Проступок командира был налицо. Квалифицировать его как уголовное преступление по статье «злоупотребление властью» не рискнули: создай прецедент, потом и к генералу солдата на дачу не пошлешь. Короче, пресечь практику подобного батрачества на корню политотдел не решился. Ограничились тем, что Хряченко вызвали на парткомиссию и внесли в личное партийное дело выговор.

С той поры Хряченко окончательно разочаровался в коммунистической морали и потому так называемую деполитизацию и демократизацию армии принял с радостью. Теперь над ним не стояло штатных блюстителей норм морали, жизнь открывала самые широкие возможности для творческой инициативы. При случае можно было сходить в церковь и тихо покаяться в грехах и продолжать их множить — на службе это никоим образом не отразиться, а облегчение на душе возникнет.