Прогрессивный сатанизм. Том 2 - Мильхар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Современная Христиания выглядит как оживший сон. Pusher-Street стала напоминать современно оформленный торговый центр. Гашиш разложен аккуратными плитками, как шоколад. Травка уже расфасована по пакетикам, впрочем, тут же стоят весы.
Изобилие трубочек и кальянов. И над всем этим зазывающие, вполне рекламные надписи.
Торговля травой – это сейчас скорее местный колорит, чем основная статья дохода.
Теперь здесь масса магазинчиков: экологические продукты, букинист, коллекционные печки, сувениры. Кроме того, за 30 лет своего существования Христиания стала крупнейшим культурным центром Копенгагена. Здесь находится несколько арт-галерей и четыре концертных зала. Тысячи людей со всей Европы съезжаются на андеграундные концерты в "Gray Hall".
Ну и, конечно, толпы туристов. Многие жители Христиании зарабатывают на жизнь тем, что водят по ней экскурсии. Этим, например, занимается шестидесятилетний Билл Севентидрам, американец, сбежавший некогда в Данию от Вьетнамской войны. Он появился в Христиании в 1971 году одним из первых вместе со своей женой-датчанкой.
"Тогда никто ещё ничего не строил, люди не были уверены, что мы сможем здесь остаться надолго…" – вспоминает Билл. Кроме всего прочего, он – поэт и каждую неделю читает свои стихи. "Baboon on the Moon" – называет он современную цивилизацию, сравнивая её с павианом, оседлавшим космическую ракету и отправившимся на Луну.
С конца 80-х годов все магазинчики и кафе, расположенные на территории Христиании, должны платить налоги в общую казну, из которой определённая часть перечислялась правительству. Коммунальный бюджет "свободного города" достиг 9,6 млн. крон в год. Совет старейшин на эти деньги нанимает жителей Христиании на общественно-полезные работы. Это может быть уборка территории, ремонт дорожек и т.д.
Забавная история случилась с первыми выходцами из России, приехавшими жить в Христианию. Их наняли пилить дрова для общественной бани. И тут произошло столкновение культур %-) Парни бодро взялись за работу и за три часа перепилили, накололи и сложили в поленницу все имеющиеся в распоряжении доски. После чего поспешили сообщить работодателям об успешно выполненном задании. Однако результатам их труда совершенно не обрадовались, а, наоборот, ужасно разозлились.
Из-за плохого знания английского, парни далеко не сразу поняли, в чём же дело.
Оказывается, crazy Russians за три часа сделали полуторамесячный объём работ, оставив без заработка не только себя, но и еще десяток коренных жителей. Можно сказать, подорвали экономику страны. Дело в том, что оплата в Христиании почасовая. Это значит, что работать следует не торопясь, без надрыва. Каждые пятнадцать минут положен перерыв на джойнт или бутылочку пива. Гореть на работе не принято:-) Обитатели Христиании выглядят более чем жизнерадостно. Девушки в ярких свитерах, парни, почитывающие газетку в кофейнях, где можно, кажется, вот так вот просидеть всю жизнь: листая журналы, болтая со знакомыми, попивая лимонад, покуривая джойнт. Здесь вообще никто никуда не торопится. Общее ощущение от района (особенно в дождь), как от какого-то тихого, романтичного парка с небольшими одноэтажными домиками и улочками без машин (Христиания – район, абсолютно свободный от автомобилей), без оград, повсеместного асфальта и злых овчарок (местная порода собак смахивает на волкодава, но отнюдь не агрессивна).
Здесь масса тропинок, которые, петляя, ведут через заросли кустарников от одного строения к другому.
Живут уже, конечно, не только в казармах. Казармы не вместили всех желающих. Как незабвенный Карлсон, каждый строит здесь то что хочет и там где хочет. Очень много деревянных террас, разрисованных голубыми и зелеными красками. Можно увидеть дом в виде пагоды, а рядом с озером возвышается точная копия Сиднейского оперного театра – гордости Австралии. В этой "точной копии" тоже живут люди.
Сменилось уже несколько поколений. А многие селятся прямо в старых строительных вагончиках, неведомо откуда притащенных на берега здешних озёр.
Приехать в Христианию может каждый и когда захочет. Но поселиться здесь чужаку практически невозможно. Вас примут, только если вы придёте под руку с женщиной или мужчиной, "гражданами Христиании", выбравшими вас в качестве спутника жизни.
Поэтому, несмотря на всеобщий интерес, постоянное население в Христиании по-прежнему небольшое – около 600 человек. Этого более чем достаточно для небольшого района.
При общей перенаселённости в Христиании до сих пор можно найти абсолютно пустые строения бывшего арсенала: здесь жить нельзя – земля до сих пор отравлена тяжёлыми металлами, применявшимися в военном деле.
Идеалисты первых поколений, старожилы Христиании не любят торговцев травкой и гашишем. Особенно, если это люди, которые пришли со стороны. Но это часть финансовой и духовной самостоятельности Христиании, часть отвоёванной в многолетних стычках свободы. Вообще, трудно сказать, чем на сегодня является коммуна для Копенгагена. Вряд ли угрозой. Христиания не разрастается и не претендует на это. Просто в любом поколении находится определённое количество людей, готовых выбрать именно этот образ жизни.
В остальном же жители Христиании живут как обычные датчане. Ходят на работу или получают пособие – правительство открыто заявляет, что безработные в Свободном Городе обходятся ему дешевле, чем где-либо ещё. А чьи-то дети, подрастая, задумываются о большем комфорте и уходят в другой, внешний мир. Кого-то из тех, кто в 1970 году первым проломил дырку в историческом заборе, уже нет на свете.
Но их страна Утопия живёт по своим законам. Здесь прилично зарабатывают на мифологии для туристов. Но, в конце концов, налоги от этого пойдут в общую казну.
И деньги на покупку лимузинов для чиновников отчисляться оттуда не будут.
Из газеты "Иностранец"
Выживание личности в тоталитарном государстве
Bruno BettelheimНикто не желает отказываться от свободы. Но вопрос становится значительно более сложным, когда нужно решить: какой частью своего имущества я согласен рисковать, чтобы остаться свободным, и насколько радикальным изменениям готов подвергнуть свою жизнь для сохранения автономии.
Когда речь идет о жизни и смерти или о физической свободе, то для человека, еще полного сил, сравнительно легко принимать решения и действовать. Если же дело касается личной независимости, выбор теряет свою определенность. Мало кто захочет рисковать жизнью из-за мелких нарушений своей автономии. И когда государство совершает такие нарушения одно за другим, то где та черта, после которой человек должен сказать: "Все, хватит!", даже если это будет стоить ему жизни? И очень скоро мелкие, но многочисленные уступки так высосут решимость из человека, что у него уже не останется смелости действовать.
То же самое можно сказать о человеке, охваченном страхом за свою жизнь и (или) свободу. Совершить поступок при первом сигнале тревоги относительно легко, так как тревога – сильный стимул к действию. Но если действие откладывается, то, чем дольше длится страх и чем больше энергии и жизненных сил затрачивается, чтобы его успокоить, не совершая поступка, – тем меньше человек чувствует себя способным на какой-либо поступок.
При становлении режима нацистской тирании, чем дольше откладывалось противодействие ей, тем слабее становилась способность людей к сопротивлению. А такой процесс "обезволивания" стоит только запустить, и он быстро набирает скорость. Многие были уверены, что уже при следующем нарушении государством их автономии, ущемлении свободы, они наверняка предпримут решительные действия.
Однако к этому времени они уже не были ни на что способны. Слишком поздно им пришлось убедиться в том, что дорога в лагерь смерти вымощена не совершенными в нужное время поступками.
Влияние концентрационных лагерей на автономию свободных граждан также шло постепенно. В первые годы режима (1933-1936) смысл лагерей заключался в наказании и обезвреживании отдельных активных антифашистов. После 1936 года, когда политическая оппозиция была сломлена и власть Гитлера окончательно укрепилась, в Германии уже не осталось отдельных людей или организаций, которые могли бы серьезно угрожать существованию нацизма.
Хотя по-прежнему имели место индивидуальные акты протеста, подавляющее большинство сосланных в лагеря в последующие годы выбирались по причине их принадлежности к какой-либо группе. Их наказывали, поскольку данная группа почему-либо вызвала недовольство режима, или могла вызвать его в будущем.
Главным стало наказать и запугать не отдельного человека и его семью, а определенный слой населения. Такой перенос внимания с индивидуума на группу, хотя и совпал с приготовлением к войне, нужен был, в основном, для обеспечения тотального контроля над людьми, еще не полностью лишенными свободы действия.