Несбывшаяся весна - Елена Арсеньева

– «Кармен»! – мечтательно сказала Катя Спасская. – Как это в нашей Советской стране решили выдумать одеколон с таким буржуйским именем? Почему он называется не «Трактористка Паша Ангелина», не «Артистка Любовь Орлова», не… ну, я не знаю… не «Певица Изабелла Юрьева», а в честь какой-то непролетарской Кармен?

– Отчего ж у тебя Кармен непролетарская? – удивилась Александра. – Как раз наоборот. Нормальная трудящаяся табачной фабрики, убитая рядовым солдатом в отместку за то, что ослабила свое классовое чутье и увлеклась чуждым элементом, тореадором Эскамильо, который тратил свою жизнь, чтобы развлекать бездельников и тунеядцев, в то время как рабочий класс Испании сражался за свое освобождение против франкистов!

Хохот грянул такой, что часовой вошел в барак и принялся подозрительно оглядываться. Но все смирно лежали под одеялами и спали.

– Померещилось, что ли? – произнес обалдело часовой (он был из новичков, совсем молоденький, в лагерной жизни не искушенный) и вышел из барака.

– Помстилося, милок… – приглушенным басом протянула вслед Надя-Кобел, и все опять прыснули – теперь уже задушенно, прикрывая рты или утыкаясь в подушки.

– А между прочим, – сказал Александра, зевая, – одеколон «Кармен» выдумали вовсе не в «нашей стране», а в России. Ну, я хочу сказать, еще до революции. Был такой знаменитый парфюмер – Анри Броккар, француз по национальности, но жил и работал в России. Он придумал дешевое мыло – раньше-то крестьяне щелоком мылись, а мыло Броккара стало всем по карману: одну копейку стоило. Янтарное, глицериновое, медовое, в форме овощей, фруктов и шаров, «Детское» – с буквами азбуки. Ну и духи, конечно, выпускал: «Кармен», «Манон», «Пиковая дама», «Анна Каренина»… А потом , – выделила она слово голосом, – потом духи «Любимый букет императрицы» назвали «Красная Москва».

– Иди ты! – восхитилась Надя-Кобел. – Это ж были мои любимые духи!

– А я думала, «Тройной одеколон», – пробурчала тихонько Катя Спасская, но так, чтобы обидчивая Надя, храни господь, не услышала.

– Папа мне рассказывал, – продолжала Александра, – что в Энске на ярмарке Броккар устроил в честь начала ХХ века фонтан из «Цветочного» одеколона. Папа сам видел! Народ сбегался на площадь перед ярмаркой с бутылками и банками и черпал одеколон из чаши фонтана, а некоторые и вовсе окунали туда пиджаки.

– Ой, вре-ешь… – протянула Надя-Кобел. – Ну черт с тобой, ври дальше!

Но Александра уже уснула, прижимая к себе дареный флакончик…

Правда что целая история! Но этому мужчине совершенно не нужно знать ее подробности.

– Да, – повторила Александра с вызовом. – Да, хлеб у него отняли и мне вернули. А его крепко вздули в бараке.

– Ты меня что ж, пугаешь? – ощерился посетитель в ухмылке, и Александра увидела, что у него почти все зубы выбиты. Именно выбиты, потому что оставшиеся были крепкими, белыми. Поэтому он и шепелявит.

На днях прибыл новый этап – так называемый «пестрый»: вместе и политические, и уголовные. Видимо, дядька из урок. Раньше, до этой его ухмылки, еще можно было сомневаться, но сейчас…

Опасная ухмылка!

– Да нет, – пожала плечами Александра. – Просто говорю.

Надо быть с ним осторожней. Она ведь одна в санчасти!

– Знаете, если вам хлеб не нравится, – заговорила она примирительно, – может, и не надо меняться? Или приходите завтра, другая пайка будет.

– Испугалась, что ли? – хмыкнул он. – Правильно сделала. Никак вспомнила меня? – Он всмотрелся пытливо: – Нет? Ну и дура… Неудивительно, что тот фраер тебя обдурил с золой, которую за песок выдавал. Тебя обдурить – раз плюнуть. Но я не буду. Я тебе и вправду сахар принес. Вот, смотри!

Он снова вынул из-за пазухи мешочек и жестом фокусника развязал его. Александра уставилась на его руки. Большие, с покрасневшей грубой кожей, обветренные руки.

Перевела взгляд на лицо – морщинистое, поблекшее, в седой щетине.

Какое-то странное облако прошло перед ней. Словно бы воспоминание…

– Да ты вон в мешок смотри! – грубо воскликнул мужчина. – Сахар там?

Александра покачала головой, не сводя глаз с его лица.

– Как это нет? – обиделся мужчина. – Настоящий сахар!

– Боже мой, – тихо сказала Александра. – Это вы?!

Его бледно-голубые глаза вдруг потемнели, набирая яркий синий цвет. Это было все, что от него, от прежнего, осталось: синева глаз. Ну и еще руки, которые Александра почему-то мгновенно узнала, хотя вроде бы никогда на них раньше и не смотрела, когда они брали стакан с чаем, рюмку с водкой или быстро раздавали карты, когда отцу вдруг хотелось перекинуться в «дурака», или перебирали книги в шкафах… Все книги он перечитал запоем, а потом сказал, что они опасны, посоветовал сжечь…

– Ага, – снова ощерился в беззубой улыбке Мурзик. – А я думал, не узнаешь меня… Выходит, не так-то легко тебя обдурить!

Ближе к лету сорок второго года Центр предложил перейти к новому этапу работы с Проводником. Следовало вызвать к нему связного. Прошло почти полгода со времени заброски – в «штабе Вали» появились новые пароли, шифры, данные о снаряжении. Все это и другие сведения, связанные с работой разведшколы, можно было получить от связного.

Теперь осталось решить, как выманить его в Энск.

– Есть два повода, – докладывал Поляков Храмову. – Доставка радиобатарей – и помощь в сборе информации.

В одной из первых радиограмм Проводника сообщалось, что хоть рация Бродяги (таков был позывной четвертого диверсанта, не пожелавшего явиться с повинной и погибшего в перестрелке) и утонула в болоте, но сам он продолжает работать. Проводник передавал, что Бродяга стал при нем разведчиком-«ходоком» и сообщает ему необходимую информацию. Этот ход был сделан в самом начале радиоигры по настоянию Храмова, однако Поляков считал его ошибочным. Почему? Да из элементарной предусмотрительности. Что мешало Моору однажды потребовать, чтобы на связь вышел не Проводник, а Бродяга? И что тогда было делать контрразведчикам? Другого не подставишь – ведь Готлиб с его уникальным нюхом немедленно распознал бы изменение радиопочерка… Они сообщили в Варшаву, что Бродяга сломал правую руку, но играть в эту игру до бесконечности было, конечно, глупо, опасно, тем паче теперь, когда сюда предстояло выманить связного. Поэтому решено было окончательно «похоронить» Бродягу.

В очередной радиограмме Проводник сообщил в «штаб Вали», что Бродяга сбит грузовиком, с управлением которого не справился пьяный шофер, и в тяжелом состоянии доставлен в больницу на «Скорой помощи». Еще через несколько дней в разведцентр ушло сообщение, что Бродяга, не приходя в сознание, умер. Проводник радировал также, что работа его теперь чрезвычайно осложняется, ибо сбор информации потребует много дополнительного времени. К тому же, передавал он, кончаются деньги, износилась одежда и обувь, необходимы средства на жизнь, иначе придется устраиваться на работу. А это может привлечь к нему внимание кадровиков. Теперь всех проверяют через милицию чуть не до седьмого колена! Последуют проверки… Кто знает, что они могут выявить?