Путь Грифона - Сергей Максимов

Френкель встал, опираясь на тяжёлую трость, прошёл к столу и забрал с него какую-то бумагу. Вернулся к Суровцеву. Не выпуская из рук лист бумаги, проговорил серьёзно:

– Всё просто решилось. Железнова Мария Павловна. Одна тысяча девятнадцатого года рождения. Отец… Мать… Осуждена и так далее… Расконвоирована… Можете получить, – положил он справку на стол. – Хотите, доставим – куда укажете.

– Спасибо, – поблагодарил Суровцев.

– Всегда пожалуйста. Что у нас в Генштабе слышно о создании железнодорожных войск? Или довоюем без реформ?

Суровцев быстро пробежал глазами справку. Аккуратно сложил её и спрятал в нагрудный карман гимнастёрки. Лишь потом ответил:

– Верховный главнокомандующий не является сторонником переподчинения вверенных вам подразделений Наркомату обороны. Как и Наркомату путей сообщения. Что касается практики строительства железных рокад в прифронтовой полосе, подобных той, что вы осуществили под Сталинградом, а теперь в районе курского выступа, то смею вас уверить – ничего подобного в военной истории просто не было. И вряд ли когда-нибудь ещё будет. Генеральный штаб отдаёт себе отчёт в масштабах и в качестве выполненных работ. Потом нам предстоит столкнуться с тем, что европейская железнодорожная колея меньше колеи отечественной. У них она меньше на восемьдесят девять миллиметров. Думается, без работы вашего управления успешно выполнить задачи наступления в Европе будет просто невозможно. Немцы позаботятся о разрушении железнодорожного полотна своих дорог.

– Простые тёплые слова мужественного человека, а сколько радости измученному сердцу, – чуть ли не растроганно проговорил Нафталий Аронович.

Он опять с усилием поднялся. Подошёл к письменному столу. Сделал пометку карандашом на маленьком листке бумаги, который тут же положил в карман гимнастёрки старого образца, с петлицами вместо погон. Руководство его управления вместе со своим начальником точно не спешило переодеваться в новую форму одежды. Приказ НКВД СССР № 130 от 10 марта 1943 года уже регламентировал соотношение прежних специальных званий со званиями новыми. Всегда и ко всему готовый, бригадный инженер Френкель оказался психологически не готов стать генерал-лейтенантом инженерных войск.

– А что, Колчак действительно отложил на чёрный день так много золота, что оно не вмещается даже в чемодан? – вдруг спросил Френкель.

Нельзя сказать, что слова корпусного инженера сильно поразили и удивили генерал-лейтенанта Суровцева. Но такая осведомленность была более чем просто не приятной. Хотя чему удивляться с кругом связей и знакомств этого человека! Да и утечкой информации это нельзя было назвать. Информация циркулировала в замкнутом пространстве НКВД. Было ясно другое: готовясь к встрече, они оба узнали друг о друге всё, что только могли узнать.

Биография Суровцева была сложна и запутанна, но с таким количеством белых пятен, изгибов, перепадов, кардинальных поворотов, какие случались в биографии Френкеля, её нельзя было даже сравнивать. «Сын турецкого подданного» к началу революции имел законченное образование строителя, полученное в Германии. К началу революции и Гражданской войны за его плечами был немалый опыт спекуляций на бирже. А ещё руководство и контроль над контрабандой западного оружия, украинской пшеницы, колумбийского кокаина и русского леса.

Увернувшийся в отличие от своего компаньона Мишки от красноармейской пули, он не задержался на революционном берегу. Но, точно переведя дух на буржуазном турецком берегу, во время НЭПа он снова оказался в России. Чтобы арестовываться. Сидеть в тюрьме и лагере. Приговариваться к расстрелу. Реабилитироваться и снова арестовываться. Чтоб затем уже самому карать и миловать, руководить лагерями, строительством крупнейшего канала и прокладкой железных дорог.

Готовясь к встрече, Суровцев знал, что накануне возвращения Френкеля из Турции с ним вёл долгие переговоры такой «ветеран» отрядов одесской самообороны, как Блюмкин. Что даже породило устойчивое мнение, что якобы Френкеля завербовала советская разведка. Что не могло быть правдой. Потому как, когда человеку за рубежом страны предлагают сотрудничать с разведкой, его и оставляют за границей. И молчат об этом. Что предложил ему убийца немецкого посла Мирбаха, если Френкель не остался в Турции, не поехал ни в Берлин, ни в Париж, а вернулся в Одессу? Что-то же предложил? А если добавить, что в это же время Блюмкин активно контачил с Троцким и с Сиднеем Рейли, то читатель может сам додумать, какие мотивы и какая разведка маячили за спиной Нафталия Ароновича. Только английская разведка и тогда, и теперь столь сильна, что без труда может дотянуться до чужих миллионов даже в швейцарских банках. Конечно, не без помощи еврейской диаспоры.

И не на этот ли факт обратили внимание новоиспечённого миллионера, когда подталкивали в сторону советской России, в которой существующая власть опять нуждалась в революционной корректировке. Где опять требовались люди, способные наладить приём оружия и надёжный канал нелегального вывоза из страны ценностей. Да и просто хлеба… НЭП к тому же позволял наладить производство собственной контрабанды прямо на одесской Арнаутской улице, чтобы не тратиться на расходы по доставке.

При всех различиях была в биографиях Френкеля и Суровцева одна общая похожая доминанта. Точно так, как заграничные миллионы Френкеля делали бессмысленным и расточительным его расстрел, отечественные миллионы спрятанного колчаковского золота сохранили жизнь Суровцеву. В случае их смертей обрывалась сама нить к немалым ценностям. А так всегда оставался шанс получить к ним доступ.

Френкель не был бы Френкелем, если бы прошёл мимо хотя бы смутных и непроверенных слухов о каком-либо золоте. А тут золото, которое кто только ни искал в прошедшие годы.

– Я ещё до революции был миллионером, как вы, наверное, знаете, – точно оправдывался Нафталий Аронович. – Можете спросить у товарища Сталина, если мне не верите. Ответьте мне как миллионер миллионеру. Не жалко отдавать?

– Как можно жалеть то, что никогда мне не принадлежало? – искренне удивился Суровцев.

– И вы мне предлагаете верить, что при здравом уме вы искренне служите абсолютно провальной идее всеобщего счастья и благоденствия? С вашей-то биографией… Не смешите мой баритон.

«Действительно, смешного мало», – подумал про себя Сергей Георгиевич.

– Видите ли, Нафталий Аронович. Я до революции был не миллионером, а офицером. Контрразведки, – неторопливо добавил он. – Можете тоже спросить… Зачем беспокоить товарища Сталина? Спросите у товарища Берии… Контрразведчиком я и остался. Поэтому я богаче многих в понимании логики событий прошлого. А уж логика контрабандиста-миллионера не бог весть какая тайна… Я имею объяснение многих, необъяснимых другим, и фактов, и ваших поступков, с ними связанных.

– Говорите прямо, что вы имеете в виду.

– Например, караваны кораблей с оружием, отправленные в Россию накануне первой русской революции. Я разумею, то оружие, которым в девятьсот пятом году вооружились сначала одесские налётчики, а потом и другие движущие силы революции по городам и весям империи. Мы-то с вами знаем, что некоторые пароходы с оружием садились на мель не только в финских шхерах, но и в одесских лиманах. Или взять хотя бы мотивы вашего возвращения из буржуазной Турции в страну победившего социализма… Оставить миллионы и поехать в край государственных пайков и туманного будущего… Ну что это такое?

– Согласен. Вернуться в Россию – глупость чистейшей пробы. Чрезвычайная глупость. Но потянуло в места детства и милой юности…

– Человек, который без труда переумножает в уме семизначные цифры, не подвержен ни приступам глупости, ни тем более поэтическим порывам. Сдаётся мне, что на вашем возвращении настояли те силы, которые в своё время помогли вам разбогатеть на поставках в страну оружия и кокаина. Ещё и пригрозили, наверное, что отнимут всё нажитое, если ослушаетесь. Но, как бывший белогвардеец, я не собираюсь ни с кем делиться своими прозрениями.

– Да и правда, никто не оценит…

– Это вы правильно изволили заметить. Но, согласитесь, что-то есть в этой большевистской идее!.. Жить честно и без денег.

«Он ещё и издевается», – разозлился Френкель.

– Честно и без денег можно жить только в тюрьме, – тоном, не терпящим возражения, заявил начальник Главного управления лагерей железнодорожного строительства НКВД СССР.

Едва Суровцев вышел, как на пороге кабинета возник заместитель Френкеля со своим секретарём.

– Слышали, – скорее утверждал, чем предположил Нафталий Аронович.

Если настоящий хозяин кабинета, заместитель начальника управления, предпочёл промолчать, то второй вошедший оказался не столь сдержанным:

– Товарищ бригадный инженер, Нафталий Аронович, скажите только слово…