Венец из окровавленных костей (СИ) - Сторибрук Сэд

— Силу короны, милорд.

— Я был сегодня в районах беженцев, они и так бояться корону.

— Да, они платят все подати, что им поручены, некоторые даже занимаются достойным ремеслом, однако они все забывают…

— Что?

— Они все подчиняются королевским законам, что, как они полагают, должно защитить их от гнева короля, от гнева короны. И да, закон все еще мерило справедливости, однако, они должны понимать, что воля короны выше.

— Выше закона?

— Выше справедливости.

***

Принц Редманд как обычно сидел с увесистым томом, правда, после приезда брат он вышел из своего далеко не королевского кабинета и находился практически всегда рядом с братом в большом зале. Его брат — принц Гластейн суетился, уставившись вниз, через открытые вставни. Взглядом он бурил опустевшие городские улицы. Наполненные лишь алыми плащами стражников. Город погрузился в молчаливое уныние, были спущены королевские и религиозные штандарты. По всем фабричным районам начались массовые поиски. С дальних районов слышалось недовольное гудение. Над городом, в такт общей атмосфере, тянулись низкие серые облака.

— Странно. Город как в осаде, вот только вражеское войско не стоит под воротами. — Прошептал Редманд.

— Что? — Гластейн поднял глаза на брата.

— Я говорю: город-то в осаде, хоть и войска нет.

— А, ну да. Справимся, выкурим.

— Канцлер еще в башне?

— На сколько мне известно да. У него много работы. К нему еще Мердок пошел, а следовательно, работы у него в два раза больше.

— Как думаешь, это поможет?

— Должно помочь, в конце концов они не призраки, а вполне из плоти и крови. Я бы сказал, что следует искать среди полукровок, но это было бы слишком просто.

— Почему именно у них? — Гластейн сел напротив брата.

— Провидение Морриган, ну или проклятие Морриган. — Он кинул вперед огромный том. — Этот самый точный. Пистель сам пребывал в рядах Дананн, и не наших дружных полкукровок, а чистокровных. На севере, в Перволесье.

— Да, да, знаю — люди падут, их города станут тлесами перворожденных. Я это знаю.

— Какой краткий пересказ легенды.

— Половина этого тома — разночтения монолога самой Морриган.

— слышал, она была бешенной сукой. Даже Дану ее такой считают.

— Большинство — да. Но есть и группы, которые сделали ее богиней.

— И ты хочешь сказать, что ее последователи нас кошмарят.

— Вполне вероятно. Но интересен сам миф, само проклятие.

— Мне некогда читать.

— Ну да, — Редманд усмехнулся. — Куда уж вашему высочеству. Я тебя просвещу. Морриган, ее последователи прозвали ее вечной воительницей.

— Помнится, провоевала она лет пять. Ее же еще до Альфреда прикончили? В чем смысл искать что-то в войне трехсотлетней давности.

— Да. Послушай, не перебивай. Как ты помнишь, после падение Рейнов настал темный век, ну, так мы его называем.

— Боги, ты мне лекцию прочесть решил.

— Да, ты будущий король, слушай. Королевства Рейна распалось, сотня лет войны, мрака, преклонения демонам, как говорит наша любимая церковь. И в этот период возвышаются оттесненные на север Даннан. Тут м проявляется Морриган. Она в составе небольшого войска проносится по северным лесам и достигает перешейка. Центра нашей с тобой страны, на сегодня. И люди вынуждены вновь объединится, чтобы дать ей отпор. Хлодвиг объединяет племена юга и дает отпор. Мы выгоняем даннан обратно на север. До земель, где сейчас живут таны.

— Чьи предки сражались на стороне Морриган, я это знаю. — Буркнул Гластейн.

— Да, не перебивай. После победы Хлодвига он стал единоличным правителем и ведет войну с севером и Даннан. Последние не хотят участвовать в войне, это отражается в том, что Морриган изгоняют, но она забирает самых молодых соплеменников и воюет с неизвестным для нас врагом на Восточном скелете, а кто-то пишет, что и перешла его. И тут переходим к самому интересному и важному для нас: после возвращения с востока, Морриган, не пустили в Первый лес и она отправилась на юг, объединив и северных правителей.

— И войска Хлодвига ее сокрушили, и она покончила с собой. Я это знаю.

— Перед смертью она прооизнесла клятву, или проклятие. Ее речь ты знаешь в сокращенном виде. Но она шире. — Он взял том, перевернул достаточно быстро на нужную страницу. Прокашлялся. — «Мое воинство станет воинством очищения, очищения мира и душ, как перворожденных, так и наших младших братьев. Их короны падут, их власть станет пылью, лишь великое воинство, освобождающее от оков лжебогов и лжецов станет править, и власть эта вернет былое величие и справедливость. Армия эта, и муж, станет достойным именем Артура Рейна — избранного богами меча. Только эта армия покончит с проклятием Ренйа. Я ухожу к нашим истинным королям, к нашим отцам, что дремлют и я вернусь и приведу воинство и мужа, что достоин стать королем. Ждите меня, и верьте. Но помните, лишь кровь и страх неверных привлечет отцов наших вернутся. Сражайтесь, пугайте и изничтожайте проклятое семя нечестивого Рейна. Я вернусь! И лживые короли падут. Мы восславим истинный Рейн, и истинные леса и чистые народы наполнят весь мир. Расчистите путь нашим отцам: сжигайте и истребляйте неверных, пожирайте их детей! И ждите, ждите последней войны!» На этом заканчивается пламенная речь. По крайней мере, в этой версии.

— Ты уцепился за слово пожирайте?

— Не только. Повстанцы, что воевали во время уже Альфреды=а, сына Хлодвига воевали под вороньими знаменами.

— И рожи так же размалевывали. Но они никого не ели. Монахи не писали об этом, вроде.

— Да, не писали, но может, именно мы «дети нечестивцев», коих следует поедать.

— Отравятся. — Буркнул Гластейн. — Пойду к отцу, а ты сиди, и читай свои сказки.

— Хорошо. — Редманд усмехнулся.

Гластейн медленно подошел к королевской опочивальне. Монахи все облепили кровать, бубнили молитвы, воняли благовониями.

«Когда же они его оставят» — раздраженно подумал принц. Если бы вокруг него день и ночь болтались священники, он бы предпочел умереть, а не проснуться. Жестом указав разойтись, он сел рядом с отцом. Тело могучего короля медленно вздымалось.

— У него был приступ. — Тихо шепнул на ухо один из монахов. — Но сейчас дыхание стало ровным.

«Пора бы тебе уже, старик» — сердце Гластейна обливалось кровью. Видеть отца в таком состоянии он не мог, но так же и не мог оставить его одного, среди всех этих святош. Ему казалось, что от этого отцу было только тяжелее, тошнотворная серость на лицах могла свести в могилу не хуже любой болезни. Порой Гластейн размышлял, что придушить отца во сне было бы намного лучше, чем заставлять его мучиться в постоянных припадках. И даже больше, старый король бы сам пожелал бы так уйти — умереть тихо и быстро, а потом пышные похороны с пьянкой на месяцы. Но ему приходилось лежать, страдать и гадить под себя. Он взглянул на бессильное лицо короля: безжизненное, но все еще хмурое.

«Прости меня. Простить? А за что? За то, что не дал тебе достойную смерть, смерть воина, коим ты был всю жизнь». — Мысли путались в голове, но слезы уже не застилали глаза. Кажется, он начал смирятся. Он сжал отцовскую руку.

— Отдыхай. — Прошептал Гластейн и встал. — «Мы справимся» — добавил он про себя.

Пройдя сквозь кольцо монахов, он уловил какой-то нарастающий ропот. В комнате неожиданно все пришло в движение, все засуетилось, закружилось. Раздался громкий, как раскат грома кашель и принц повернулся: король раскрыл глаза и протянув руку, смотрел на своего сына.

Глава 11

Глава 11.

Поход.

Тан вернулся на второй день после празднования. Помимо своих знамен с ним приехало несколько всадников под алым треугольным стягом с атакующим черным бараном, с огромными круглыми рогами. Это знамя смотрелась особо яростно на фоне миролюбивого зеленого цвета Железнобокого. Хорн выглядел озадаченным. Когда Брен и Хаг застали его, он молчаливо сидел в зале, всматриваясь в карту, в обеих руках, словно на подношении, он сжимал родовой меч и непроизвольно водил большим пальцем по поножам. Жестом он указал сыновьям сесть рядом.