Цыганский роман (повести и рассказы) - Андрей Левкин

Как-то вот так резко свалившись в город, на рабочее место, да еще в такие дела, он так и не приехал еще, а как бы оказался в каком-то что ли кинофильме, очерченном стенами конторы. Он помнил еще какие-то хорошие вещи. Расплывчато, без деталей. Просто в какой-то момент ему становилось хорошо, но из этого следовало, что хорошо, значит, было все время - спокойно, беспричинно хорошо. Кто же привык, что хорошо бывает просто так?

Причина была, конечно. Она была тихой, - не запуганной, а тихой. То ли славной, то ли уже усталой. С возрастом все, наверное, кто не стервы и не дуры, становятся лучше. Они не знакомились вовсе, а как-то просто столкнулись в конторе - и, не ощутив ровным счетом никаких чувств, не удивившись, пошли что ли вместе курить. Как-то вот раз - и все. Никто и слова не сказал, вопроса не задал, а другой на него не ответил. Никто не мигнул и другой не подмигивал. Раз - и все. И все.

Об их отношениях еще почти никто не знал, даже на службе. Но там что, компьютеры жужжат, она в контору пришла недавно, у коллег свои дела, лето, да в не изменилось ничего, кто бы что мог заметить, если бы и заинтересовался. Разве что оба повеселели телом от прекращения холостячества - но и то: лето, отпуска и эту легкую веселость коллеги могли списать на погоду. Народная какая-то история: мужик, баба, средних лет, встретились - давай жить вместе, а что еще делать? Не похоть, не одиночество, а просто проснулись рядом - будто как всегда.

Во вторник смута продолжилась, рассказывали, что поздним вечером накануне Немцов и Кириенко сдали дела и пошли с бутылкой водки к шахтерам-пикетчикам на Горбатый мостик - выпить вместе, а вот шахтеры - не то выпили, то ли нет или вообще бутылку разбили. Как там было - выяснять не стали, потому что некто из окрестностей ЦБ сообщил, что ЦБ больше не может удерживать курс, ибо комбанки пустили денежку, выделенную им для расчетов с народом, на скупку валюты, но сажать никого еще не стали и вряд ли начнут, поскольку к тому времени разница между спросом и предложением на ММВБ была уже более $427 млн., а доллар покупали уже за 7,8600 руб., то есть котировка подскочила на 0,72 руб. за торги, чего не бывало уже несколько лет и все это означало уже нечто совсем конкретное.

На интернет-странице "Демвыбора России" на синем фоне горела золотая надпись: "Не слушали Гайдара - получили кризис", хотя было решительно непонятно, когда и что в последний раз говорил Гайдар, а ближе к вечеру "ОНЭКСИМ", "Мост-банк" и "Менатеп" объявили о слиянии, поверить во что было невозможно, но вот - заявили.

Среда оказалась еще суматошнее - начались слухи о запрете долларов, банки выдавали западные деньги только в банкоматах, там они быстро кончились - люди принялись тратить деньги на что угодно (западники уже тоже отказались выплачивать русским по VISA): один мелкий джинсовый журналист, например, бегал, перепуганный судьбой долларов в банке, по городу и скупал все, что попадалось - два холодильника уже купил, сам рассказывал переживая, что по карточке не продают машин и все его двузначное количество штук приходится рассовывать так мелко.

По телевизору - с мешками под глазами и смахивающий на вампира выступал нижний спикер, требовавший немедленной эмиссии, национализации, отставки президента, перераспределения его полномочий, изменения конституции и немедленных выборов.

Дойчмарка на ММВБ остановилась на 7,6 рублях и была зафиксирована (кажется, зафиксирована: полной уверенности не было); торги же по долларам были аннулированы на 8,253 и теперь получалось, что реальный курс бакса через марку оказывался примерно 13,68. Тут ЦБ заявил, что официальный курс рубля не меняет, тот так и остался 7,86, то есть - то ли день как бы и не существовал или курс доллара в стране исчез. ЧВС заявил, что "крайне недоволен" работой ЦБ и намерен сейчас же говорить об этом с Дубининым, но вместо этого улетел в Крым к Кучме, Лукашенко и Камдессю, а в Кизылюрте на центральной площади собрались боевики, стволов пятьсот.

А ему все это нравилось: суета отвлекала. Сильных денежных запасов у него не было, по этому поводу беспокоиться особо не приходилось. То есть, он понимал, что все это будет иметь последствия лично для него, для них, но выглядели эти последствия, сущей ерундой - при любых, пожалуй, вариантах. Да и не в первый же раз меняется власть. К вечеру прикрыли банк "Империал", ухнувший, значит со всей его Всемирной историей, и куда-то уже совсем далеко, в какую-то предыдущую жизнь упали все камешки Тамерлана и звезда Суворова, и прочая их давнишняя цветная ахинея, которую уже и не вспомнить, хотя она и была сладенькой такой.

На четвертый день кризиса все стало уже совсем непонятным: внешне не происходило ничего, а ЦБ заявил, что торгов не будет и завтра - уже никому ничего не было ясно, жизнь остановилась - финансовая, во всяком случае. Одни только спекулянты резвились где-то в полный рост, в кое-каких кабинетах быстро размышляли олигархи, ну а коммунисты строчили свои воззвания, полагая, что их час настал. Агентства сообщали о некой политической трехсторонней согласительной комиссии, которая обсуждала какой-то совсем уже мистический документ - про что? Президент медленно двигался по направлению примерно к столице, уже остановившись на ночевку в "Руси", то есть переставал существовать вообще, а "Серебряный дождь" транслировал классику, предполагавшую уже революционную серьезность момента.

По слухам, возможен был запрет конвертации рубля и вообще хождение чужих денег в стране. Г-н Шохин заявил, что во второй половине дня будет заявление Думы с рядом "революционных идей" - так и сказал, но никакого заявления не появлялось, зато французы из "Либерасьон" сказали: "На прошлой неделе все были уверены в том, что ситуация в России улучшается. Потому, что там, несомненно, было достигнуто абсолютное дно ситуации. Но русские оказались азартными ребятами - они копают дальше". Что и было достигнуто, в 16.00 на фондовой бирже установлен новый локальный исторический минимум 66.46 по RTSI, предыдущий держался с 6 октября 1996 года.

Уже мнилось, что ситуация кем-то намеренно оставляется в неопределенности, постепенно переходящей из неопределенности финансовой в политическую, но, кажется, никто эту историю специально неопределеннее не делал, просто никто ничем не управлял, видимо - массово спасались и прятались большие деньги, ну а выступавшие по ящику несли социалистически-пубертатную чушь.

Начинался какой-то очередной распад, после которого что-то да будет, вот только непонятно - как и что после такой небольшой смерти сохранится: задаваться этим вопросом теперь было примерно как выяснять сохраняются на небесах ли отношения между близкими или же люди будут проходить друг мимо друга, не заметив и не узнав.

Народ в конторе валял дурака и переживал оттого, что в этом году отчего-то никто не стал сеять-сажать морковку-картошку на участках, а тут ведь получается, что еще придется ехать в сельскую местность и выращивать кур, которых время от времени есть. Паники при этом не отмечалось, видимо сказывался исторический опыт. Все даже рассмеялись, когда из факса вылезла бумажка, в которой билетное агентство ОМ приглашало в Большой театр на балеты "Лебединое озеро" и др. "Лебединое" давали 11 сентября, из чего следовало, что именно в этот день что-нибудь окончательное, да произойдет.

После работы он сел в каком-то дворике на лавочке, продышаться после конторской духоты. Небо было сереньким, ветер то был, то нет, и делалось то холодно, то даже и тепло. Неопределенный такой кусочек между летом и осенью. Ошеломительным образом пахли цветы на треугольной клумбе, построенной неким дворовым безумцем. Они были серебристые, ультрамариново-синие, алые, бродовые, голубые, оранжевые. Но тут он сообразил, что пахнуть-то они не могут - потому, что пахнут они обычно к ночи, не дневные это цветы. Он просто запомнил их запах по тем вечерам, когда задерживался на работе и возвращался поздно.

А вот теперь они не могли пахнуть - еще было рано, к тому же прохладно, запахи расходиться не могли - то есть, мозг извлек их из памяти: ну, неделю назад и теплынь была, и клумба пахла и, несмотря на всякие дерзкие действия премьера, все еще было по-прежнему, еще в той жизни, еще ехало привычно.

То есть, в этот неопределенный денек вернулось на минуту нечто, что было содержанием жизни еще неделю назад, а теперь - кануло, как отрезанное. Вернулось, чтобы дать понять, что нет его больше. Что все теперь будет по-другому. Могла начаться очередная чума с тупой и безнадежной жизнью, где всегда видишь только дурную погоду и набитый транспорт, а проблем так мало, что остается думать только о том, где достать денег и еду, хотя вот уж проблемы-то, казалось бы.

Если бы не она, то все эти обстоятельства его не взволновали бы. Наверное, он бы их просто не заметил. Если бы она была тут - тоже, наверное, было бы не так плохо. Но ее же здесь не было. Грибы, наверное, сейчас собирает. Чистит. Мало ли. Но вот существовала ли она или же - существовали ли теперь их отношения: все ведь изменилось.