Осознанное сновидение - Стивен Лаберж

Здоровье означает возрастающую целостность, а психологический рост часто требует реинтеграции заброшенных или отвергнутых аспектов личности. Этого можно сознательно и намеренно добиться с помощью символических методов, предлагаемых осознанными сновидениями. Содержание оздоровительных снов очень часто принимает форму интеграции, или объединения, различных образов. Образ человека (или эго) часто объединяется с элементами, которые Юнг называл «тенями». Давайте для простоты разделим нашу личность на две части. К одной из них отнесем качества, которые кажутся нам приемлемыми и «хорошими», (совокупность этих качеств и является нашим представителем, или эго). Другую — составим из «плохих» качеств, не удовлетворяющих нас, от которых мы сознательно и подсознательно стремимся избавиться. Мы отделяем их от себя, и во всех наших видениях эти качества играют роль «других», или «теней». Заметьте, образ своего эго не завершен, не целостен: он отбрасывает тень. Согласно учению Юнга, эго лишь тогда сможет обрести целостность и здоровое психологическое функционирование, когда научится намеренно принимать все аспекты собственной тени.

Способность действовать добровольно, руководствуясь идеалами, а не привычками, может позволить осознанно сновидящим сознательно принять и интегрировать подавленные ранее аспекты личности. Те камни, которые были отброшены строителем эго, составляют фундамент нового Я.

Важность принятия ответственности за каждый «теневой» элемент собственного сна, можно наглядно проиллюстрировать теми мучениями, которые сопровождали сновидения Фредерика ван Эдена. «В одном из своих осознанных сновидений, — пишет ван Эден, — я парил над невероятно просторным ландшафтом. Ясное синее небо было залито солнечным светом, я чувствовал глубокое блаженство и благодарность и стремился выразить это проникновенными словами признательности»6. Однако ван Эден обнаружил, что такие прекрасные сны часто сменялись «демоническими видениями», в которых он часто оказывался атакованным, осмеянным и измученным чем-то таким, что сам он называл «разумными существами очень низкой морали»7.

Скорее всего, Юнг назвал бы демонические сны ван Эдена примерами компенсации, необходимой для устранения умственного дисбаланса, вызванного ошибочным ощущением собственной праведности и мнимой божественности. Ницше выразился бы более афористично: «Если крона дерева упирается в Небеса, то его корни достигают Ада». Возможность существования таких демонических пережитков вызывала беспокойство людей еще в средние века, поэтому можно понять озабоченность ван Эдена. Как опытный исследователь внутреннего пространства, он должен был считаться с присутствием этой нечисти в своих снах. В этом стыдно было признаться, но они существовали. Однако ван Эден никак не мог поверить, что именно его разум несет ответственность за «все ужасы и ошибки жизни во сне». Поэтому он и придерживался гипотезы о демонах, которых считал виновниками своих мучений. Такой подход мешал освободиться от демонических видений, и все его усилия встречали стойкое сопротивление.

Ван Эден — не единственный сновидец, имевший проблемы с демонами. Сен-Дени в своих сновидениях также встречался с «отвратительными монстрами». Однако, в отличие от ван Эдена, он проявил к ним отношение, достойное подражания. Одно время его мучил ужасный навязчивый кошмар:

Я не осознавал, что сплю, и казалось, меня преследуют отвратительные монстры. Я бежал по бесконечной анфиладе. Двери, разделявшие их, открывались с трудом. Не успев закрыть их за собой, я слышал, как они снова открываются, пропуская ужасную процессию. Чудовища издавали леденящие душу звуки и пытались схватить меня. Я знал, что они охотятся на меня. Я проснулся, тяжело дыша и обливаясь холодным потом.

Подобный кошмар со всеми присущими ему ужасами повторялся четыре раза в течение шести недель. О четвертом случае кошмара Сен-Дени пишет:

В тот момент, когда чудовища уже были готовы начать охоту, я внезапно осознал ситуацию, в которой нахожусь. Желание противостоять иллюзорному ужасу дало мне силы перебороть страх. Я не стал убегать. Усилием воли я заставил себя повернуться спиной к стене и взглянуть монстрам в лицо. Во время прошлых кошмаров мне удавалось лишь мельком взглянуть на них, теперь же я намеренно изучал чудовищ.

Несмотря на осознанность, в первое мгновение Сен-Дени испытал настоящее эмоциональное потрясение. Это говорит о том, что «появление во сне чего-то неприятного взгляду» заметно воздействует на человеческое сознание даже тогда, когда оно к этому готово. Тем не менее неустрашимый сновидец продолжает:

Я уставился на своего главного противника. Он был чем-то похож на тех ощетинившихся и гримасничающих демонов, скульптуры которых можно встретить на портиках соборов. Любопытство взяло верх над остальными эмоциями. В нескольких шагах от меня шипел и прыгал фантастический монстр. Я полностью владел собою, и его действия казались мне не больше чем пародией. На его руках, вернее, лапах я заметил когти. Лап было семь, и все они были хорошо видны. Вообще все подробности облика чудовищ были четкими и реалистичными: волосы, брови, раны на плечах и множество других деталей. Из всех образов, виденных мною в сновидениях, этот, пожалуй, по качеству можно поставить на первое место. Быть может, его прототипом стал какой-нибудь готический барельеф, запечатлевшийся в моей памяти. Так это или иначе, но мое воображение несло полную ответственность за движения и окрас монстра. Как только я сконцентрировал на нем свое внимание, все его помощники исчезли как по волшебству. Вскоре и сам предводитель стал замедлять движения, терять четкость и таять. В конце концов он стал походить на колышущуюся шкуру, полинявший костюм, какие обычно украшают входы магазинов, торгующих карнавальной одеждой. Последовало несколько незначительных сцен, и я проснулся.8

На этом кошмары Сен-Дени закончились.

Из всех моих осознанных сновидений, «бунт в классе», пожалуй, наиболее близок к «демоническим сновидениям». Цитируя этот сон в первой главе, я рассказал о том, как мне удалось принять и интегрировать одного из моих демонов — отвратительного великана. По нескольким критериям можно сказать, что это был исцеляющий сон. Во-первых, первоначальный конфликт — нездоровая предпосылка стресса — был разрешен позитивно. Кроме того, «эго сна» оказалось способно принять разрушителя как часть себя и сделало еще один шаг к интеграции. И самое главное, когда я проснулся, я отчетливо чувствовал улучшение самочувствия.

Однако существует альтернатива подобному методу принятия и ассимиляции. Другой мой сон предлагает еще один пример исцеляющего осознанного сна, в котором использовалась символическая трансформация: «Я только что вернулся из путешествия и нес по улице узел с одеждой. Остановившееся такси перегородило мне дорогу. Я чувствовал, что два человека, сидящие в нем, и один, стоящий на улице, враждебно настроены по отношению ко мне и хотят меня ограбить. Каким-то образом я понял, что сплю и тотчас же атаковал своих противников. Я свалил их в кучу и поджег, а пепел использовал, чтобы удобрить цветущие растения. Проснувшись, я чувствовал себя наполненным энергией».

Если в предыдущем сне я пользовался стратегией восприимчивости, то теперь смог проявить активность, использовав очищающий символ огня, чтобы превратить отрицательный образ грабителей в положительный образ цветов. Приняв во внимание мое самочувствие после пробуждения, можно заключить, что и этот сон был исцеляющим. А как же грабители? Мне кажется, им очень нравится быть цветами.

Два процитированных осознанных сновидения иллюстрируют один важный психотерапевтический принцип: для разрешения личностных конфликтов не всегда нужно интерпретировать сновидения. Во многих случаях эти конфликты можно символически разрешить во время самого сна. Конечно, и разрушитель, и грабители могут быть символами скрытых наклонностей и качеств, от которых мне хотелось бы избавить свое эго. Однако мне удалось разрешить все конфликты, даже не сознавая этого по-настоящему. Таким образом, мое принятие или преобразование персонажей сна символизирует принятие или преобразование неидентифицированных эмоций, поведение или роли, отведенной им. Интерпретация может стать интересной с исследовательской точки зрения, однако в приведенных примерах она кажется излишней.

Эти же два сна могут стать иллюстрацией к еще одной психотерапевтической возможности, предлагаемой осознанными сновидениями. В обоих случаях я оценивал целительный эффект по своему самочувствию после пробуждения. Опытным путем я открыл, что чувства, овладевающие мною после осознанного сновидения, служат своеобразным вознаграждением за поведение во сне. Пожалуйста, поймите меня правильно, я не пытаюсь сказать, что «если это кажется хорошим, то это хорошо». Я говорю: «Если это кажется хорошим теперь, то это было хорошим тогда». Это тот компас, по которому я сверяю курс личных исследований мира осознанных сновидений. Если в осознанном сновидении я делаю нечто такое, о чем не приходится жалеть впоследствии, значит, я могу сделать то же и в будущем. Если же я сделал то, что мне не понравилось, то в последующих снах я стремлюсь этого избежать. Следование такой политике ведет к улучшению моего восприятия осознанных сновидений. Вместо того чтобы в беседах с учениками настаивать на какой-то стратегии поведения, я советую им придерживаться этого же пути: «Это ваш сон. Пробуйте что хотите, но следите за тем, что чувствуете после. Если вы будете слушать свое сознание, то вам будут не нужны никакие правила».