Царская пленница - Сергей Шхиян

Дверь мне отпер заспанный Иван и уставился неузнающим взглядом:

— Вам чего нужно? — грубо спросил он, придерживая дверь.

— Общения и женской ласки, — сознался я, проходя мимо него в сени.

— Эка, ты навеселился, — сказал он, узнав меня только по голосу. — А я смотрю, ты да не ты, как бы вроде за день потолстел.

— Искусство портного тому причина, — сообщил я и поинтересовался, — Юлия спит?

— Нет, у окна сидит, тебя дожидается. Уже все глаза выплакала.

Я понял его тонкую иронию, но оценить ее не успел. Присел на лавку и, как был одетым, уснул.

…И снился дивный сон Татьяне! От неудобной позы на жесткой лавке я пробудился ни свет, ни заря. В голове еще шумело, но настроение у меня было отличное. Теперь, наконец, появились перспективы, и можно было не просто отбиваться от обстоятельств, а делать что-то полезное и целенаправленное.

— Нам нужна карета, — сообщил я Ивану, как только его увидел.

— Зачем?

— Поедим в Шую, спасть Алю.

— Почему непременно карета?

— Ну, коляска или еще что-нибудь.

— А наша старая тебе не подойдет?

— Конечно, подойдет, только где ее взять?

— Стоит себе не Садовой, чего ей сделается.

— Я думал на ней Антон Иванович уехал.

— Зачем ему коляска, он на своем рыдване раскатывает.

— А лошади?

— И лошади там. Я на днях заходил и за постой расплатился.

— Это супер, значит, мы можем выезжать!

— Мочь-невмочь, нам еще подорожные нужно получить, иначе из города не выехать.

— Вот черт! — вспомнив событие предыдущего утра, воскликнул я. — Меня же полиция разыскивает, поэтому пришлось сюртук ватой подбить,

— Зачем? — не понял Иван.

— Чтобы толще казаться. Они ищут щуплого татарина, а я теперь вроде как упитанный.

Иван скептически хмыкнул.

— А если все-таки задержат?

— Тогда и думать будем, что делать — неопределенно ответил я.

— Тогда будет поздно, — подарил он мне очередную сентенцию. — А с Юлией Давыдовной как ты собираешься поступить? Ты ею нынешней ночью очень интересовался!

Действительно, про эту очередную докуку я позабыл.

— У нее теперь вольная, как-нибудь устроится. Давай я твоей Варваре за постой заплачу, пусть она у нее здесь живет.

— Доброе утро, — сказал сам предмет разговора, неслышно входя в комнату. — Вы обо мне говорили?

— Да, вот Иван волнуется, чем ты будешь заниматься, когда мы уедем.

— А если я вами поеду? Мне в Питере оставаться нельзя, не зря же меня Сильвия Джулиановна на волю отпустила.

— Это из-за генерала Кутасова?

— Не могу я больше жить старой жизнью, — не ответив на вопрос, неожиданно сказала она. — Пора и о душе подумать.

— Понятно, — после долгой паузы подытожил я, — значит, ты хочешь начать новую жизнь.

Ситуация в очередной раз непредвиденно осложнилась. Теперь на меня свалилась еще и морально возрождающаяся личность.

— Может быть, тебе белошвейкой стать? — с надеждой спросил я, — у меня есть знакомый портной, мы с ним договоримся.

— У меня слабое зрение, — ответила она, — я шить не смогу.

— Тогда тебе нужно выйти замуж, — решил я проблему, невольно глядя на ее капот, скрывающий под широкими складками роскошное тело. — Подыщем жениха…

— Я дала Господу обет больше не грешить плотью.

— А… — невольно протянул я, теперь понимая ее непонятную для меня сдержанность. — Ну, тогда я не знаю, что делать. Если только гувернанткой в имение. Ты ведь по-французски хорошо знаешь?

— Да и музыке обучалась, только кто меня в гувернантки возьмет?!

В этом она была права, ни одна нормальная женщина и на выстрел не подпустит ее к мужу. А пойти воспитательницей детей к вдовцу тоже нельзя, тотчас начнет приставать. Надо сказать, что от Юли и сейчас, после того, что она сказала о своем обете, исходила такая мощная сексуальность, что пробирала меня даже с похмелья.

— Ты твердо решила больше никогда… ну, не быть с мужчинами?

— Я же сказала, что обет дала.

— А забрать его назад никак нельзя?

— Как это? — удивилась она.

— Ну, сама дала, сама забрала. Я думаю, что ты без мужчин быстро сама соскучишься.

— Никогда! — решительно подняла подбородок молодая женщина. — Не любы мне они! Скотство и грех! Я и к тебе, князь, душой прислонилась только потому, что ты был нежен ко мне.

— Так ты и от меня теперь шарахаешься.

— Ты ведь сам говорил, что жену любишь и хочешь быть ей верным!

— Говорил, — уныло подтвердил я, промолчав, что это ее в нашу первую ночь почему-то не остановило.

— Ладно, хочешь с нами ехать, поехали, только я не знаю, что тебе потом делать. У меня жизнь беспокойная, ни кола, ни двора. Да и уехать насовсем из ваших краев я могу в любую минуту.

— Знаю, Сильвия Джулиановна мне говорила…

— Что она говорила? — тотчас насторожился я.

— То, что ты не можешь жить на одном месте и человек не простой.

— А она не говорила, откуда такое про меня знает?

— Нет.

— Хорошо. Коли тебе с нами ехать приспичило, нужно и тебя в подорожную грамоту вписать.

Порядка получения подорожных документов я не знал и решил, что самое простое будет обратиться напрямую к мздалюбивому столоначальнику Рутепову. По дороге в полицейское управление, я обдумывал возможности выбраться из города, в случае если нарвусь на внимательного, добросовестного стражника. Тогда же и мелькнула мысль зря не рисковать, а выехать из Питера в женском платье.

В Городском полицейском управлении, как и давеча, наблюдалась активная суета. Туда и обратно сновали курьеры, чиновники носились с бумагами, отмахиваясь от докучливых посетителей.

Я входил в эту цитадель правопорядка безо всякой опаски: это, как мне казалось, было последнее место, где меня могли задержать. Здесь всем было недосуг не только работать, но и смотреть по сторонам. К тому же оперативными разработками занимались филеры и низшие чины, а не цвет полицейского департамента.

Мой знакомый Рутепов как всегда проносился мимо посетителей быстрее урагана, но видел и подмечал все. Меня он узнал с первого взгляда и, поздоровавшись на бегу, обещал тотчас вернуться.

Теперь, когда мы были почти приятели, я следил за его броуновским движением без прошлого раздражения, замечая в нем определенный смысл и последовательность.

Бегая будто без толку, он одновременно окучивал нескольких посетителей, давая им возможность вначале прийти в отчаянье, потом, созрев, упасть в его ласковые руки.

— Еще нужны паспорта? — весело спросил он, на мгновение останавливаясь около меня.

— Нужны, — сказал я, и этим выбил столоначальника из колеи.

— Много? — поинтересовался он, решив, что я пошутил.

— Пару, — ответил я, — и срочно. Надеюсь, ваш Автоном Иванович в добром здравии?

— Что ему сделается, — ответил Рутепов. — Вчерашние паспорта уже потеряли?

— Мне нужно для других персон, — ответил я, улыбкой подтверждая, что понял шутку. И незаметно сунул ему загодя написанные «тексты», в которые завернул два сотенных билета. — И подорожные на все персоны до Владимирской губернии.

— На богомолье едете? — спросил столоначальник и, не дождавшись ответа, исчез в лабиринтах власти.

Я подошел к окну и в ожидании решения своего вопроса рассеяно смотрел, как по грязной после дождя улице идут пешеходы.

Однако долго любоваться на это увлекательное зрелище мне не пришлось, материализовавшись из пустоты, передо мной возник все тот же Рутепов и сунул в руку пачку бумаг.

— Всегда рады помочь, — послышалось издалека.

«Если бы все так работали, — мы непременно стали первой державой в мире», — подумал я, направляясь в обратный путь.

Столоначальник так завел меня своей неиссякаемой энергетикой что, едва ступив на порог, я набросился на Ивана:

— Коляску привез?

— Какую коляску? — хладнокровно спросил он.

— Нашу, ты ведь утром обещал!

— Чего обещал?

— Вот проездные документы, можно выезжать.

— Так скоро, — сказал он и покосился на свою вдовушку, которой мои слова определенно не понравились.

— Чего еще ждать, — без прежнего пыла сказал я, понимая, что им предстоит расставаться. — Нужно спешить, пока стоит хорошая погода.

Варвара, ничего не сказав, закусила кончики платка и быстро вышла из комнаты.

— Ну, чего это ты, Алексей Григорьевич, горячку порешь, — укоризненно сказал Иван. — Было бы куда спешить. Живет твоя Алевтина в монастыре, не тужит, куда ее с места срывать?…

— Ты это серьезно? — спросил я. — Так сильно влюбился?

— Кто? — опять завел шарманку Иван, делая вид, что не понимает самых ясных вопросов.

— Ну, не я же. Может быть, ты вообще здесь останешься? Паспорт у тебя есть, заживете по-семейному.

— Скажешь тоже, — смутился солдат. — Варвара женщина хорошая, добрая, себя блюдет, кто бы спорил. Жаль только, что не из наших.