Красота в наследство - Ольга Сенько

— Ириша, ты знаешь, Валерка так изумился, когда я его попросила об этом, не хотел ничего говорить, ей-богу. Хотя он и так все знал, ему нигде не пришлось специально узнавать. Он, оказывается, и занимался делом этого Кричевского в свое время. Там целая группа работала. Я еле-еле из него выдоила кое-что. У него на лице мина такая была брезгливая, как будто он таракана съел. Ну и тип этот твой Кричевский! Вот про КГБ много чего говорят. Может, и сволочи они, но что ты на это скажешь? Там было все серьезно — и видеосъемки, и документы. Никто специально ему ничего не подсовывал, просто следили, и все. По делу сначала проходили пять малолеток, потом осталось две, остальных родители отговорили. И такие девочки — не какие-то там бродяжки, а из приличных семей, одна даже дочь профессора. От тринадцати до пятнадцати. Они сами к нему липли, к этому Стасу, как мухи на мед. То ли он их гипнотизировал, то ли еще как-то влиял, не знаю. Но мужики Валеркины, как узнали, готовы были его в клочья разорвать. И никому его не жалко было. Представляешь, Валерка до сих пор все это помнит и меня спросил: «Эта сволочь еще жива?» — Оксана сделала паузу. — А сама-то ты как на него вышла?

— Случайно, — отмахнулась Ирина. — Я заказала ему свой портрет.

— Да ты что! Вот здорово! И ты ему позировала, да? И ты с ним говорила, да? Ну и как он? Чем он их брал-то? Вот дела! Вот интересно-то! Ну расскажи, расскажи, — заерзала в нетерпении Оксана.

— Честное слово, нечего мне рассказывать. Обычный богемный тип с длинными волосами, ничего особенного, они все такие.

— А почему ты им так интересуешься? — подозрительно посмотрела недоверчивая жена кагэбэшника.

— Да случайно все получилось. Хотела узнать про него побольше, все-таки портрет заказала, тут мне и рассказали кое-что, я не поверила, а оказалось — правда. Тебе-то я верю.

— Да честное слово! — завопила Оксана. — Что, мне Валерка мой врать будет? Ну ты скажи хоть, что в нем такого особенного?

— Да ничего, еще раз повторяю. Ни-че-го. Я даже портрета не видела.

— А когда будет готов?

— На днях.

— Ну ты позовешь посмотреть? Позовешь? Так любопытно! Слушай… а познакомь меня с ним, а?

— Зачем?

— Ну… Просто так… сама не знаю… интересно… посмотреть на него хочу.

— Нет уж. Знакомить не буду. Хочешь, сама знакомься. А ты знаешь, что он калека?

— Какой калека?

— А что, в деле этого нет?

— Ну я же дела не читала, а Валерка ничего не сказал.

— Полный калека. Еле ходит.

— Так, наверное, его в зоне изуродовали. Тех, кто по таким статьям сидит, знаешь как там любят?

— Да нет, не в зоне. Он инвалид с детства. Полиомиелит перенес. Ходит с палкой. Причем еле-еле.

— Ни фига себе, елки-палки, — присвистнула Оксана и завопила: — Ну познако-о-омь, будь человеком!

— Спасибо тебе, конечно, но уволь меня. Сама знакомься, если тебе надо. Только я не понимаю зачем. Он, между прочим, не Распутин, — намекнула Ирина на сексуальную распущенность подруги.

— Все равно интересно. Знаешь, Ириш, ну так скучно мне жить, ты себе представить не можешь! Хочется чего-то, а кого — не знаю.

— Ничем помочь не могу. Извини, — сухо отрезала Ирина. Оксана ретировалась, унося на лице обиженную гримасу.

«Дура. Полная дура», — подумала Ирина и забыла про нее.

Собираясь за портретом, Ирина решила взять с собой мужа. Она перестала бояться Стаса, но что-то на душе было. Какая-то царапина. А так будет проще и легче, тем более что ей было уже почти все равно, что у него получилось. Каков он — этот таинственный портрет, про который уже все знают, даже неинтересно.

В мастерской был полумрак, портрет был повернут к окну.

— Смотрите, — равнодушно кивнул автор, почти не глядя на заказчиков. Его, казалось, абсолютно не интересовала их реакция.

Скамьи на портрете не было. Ирина парила в пространстве, раскинув руки, в своем серебристом платье, как будто сидела на облаке, ее красивое лицо было задумчиво и мечтательно, как будто мечтала она о счастье, а оно все не шло и не шло ей в руки, но она надеялась и ждала. Хорош был и фон — с портрета в мастерскую лился теплый свет, как и со всех картин Стаса.

Восхищенный Женька застыл. Он смотрел то на свою Ирину, то на портрет, молчал-молчал, потом сказал:

— Здорово!

Стас в ответ поморщился.

— Я такого не ожидал. Ириша, как тебе?

— Тебе действительно нравится? — спросила она с чуть заметной усмешкой.

— Очень.

— Мне тоже.

Пользуясь тем, что муж впился взглядом в полотно, она устроила матч-реванш — последние гляделки. Это был уже массированный артобстрел. Тем более что на стеклянном столике Ирина увидела одну пустяковину. Это была всего лишь маленькая штучка для волос, в просторечии — фенечка, какие носили теперь девчонки.

«Ну что, мастер отгадок женских тайн? — читал он в ее взгляде. — Что ты из себя строишь? По какому праву ты на меня смел так смотреть, ты, жалкий инвалид, извращенец. Я сама умею разгадывать чужие тайны. Я все знаю о тебе. Дочь? Ты пытался меня испугать? Ты?..»

А Женька тем временем отсчитывал зеленые. Две тысячи баксов. Одну он добавил от себя. За жену, за красоту, за талант. По отношению к Ирине он всегда был щедр, хотя, как всякий бизнесмен, умел считать деньги. Неизвестно, в чью пользу закончился этот раунд, поскольку в прощальном взгляде, брошенном художником вслед красивой паре, недвусмысленно читалось: «Подавитесь моим талантом».

— Странный он какой-то, этот Кричевский, — сказал ее муж, когда они вышли из мастерской.

— Да. Шизоид. Но не будь он таким, не было бы и такой картины. Ты согласен?

— Наверное. Тебе виднее, Ириша. Мне действительно понравилось. Это шедевр. — Ирина поморщилась. Шедевр — не шедевр, только время может дать оценку портрету, а его побаивалась.

Шедевру отвели достойное место в доме, убрав из гостиной все остальные картины, и сняли урожай восхищения со стороны знакомых. И Авербух тоже его видел — Ирина выполняла свои обещания.

— Милочка, мне кажется, что это лучшая работа Стаса. Он ведь не раскрылся еще, несмотря на свои годы, вы знаете теперь почему. Но, прошу меня простить, быть может, я не прав, вы тут какая-то не такая. Очень похожая, но не такая.

Ирина тоже это чувствовала. Старый еврей попал в точку. Недаром между ними сразу возникло взаимопонимание. Действительно, в пространстве парила сама красота. Но слишком изменчивая. Она неслась над миром, опустошая его. Она была то земной женщиной, созданной для того, чтобы доказать есть в мире совершенство — вот оно, то инопланетянкой, случайно залетевшей на голубой шарик и равнодушно парящей над ним.