Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе - Марина Палмер

Но нападения не последовало. Как не последовало ни внезапной атаки, ни борьбы. Ничего. Он просто лежал. Обмякший. Нет, вряд ли можно считать подобное совпадением, случайностью, неудачей или как еще это можно назвать. Такую неудачу. Она может означать лишь одно. Я просто омерзительная, твердила я про себя, испробовав все возможные способы, лишь бы вернуть пенис Гильермо к жизни. Но, похоже, он не просто уснул, а пребывал в глубокой коме, и вряд ли была возможность, что в ближайшее время он от нее очнется. Заставить его подняться и поиграть со мной не было никакой возможности. Когда это произошло впервые, я решила, что что-то с ним не так. Но в этот раз, когда все повторилось, я поняла: вина за происходящее полностью лежит на мне.

Все, что мне оставалось теперь, — это покорно и безвольно лежать рядом, сочувствовать и корить себя за то, что я была такой бесчувственной, что убила в нем все желания. Текст моей обвинительной речи был приблизительно следующим: «Это твоя вина! Неудивительно, что он не встает. Только посмотри на себя: кошмарная уродина, хуже быть не может. Одна попа чего стоит! А целлюлит?..» И все такое прочее…

Подобного со мной не случалось никогда. Я имею в виду импотенцию. Конечно же, я все приняла на свой счет. Потому что все это произошло со мной. Или, точнее, со мной чего-то не произошло. Парни полагают, что импотенция — это их проблема, но дело обстоит иначе: именно девушки страдают от их фиаско в постели. Я никогда не чувствовала себя в большем тупике. Хотя, может быть, за моим замешательством на самом деле скрывались стыд, разочарование и ярость. Стилистический прием антиклимакс[48] не слишком хорошо подходит к ситуации, ибо тогда кажется, будто бы вы уверенно движетесь к климаксу. Но в действительности мне даже не дали возможности взять все в свои руки.

Когда я обо всем рассказала Валерии, она воскликнула:

— Да он же гей!

Ну конечно! Почему я раньше об этом не подумала? Это меняет дело… А то у меня уже сформировалась теория под названием «Я полная уродина». Но не могу поверить, что мне не удалось распознать гомосексуалиста! Возможно, что-то случилось с климатом Южного полушария? А может быть, вода из кранов потекла в обратном направлении? И вдруг моя ошибка знаменует какое-нибудь страшное несчастье?

Конечно же, объяснение «он гомосексуалист» вполне удовлетворило мое израненное самолюбие. В конце концов, какой нормальный мужчина сможет противостоять моим чарам? Однако такие мысли вряд ли можно счесть рядовой попыткой поднятия самооценки. Теперь, задним числом, тот факт, что в моей одежде он смотрелся лучше меня, казался мне подозрительным.

— Знаешь, на милонгу ходит довольно много парней, которые используют танго в качестве прикрытия, — сообщила Валерия.

Впоследствии я немало думала над ее словами и поняла, как же она права. Что может служить лучшим алиби, чем танго, истинное воплощение Танца Настоящего Мачо? Мужчина может надеть самую щегольскую одежду, гордо выпятить грудь и все в таком духе, обольщать до бесконечности, посылать с другого конца танцпола знаки, кажущиеся на первый взгляд весьма дерзкими, однако наступает момент, когда уже больше не требуется продолжать игру. Он может всячески флиртовать, доказывая таким образом вам и себе, насколько он мужественный, даже если в итоге так и не доведет дело до конца. Держу пари, большинство мужчин даже не осознают, что они несколько другой ориентации, — лишнее свидетельство того, под каким строгим запретом тут, в Аргентине, гомосексуализм. Сложно преувеличить влияние католической церкви на менталитет здешнего населения. По сравнению с ним итальянцы — настоящие язычники.

— А ты не думаешь, что, возможно, ты… хм… предпочитаешь мужчин… хм… а не женщин? — спросила я Гильермо чуть позже. Мне необходимо было это знать!

— Да что ты такое говоришь! Я maricon[49]? Ты в своем уме? — вскипел он. — Кроме того, я хочу детей…

Голубой, сказала я себе. Точно голубой!

Печально лишь одно: он перестал замечать меня.

18 июля 1999 года

Я считаю себя достаточно умной, но, очевидно, мне еще многому предстоит научиться, если говорить о сексе (это скорее касается теоретических знаний). Большую часть дня я провела сегодня, беседуя по телефону и рассылая электронные письма подружкам, чтобы поделиться с ними постигшим меня унижением. Как ни удивительно, но я обнаружила, что вовсе не одинока. Речь о пенисах парней моих подружек, тоже решивших забастовать. Во всех других отношениях парни вполне здоровы. (Такое впечатление, что исправно функционируют лишь члены тех ребят, кому уже давно за семьдесят.) У каждой (абсолютно каждой!) моей подружки нашлась по меньшей мере одна похожая жалостливая история. Их откровения заставили меня задуматься, и к тому времени как я отошла наконец от телефона, у меня в голове сложилось несколько разных теорий. С их помощью я сумела объяснить себе странный феномен (базируясь на поведении аргентинцев).

1. Фрейдистская теория. Согласно ей жители Аргентины страдают от невроза, а именно — комплекса мачо. Они вынуждены соответствовать образу Латинского Любовника. И давление тут настолько велико, что в результате у них появляется страх перед возможной неудачей, что, в конце концов, и приводит к Огромному Скукоживанию. Если использовать научные термины — Аргентинское Эго под давлением Суперэго Латинского Любовника не может поднять свой Ид.

2. Марксистская теория. Она утверждает, что импотенция обусловлена капиталистическим строем и есть порождение текущего экономического кризиса, который ведет к безработице, нестабильности на работе и боязни быть уволенным, в результате чего капиталистическая женщина просто не имеет возможности переспать с мужчиной. Если говорить научными терминами, тут мы имеем дело с отчуждением аргентинского мужчины от своего пениса. Или с отчуждением самого аргентинского пениса? Хм-м-м… Теория нуждается в доработке.

3. В соответствии с феминистической теорией можно говорить о заговоре аргентинской фаллократии. Мужчины желают указать женщинам на место, заставляя их страдать. В таком понимании импотенция является ярким примером сексуального подавления одного пола другим в его пассивно-агрессивной форме.

4. И наконец, теория «Они все голубые». В комментариях она не нуждается.

Ничего удивительного, что истерия столь часто встречается в Аргентине — как у мужчин, так и у женщин. Люди просто недополучают секса. Сначала я не могла понять, почему кого-то без конца называют истериком или истеричкой — или что они там имеют в виду, когда обвиняют кого-то в истеричности. Потом поняла: эти слова означают, что человек просто не оправдал возложенных на него ожиданий. (Тут мне вспомнился Марсело.) Я обнаружила также, что подобные эпитеты можно применить буквально к каждому здесь, даже к тому, кто сам больше всех нападает на других. Аргентинцы флиртуют вовсе не с надеждой получить секс, а ведут себя так, чтобы, наоборот, отдалить это событие на возможно больший срок. Раньше лишь женщины пользовались этим оружием, однако теперь его захватили мужчины и дают ответный бой, во многом — к ужасу бедных женщин, которые лишены теперь почетного права игнорировать близость. Вопрос в том, как я очутилась под перекрестным огнем?