Две остановки до чуда. Рассказы - Купцов

Выкупа с меня, голого да безродного, понятное дело, не получишь, решили в рабство продать. Ну, а я все одно строптив оставался. Били меня нещадно, послушанию выучить решили, да я не ломался! И вот, однажды, не выдержал я после плетей, нарушил клятву самому себе в детстве даденую, да пожелал разбойникам морским, да во всеуслышанье: «Что б ладья ваша потонула, в щепки разбилась, что б вас всех волны поглотили, да рыбы поели! Пусть вас, морских людей, ваша же вода и сгубит!».

Осерчал атаман разбойников за такие слова, да велел меня к мачте привязать, да повыше, покрепче, приговаривая: «Может, нас рыбы когда и съедят, а вот тебя – птицы, и не когда–нибудь, а сейчас! Глазки повыедят!». Привязали меня, любуются, смехом надсмехаются. Вдруг – вижу, идет со стороны южной, солнечной, с безбрежных далей волна одна, высокая–превысокая! С гору! Засуетились моряки, забегали, кто–то привязаться пытался. А волна скоро пришла, птицы быстрей! Чую – лечу, потом – весь в воде, под волной, затем – опять полет. Так со всего размаху кораблик разбойный о скалу и ударился, борта – в щепы, лиходеи, которых до того волна не смыла – в воду… А я… Мачта моя, к которой мои ручки–ножки привязали, за верхушку скалы зацепилась, да так и застряла. Потом вода схлынула, остался я один на маленьком острове, безлюдном. А из моряков не спасся ни один, никто на берег не выбрался…

Прожил я на том островке не один лунный месяц. Помогло то, что в детстве нырять наловчился, дыханье держать. Другие мальчишки все больше кто быстрей по воде припускались, а я, худосочный, нашел себе развлечение — под водой сиживать. Потом наловчился – голыми руками рыбку ловил. Вот и пригодилось уже взрослому. Нырял я в то море, доставал раковины, рачков ловил, иногда – и рыбешку удавалось. С голоду не умирал. Да, раковины… В некоторых жемчужинки попадались, я их в кучку складывал, потом из кучки горка образовалась…

Случилось однажды средь бела дня, солнце вдруг меркнуть начало, хоть на небе – не то, что тучки, не облачка! Знать – Змей Небесный Светило заглотал. Ну, оно дело известное – Змей Солнышко Ясное проглотит, а оно ему брюхо–то прожжет и на волю вновь вырвется. Но вот пока Солнце в брюхе змеевом сидело, тьма кромешная настала, хоть глаза выколи, потом, правда, звезды зажглись, но – все одно темно. Вдруг, вижу – возле меня старуха вся седа, ростом – с дерево…

— Пошли, — молвит, — пока время есть, я поговорю, а ты – послушаешь.

Сделал я шаг за ней – и в каком–то тереме оказался. Чувствую, что в палатах, хоть ни потолка, ни стен и не видно. А кругом – полотна да пряжи, много–много, и все само собой прядется да ткется… Смекнул я, что сама Пряха меня приметила.

— Смотри, — говорит, — какое полотно красное распускать приходится!

Гляжу – а на полотне чего только и нет. И люди в одеждах красных, и воины, и терема высокие… А в центре – ну, вылитый я, как в отраженье, да на голове корона княжеская!

— Это я, что ли? – спрашиваю.

— Был бы ты, да вот – распустить пришлось, — отвечает мне Пряха.

Смотрю – распущено уж то полотно, последние нити тянутся, красные да голубые, сами собой поодаль укладываются. Не то, чтобы мне обидно стало, но удивительно!

— Что, не Судьба мне покняжить? – спрашиваю великую богиню.

— Была Судьба, да на все пряжи не хватило, вот, смотри, сколько ушло, — и показывает мне другие полотна.

На одном полотне, высоком да широком, волна в синем море преогромная, смотрю – как живая, вот и бежит, и шипит вся в пене… А на другом полотне – ладья разбойничья о скалу разбивается. Маленькие человечки из волн выныривают, темно–коричневые спины средь сиреневых вод мелькают, пеной покрываются, тоненькие ручонки хватаются за что попало – и на дно уходят…

— Вот, пришлось по Слову твоему прясть да ткать, — говорит мне Пряха укоризненно, — а на все да на всех пряжи не напасешься. Вот и распустила ту Судьбу твою, что наперед соткана была!

— А что за Судьба меня ждала? – спрашиваю.

— Кабы ты Слова Заветные не сказал, а просто б все стерпел, оценили бы люди разбойные твою стойкость, взяли бы себе во товарищи. В боях отличился бы вскоре – не силой, а наскоком да удалью. И двух лет не прошло б – стал атаманом. А тут городок приморский пограбить решили, не зная, не ведая — град тот захвачен намедни врагом лютым, кочевым, к оседлым людям беспощадным. Твои разбойники напали б, с пришлыми нечаянно схлестнувшись, да прогнали врагов, градские жители так тому обрадовались, что тебя князем провозгласили. Через день враги снова нахлынули бы, ты ж – дружину собрав, тех нападавших разбил бы, да погнал восвояси, другие городки освобождая. И охнуть не успел – глянь – уже повелитель обширного каганата, спаситель народа и степняков победитель …

— И всего этого уже не будет?

— Не из чего ткать! – отвечает мне Макошь, — Ты весь свой запас извел…

— А на что осталось? – спрашиваю.

— Ничего не осталось, так, токмо ниток обрывки валяются… Если собрать… Да вот, разве что на маленькую пещерку, — махнула рукой Пряха, — да мы уж и так разболтались слишком, пошли, сейчас Солнце ясное выглянет!

Я и моргнуть не успел – чую, вновь стою на берегу моря. А тут и первый луч Солнышка, из чрева Змея вырвавшегося, меня осветил, согрел. Оглядываюсь – вижу, ладья огромадная, о трех мачтах, да одних весел в два яруса, и совсем близко. Паруса – алые, ладья – золотистая. Все моряки – в одеждах голубых. Сбились, что ли, с дороги, пока темень стояла?!

Я кричать, руками замахал. Заприметили, спустили за мной лодчонку. Я, жемчужинки заветные собрав, к ним. Отвезли меня на ладью великую, а на ней сам их каган плыл. Что повелитель – так я сразу признал, он один в багряной одежде одет, и в обувке красной обут… Я повелителю поклонился, да весь жемчуг, без остатка, в дар и преподнес. Каган подарок оценил, меня гостем величал, да спрашивал – откуда да куда, да и чем помочь. Ну, я ему и говорю – мне бы домой… Повелитель и распорядился, что б попутным купцом меня отправили, а расходы – из казны оплатили.

Ну, а дальше – как пришел я в родные места, выкопал пещерку, да жить в ей начал. Только знал теперь – ни одного Слова мой язык не произнесет! Так, побеседовать, сказку рассказать – не молчу, но если заветное чего – рот на замке!

— Но ведь люди просят у тебя, и сбывается? – не удержался Младояр.

— То, меня посредством, Пряху просят, — пожал плечами пещерник, — а я что… Я просто живу…

Домой братья скакали молча, каждый думал о своем. Древняя лисица вместе с медным псом давно забылась, но вот пещерник… Уже завидев высокие стены града Крутена, Крутояр спросил брата:

— Ты задумал желание какое, когда подарок вещему человеку оставлял?

— Задумал, а ты?

— И я…

— Да я ничего такого, — подернул плечами Младояр, — чего там просить за орешки… Так, по мелочи…

— А я так попросил по крупному, — признался старший княжич, — помнишь, сказано мне было, что жить недолго… Так я, с дуру, жисть себе продлить попросил! Кабы этот пещерник сначала тот сказ рассказал, я б поостерегся… А теперь – тревожно мне, кто ж знает, сколько на кого пряди отпущено?

— Да брось ты! – засмеялся, махнув рукой, Млад. Но на душе у младшего княжича стало вдруг как–то пусто и зыбко.

Трудно быть богом…

— Что за книжку ты читаешь? — спросил старый Нойдак молодого геолога.

— «Трудно быть богом» называется, — паренек несколько смутился, — ну, это сказка такая…

— Ну и как, трудно быть богом? — спросил старый колдун.

— Трудно! — засмеялся геолог, — Но я бы попробовал!

— Правильно! — согласился Нойдак, — Молодым везде у нас дорога!

— А старикам — везде у нас почет! — засмеялся парень, — Тебе сколько лет, Нойдак?

— Ой, много! Много лет… — колдун покачал головой и развел руками.

— Сто лет будет? — продолжал подтрунивать геолог.

— Да поболе!

— Да ну? — парень смеялся уже в открытую, — и сколько?

— А вот сколько у тебя пальцев на одной руке, да на другой руке, столько и сотен лет живу!

— Ну, ты прямо как Квазимодо, нет, нет, как Калиостро! Вот! Он тоже всем рассказывал, как с Цезарем беседы вел, да Клеопатру целовал! А ты был, дедушка, с Цезарем знаком?

— Не, не был…

— А Клеопатру целовал?

— Нет…

— Чего ж ты так? Никак сплоховал?

— Ой сплоховал! — покачал головой Нойдак, — Совсем глупый у тебя голова, парень, Москва учился, а не знаешь, что Цезарь жил четыре руки пальцев сотен лет тому назад, а мне всего то две руки пальцев сотен будет… Как же Нойдак с ним знаком мог быть?

— Да? — молодой геолог был несколько обескуражен, ведь старик неожиданно обнаружил некоторые познания в истории. Впрочем, парень быстро нашелся, — Ну, а с кем ты знаком был? Наполеона хоть видывал?

— На поле он чего делал?

Парень непонимающе посмотрел на старого колдуна. Что–то не так было! Ага, да ведь старый хрыч подловил его на слове. Оказывается, он не так уж плохо владеет великим да могучим русским языком! Придуряется, понятное дело…