Крылья огня - Чарльз Тодд

Его юный проводник бодро брел по лабиринту дорожек и расспрашивал Ратлиджа о войне. Ему хотелось узнать, сколько бошей Ратлидж убил собственными руками и был ли он сам ранен. Потом перешли на самолеты; мальчик поинтересовался, летал ли Ратлидж (он очень разочаровался, узнав, что не летал) и сколько сбитых самолетов он видел. За холмом показались первые участники поискового отряда.

На то, чтобы найти Долиша, ушло пятнадцать минут; он находился на дальнем конце цепи. Констебль пребывал не в лучшем настроении. Инспектор Харви, успевший вернуться из Плимута, рано утром примчался на пустошь и потребовал от своего подчиненного объяснений. Своего подозреваемого Харви не поймал и сейчас был не в том настроении, чтобы участвовать в погоне неизвестно за чем.

– Где Харви сейчас? Я сам с ним поговорю.

– Вот уж не знаю, сэр. Он уехал на одну из ферм; там пес загрыз овцу.

– Ну а у вас что нового?

– Еще овечьи кости и труп собаки. Черепа сохранились, поэтому нетрудно было определить, что это такое. И еще, сэр, мы нашли человека; судя по всему, бродягу. Доктор Хокинз уже уехал; он сказал, что труп старый. Похоронить его можно позже.

– Где он?

– Вон у тех скал, примерно в миле отсюда. Один из наших присел там, чтобы закурить, и увидел, что из земли торчит что-то белое. Мы начали копать. Сначала достали руку, потом голову. Труп закопали не очень глубоко, но в тех местах никто не бывает.

Ратлидж подошел осмотреть кости; за ним по пятам следовал мальчик, чьи кровожадные наклонности получили новое подкрепление: человеческие останки, разложенные на земле под грудой камней, отмечавших границу пустоши.

– Это рука, сэр? А где тогда средний палец? А там что? Таз?! У меня тоже такие кости есть? – звенел мальчишка. – Как по-вашему, кто утащил его ребро? И почему челюсть отдельно от головы? Как вы думаете, его убили?! Ух ты!

На самом деле ничто не указывало на причину смерти. Ратлидж не увидел ни отверстий в черепе, ни переломов, ни трещин, ни следов от ножевых ранений. Не было сломанных позвонков, которые указывали бы на удушение. Кости длинные, хорошо сформированные. Покойник был высокого роста и сложен пропорционально; в детстве не голодал, не болел рахитом, от которого на костях появляются специфические утолщения. Не занимался тяжелой работой. По словам Хокинза, кости пролежали в земле не более семи лет.

– А может, он был солдатом? Погиб на поле боя, а потом о нем все забыли? – с надеждой спросил мальчик.

Ратлидж поковырял землю вокруг находки перочинным ножом, в поисках остатков одежды, пуговиц, монет и других обломков, которые могли бы более определенно рассказать о своем обладателе. Но если они и были, то давно пропали.

Скелет мужчины, а не ребенка…

Всю обратную дорогу до Боркума мальчик ни о чем другом не мог говорить, только о костях. Когда впереди показалась деревня, Ратлидж с облегчением дал своему проводнику шестипенсовик и попрощался с ним. Мальчишка убежал искать своих друзей. Вот позавидуют его везению – он видел скелет!

Пообедал Ратлидж в одиночестве; рядом с его тарелкой лежали книги стихов. Он попробовал читать их в том порядке, как они выходили. И нашел одно короткое раннее стихотворение о пустоши. Прочитав его, он словно услышал отклик Оливии на пустоту и тайну бесплодной земли. «Здесь умирает дух, – написала она, – и больше зла, чем вынести могу я».

И все же нельзя исключать, что зло настигло совсем маленького мальчика…

После обеда Ратлидж снова пошел к миссис Трепол. Предварительно он побеседовал с тремя местными жительницами; все в один голос назвали ее лучшей садовницей.

Когда Ратлидж подошел к ее дому, миссис Трепол выпрямляла согнутые дождем стебли цветов – люпинов, астр, ноготков и цинний. Рядом в ведерке лежали сухие стебли и ленточки, нарезанные из старой тряпки; за домом на веревке сушилось белье. Разноцветные прямоугольники напоминали сигнальные флажки.

Миссис Трепол подняла голову, увидела, что он собирается войти в калитку, а не просто остановиться, чтобы перекинуться с ней несколькими словами, и спросила:

– Сэр, вы не против, если я буду работать? Они скоро развернутся к солнышку, если их поправить.

– Как раз насчет цветов я к вам и зашел, – объяснил Ратлидж, когда она потянулась к золотистой головке бархатцев – их зазубренные листья источали пряный аромат.

– Вот как? Насчет каких же? – спросила миссис Трепол, поправляя стебель колотушкой.

– Насчет фиалок.

– Фиалок? Они в основном весной цветут. Морозоустойчивые, но на солнце долго не стоят. Вот посмотрите там, за рододендронами.

Ратлидж посмотрел и увидел зеленые стебли, которые клонились к траве; маленькие головки развернулись к нему.

– Весной они вырастают вдвое крупнее, – продолжала миссис Трепол, беря из ведерка ленту. – Но осенью возвращаются, если все хорошо. Вот почему я сажаю их в тени более высоких кустов. Пусть защищают.

– А на пустоши фиалкам тоже нужна защита?

Миссис Трепол выпрямилась и посмотрела на него:

– Фиалки нечасто вырастают на пустошах. Если только их там не посадить. Но это глупо. Зачем портить хорошую рассаду? Зато на опушке рощи фиалки растут неплохо. Одичавшие, конечно.

Интересная мысль!

– Скажите, – медленно заговорил Ратлидж, тщательно подбирая слова, – вы, случайно, не знаете, не собирался ли Стивен Фицхью стать католиком? Может быть, в семье обсуждали его религиозные убеждения?

– Нет, сэр, ничего такого я не знаю! – удивленно ответила миссис Трепол. – Мистер Брайан был католиком, а его дети – нет. И он регулярно ходил на службу вместе со всей семьей; никогда не слышала ни о каких разногласиях по поводу религии. Мистер Брайан предпочитал угодить, а не вызывать разногласия. Но он любил Ирландию и часто рассказывал о ней.

– Что именно он рассказывал, вы не помните? Может быть, он сочувствовал повстанцам?

– Нет-нет, сэр, ни о чем таком я не слышала! Хотя он, бывало, поддразнивал мисс Розамунду, что именно Тревельян – однофамилец, а не родственник, кстати! – в прошлом веке отказался пожертвовать деньги пострадавшим во время «картофельного голода», чтобы они могли эмигрировать в Канаду или Америку. Того Тревельяна в Ирландии не любят; из-за него умерло много народу. Он был жестоким. Я слышала, как мистер Брайан однажды сказал: его бессердечие погубило столько же людей, сколько убили Кромвель и Вильгельм Оранский, вместе взятые.

– Кормак и Стивен никогда не интересовались ирландскими событиями? Не выражали желания выступить на стороне повстанцев? Не говорили о страданиях простого народа?

– Нет, сэр. Мистер Стивен считал себя англичанином… он сам говорил, что идет на войну, потому что хочет исполнить свой долг. А мистер Стивен был из тех, кто всегда серьезно относился к своему долгу. Ну а мистер Кормак… он тоже воевал, только, кажется, не во Франции. Мисс Оливия говорила, что он занимался чем-то секретным, вот я и не спрашивала. – Миссис Трепол улыбнулась. – Трудно представить его шпионом, который рыщет повсюду и сеет ложь. Ну а для мистера Стивена война была все равно что игра, вроде пряток. Он был… более легкомысленный, что ли. Такой все с себя стряхнет и больше не вспомнит о трудностях. Вот мистера Кормака всегда заботят внешние приличия… Можно было подумать, что он, а не мистер Стивен – наследник большого поместья.

– Кормак всю войну работал дешифровальщиком. Работа не такая волнующая, как шпионаж. И не такая опасная. Но такая же важная, как если бы его поставили под ружье, – сказал Ратлидж.

Покинув миссис Трепол, он отправился в рощу, которая отделяла деревню от Тревельян-Холла. Ему надо было отыскать фиалки – сначала он искал в тенистых местах, потом на полянках, но так ничего и не нашел. Здесь слишком близко к деревне; рискованно переносить мальчика сюда и хоронить его. Кстати, и в стихотворении Оливии ни о каких деревьях речь не шла.

Когда его во второй раз вызвали на пустошь, за ним пришел взрослый мужчина. Они молча побрели к тому месту, где нашли сверток с одеждой. Обрывки были маленькими, грязными и истлевшими; они долго пролежали в сырой земле. И все же сразу бросалось в глаза, что одежда детская и принадлежала мальчику. Короткая курточка – сохранились следы воротника и один карман. Короткие штанишки – часть пояса, карман, брючина. От рубашки и трусов остались одни белые нити, которые распадались, если до них дотронуться. Куртка и штаны были из хорошей, плотной шерсти, она сохранилась после того, как распались хлопок и лен. Кто-то заботливо завернул одежду в брезент, поэтому она и хранилась так долго. Хотя материя давно выцвела, Ратлидж вполне мог представить себе фасон и размер, когда осторожно разложил находку на траве. Что примечательно – обуви не было…