Это было жаркое, жаркое лето - Алексей Князев

- И поэтому, - продолжил профессор, рассказав вкратце еще несколько подобных историй, - мне думается, что нам с вами лучше всего применить этот метод, тем более что у меня имеются подозрения, что... - Он остановился.

- Какие подозрения? - очень живо, опять с примесью некоторого страха спросил Чиж. - Ну что может быть особенного в моем случае? Ведь я обычный человек с обычной биографией.

Работаю на фабрике, ведь я вам уже все рассказал.

- Видите ли... - с задумчивыми нотками в голосе проговорил Кирилл Матвеевич. - Не хотелось бы делать поспешных выводов, иначе, действуя подобным образом, я никогда не стал бы профессором... Но наличие некоторых деталей в обстоятельствах вашего дела подсказывает мне - все то, что происходит с вами последнее время, является результатом некогда произведенного вмешательства в ваше сознание, в вашу психику. Намеренного вмешательства, понимаете?.. Ну вот, - с облегчением, словно скинув с плеч тяжелую ношу, вздохнул он, - я вам все и сказал.

Не веря своим ушам, Чиж ошеломлено молчал, уставясь на собеседника:

- Вы хотите сказать, - наконец удалось вымолвить ему, - что кто-то... Когда-то... Меня... В общем... - Он не знал, как лучше сформулировать свои мысли и чувства, охватившие его при услышанном сообщении.

- Думаю, что вы поняли меня правильно, - подтвердил профессор, которому было полегче - у него самая тяжелая фраза уже осталась позади. Возможно, кто-то в свое время произвел вмешательство в ваше сознание, дав какие-то установки, возможно даже трансформировав вашу личность, преследуя какие-то свои определенные цели... Или же, как модно сейчас выражаться, закодировал вас, - добавил он чуть погодя.

Прежде, чем Чиж решился на очередной вопрос, он долго молчал, что-то про себя обдумывая:

- Скажите, Кирилл Матвеевич, - наконец собрался он с духом, - а вы могли бы меня раскодировать?

Теперь последовало не менее длительное молчание со стороны профессора, тоже тщательно обдумывавшего свой ответ.

- Видите ли Саша... Ведь вы позволите мне вас так называть? - И дождавшись утвердительного кивка, продолжил:

- Я предполагаю, что ничего невозможного в этом нет. Хотя... - Он помедлил. - Любое... Я еще раз подчеркиваю - любое вмешательство в психику человека; к примеру, путем воздействия гипноза, может привести к самым непредсказуемым и зачастую печальным последствиям. С этого мы начинали наш разговор.

Ведь эта область человеческого сознания пока так мало изучена... И потом. Ведь если предположить... Пока еще только предположить. Что факт так называемого кодирования действительно имеет место, то надо полагать, что произведено оно было не каким-нибудь Волковым, вы ведь отдаете себе в этом отчет? - Кажется, шуткой он пытался разрядить обстановку. - И думаю, что также не врачом из районной поликлиники, преследующим благую цель помочь вам избавиться от алкогольной, либо никотиновой зависимости. Кодирование скорее всего производилось врачами каких-либо определенных спецслужб, а это таит в себе немало подводных камней, наткнувшись на любой из которых вы рискуете распрощаться с жизнью или закончить свой путь там, куда вы так боитесь попасть - в изолированной палате, под бдительным присмотром врачей.

- Каких, например, камней? - спросил Чиж завороженно, словно ему читали захватывающий фантастический роман, не имеющий к нему в реальности никакого отношения.

- Например, в подобных случаях обязательно предусматривается некая защита, имеющая задачу не допустить любого рода вмешательство извне; которая, проще говоря, является заслоном возможному раскодированию, пусть даже... А в общем-то не даже, а в основном - путем уничтожения своего носителя.

- Это значит... - недоверчиво начал Александр и остановился.

- Вы правильно меня поняли, - кивнул профессор как-то даже слишком буднично для такой страшной фразы. - Носителя - значит вас. Кодирование могло быть осуществлено таким способом, что при любой попытке снять произведенные установки человек обречен на смерть. То есть, он просто запрограммирован на саморазрушение, - пояснил Кирилл Матвеевич. Какой-нибудь мгновенно последующий инфаркт или что-нибудь в этом роде. И все это не считая вероятности такого "более легкого" исхода, как просто расстройство функций головного мозга.

- Вероятности спятить? - усмехнулся Чиж, хотя от всего услышанного ему менее всего хотелось смеяться.

- Ну, упрощенно можно выразиться и так, - ответил профессор без тени улыбки.

- Но все же раскодировать вы меня можете? - продолжал настаивать на более конкретном ответе Александр.

- Я могу всего лишь попробовать, но никоим образом не вправе позволить себе дать вам гарантии успешного завершения подобной операции, - пояснил профессор. - Но вы, Саша, перед тем как принять окончательное решение, должны все хорошенько взвесить. Поэтому, я предлагаю вам через какую-нибудь недельку заглянуть ко мне вновь, если, конечно, решение будет именно таким. Тогда мы с вами и поработаем. Если это произойдет раньше, можете мне дать знать раньше. Кстати, у вас есть мой телефон?.. - Кирилл Матвеевич написал на бумажке номер телефона, которым Чиж никогда не интересовался, так как никакими общими интересами с этим самым Волковым связан не был, и уже доведя его до двери своей комнаты, сказал:

- Ну, Саша, желаю вам удачи. До выхода я вас не провожаю, ведь вы, наверное, еще заглянете к приятелю... А решение лучше принять на свежую голову, это я говорю вам как врач, поэтому постарайтесь не злоупотреблять. Ну, вы меня понимаете...

Проходя мимо двери Волкова, Саша коротко постучал и не дождавшись ответа, заглянул внутрь незапертой комнаты. Уронив свою маленькую птичью головку на стол, прямо в стоящую перед ним пепельницу, на стуле сидел маленький человечек в грязной майке, которого звали Шуркой Волковым и который мнил себя наипервейшим ловеласом "Приреченских тканей". Да и не только "Тканей"... Перед ним стояло две откупоренных бутылки водки, из которых только в одной оставалось приблизительно грамм сто. "И куда в этого сморчка столько лезет?", - как-то отстранено подумал Чиж, закрывая дверь. Он решил не забирать остававшееся, хотя с собой принес сразу пять бутылок. После всего услышанного в этот вечер проблема бережливости не являлась для него первостепенной...

Уже добравшись до дома, просидев, не зажигая света, далеко заполночь и скурив при этом полпачки сигарет, он несколько раз снимал телефонную трубку, обмотанную изоляционной лентой, намереваясь позвонить профессору и сообщить о принятом решении, но всякий раз, вспоминая его последнее напутствие, клал ее обратно...

***

Сидя в одной из комнат, именуемой кабинетом, в своем роскошном двухэтажном особняке, Мышастый испытывал какое-то двойственное чувство... Интересно, - думалось ему, - может ли человек испытывать душевный подъем с одной стороны, и одновременно недовольство от своего бытия - с другой? Наверное, может, - решил в итоге он. Ведь ответ находится сейчас в мягком кресле его кабинета, имеет девяносто с гаком килограмм веса, который складывается, кстати, не из жира, но мышц, заплывших этим самым жиром; ну там плюс небольшой живот - все в пределах разумного, - ведь глупо предполагать, что дожив до пятидесяти шести лет, можно сохранить юношескую фигуру и оптимизм молодого человека, которому еще предстоит прожить жизнь...

Зазвонил телефон и Мышастый, преодолевая лень вперемешку с раздражением, потянулся к стоящему в пределах досягаемости антикварному столику, на котором стоял антикварный же аппарат, а точнее, сработанный под таковой. Раздражение было вызвано тем, что это наверняка звонила его жена аппарат был внутренней связи и, что самое главное, именно он проявил если не глупость, то, по меньшей мере недальновидность, позволив в свое время жене установить эту домашнюю линию. Когда-то идея показалась ему разумной, вполне соответствующей духу времени и его пожеланиям, но когда выяснилось, что жена может звонить по десять раз на дню, выспрашивая какие-то ненужные мелочи, делая какие-то бестолковые предложения и замечания, спрашивать, где лежит та или иная вещь или, в конце концов, просто так, потому что ей хочется, к примеру знать, как он сегодня спал и как его самочувствие...

Хорошо еще, что дочь пошла совсем не в мать, хотя и была порядочной двадцатилетней стервой, и звонила ему только по делу, а следовательно, очень нечасто, напоминая своими качествами отца, его самого, Мышастого. На его дражайшую половину она также мало походила и внешне, и пусть и была порядочной дрянью, но если эта самая дрянь доставала его предельно минимально, то такая дрянь была предпочтительней той, первой. А первая в последнее время словно окончательно сошла с ума, завалив свою комнату какими-то подозрительными Орифлеймами, Блендаметами и прочими гадостями с не менее гадкими названиями, названия которых и без того раздражали его невероятно, звуча с утра до вечера по телевизору, в газетах и по радио. А жена, вместо того, чтобы хоть разок растрясти внушающую своими объемами невольное уважение - особенно человеку, неподготовленному к такому зрелищу заранее - задницу, занявшись какой-нибудь из разновидностей оздоровительной гимнастики, обходилась лишь разговорами о таковых с такими же объемистыми подругами, обсуждая плюсы и минусы той или иной системы. И даже какими-то долбаными тренажерами, позволяющими сгонять вес пассивно, лежа в кровати и налепив на себя проводочки, судорожно дергаясь от якобы безвредных электроразрядов, она не пользовалась - может было лень даже просто их цеплять? А вот он, Мышастый, с удовольствием играл в большой теннис - и совсем не для поддержания имиджа или нужных связей, а просто оттого, что ему доставляло это удовольствие. Также плавал в бассейне, заглядывал порой в тренажерный зал, и все это не считая таких мелочей, как игра в биллиард, всяческие бани и еще много чего полезного.