Игра не на жизнь. Проходная пешка - Наталия Курсанина

— Ты меня с того света вытащила уже… — не понимаю, смеется он или серьезен, — что тебе тюрьма по сравнению со смертью?

— Не шути! — я выдергиваю руку.

— И не думал!

— Рандир… я… — Очень хочется сказать что-то важное, но невольно вспоминаю зеленые шальные глаза наемника и замолкаю. Не могу я врать, а сказать правду… я даже не знаю, что же есть правда!

~~~

Дверь со скрипом открывается, прерывая наше свидание. Неужели пора?

— Госпожа, вас ждут!

Чего это я понадобилась? Покидать Рандира не хочется. Так бы и осталась с ним здесь, в тюрьме — главное, чтобы рядом…

— Иди… — чуть заметно улыбается Рандир.

— Я приду еще!

— Ника! — ловит он меня уже на пороге. — Принеси принадлежности для письма и бумагу — хочу написать барону.

— Хорошо.

Дверь за моей спиной закрывается, обрывая во мне горечь вины. Я так и не смогла сказать, что люблю его. Ничего, скажу в следующий раз.

На лестнице меня ждет Тишин. Как будто он решил стать моим вторым ангелом-хранителем! Вон, уже и Тауэра подвинул. Эльф по своей привычке в дела людей не вмешивается. Ему важна только я. Вернее, не я, а то, что во мне. Но пока Дух Изначального живет в моем теле, эльф будет его охранять денно и нощно. Телохранитель, блин!

— Ты не хочешь прогуляться на стену? — Тишин берет меня под локоток, не оставляя выбора.

— А у меня есть возможность отказаться? — обреченно спрашиваю я, и он лукаво подмигивает. Я поняла — выбора нет. Ну что ж — вперед, за орденами…

~~~

Первые атаки отбили ополченцы во главе с наемниками. Фабис решил придержать своих солдат внутри замка. Атаковали ордынцы слабо, почти сразу откатываясь от стен, будто хотели проверить, есть ли защитники вообще. Но даже с тем, что защищать приходилось всего две из трех стен пригорода (третья выходила к реке, и с той стороны атаки можно было не бояться), людей у нас было маловато. Ополчение выставило всего человек пятьсот. Вместе с солдатами мужчин, способных держать оружие, еле-еле набралась тысяча. Насколько я помнила по военной истории, пропорции атакующих и обороняющихся должны быть где-то три к одному. Ордынцев же наблюдалось в пределах видимости около пяти тысяч. Если пойдет серьезная навала, то рано или поздно они замок возьмут. Иллюзий на этот счет у меня не было. Важно было не то, что мы все обречены, а то, сколько мы продержимся. Мир становился все более контрастным — черно-белым. Вот враги, вот свои.

К концу четвертых суток ордынцы пошли на штурм по-серьезному. Лестниц, благодаря рядом растущему лесу, хватало. Одна из стен, не выдержав двухсуточного постоянного обстрела камнями из требушета, рухнула, похоронив под собой четверых не успевших уйти защитников. Бои еще день велись внутри пригорода, благодаря баррикадам и узким улочкам. Утром пятого дня вошедших в предместье ордынцев разбудили взрывы. Это Улетов сумел подорвать заранее заложенные заряды на площадях и основных улицах. На головы атакующим посыпался каменный дождь, а под ногами разверзлась земля. Благодаря этим взрывам и разрушениям мы получили почти день отдыха.

Ополченцы уже не роптали, как в начале, когда пришел приказ оставить пригород врагу. Наконец и они научились ненавидеть и сражаться не по приказу, а вымещая гнев и месть за разрушенные дома и убитых друзей. Единственный, кто меня по-прежнему беспокоил — это барон. Несмотря на его внезапно проснувшийся полководческий талант, некоторые его приказы противоречили здравому смыслу настолько, что приходилось сдерживать в себе желание набить ему морду. Чего стоил только приказ удерживать ворота пригорода, когда была прорвана стена. Это стоило жизни еще шестидесяти защитникам, при том, что ворота удерживать было уже бесполезно. В один из дней барон закрылся у себя в комнате и не выходил целый день. У меня было чувство, что он просто испугался.

Все чаще я ловила себя на том, что командует обороной реально Фабис. Он был на самых опасных точках. Рядом с ним постепенно образовался костяк отряда — Тишин со своими бойцами и два десятка солдат. Эти последними входили в ворота крепости и первыми встречали атаки. Власть барона сменила военная олигархия в лице Фабиса, Тишина и Улетова. При этой тройке непонятно как оказалась я. То ли до сих пор действовало решение Улетова про мое вхождение в состав Оперативного Штаба, то ли это была воля Тишина. Чудны дела твои, Господи! Трое мужчин намного опытнее и старше меня слушали желторотую девчонку, ни черта не понимающую в стратегии обороны, как равную себе. Мне приходилось постоянно одергивать себя, чтобы не начать ими командовать. А ведь ловила себя на том, что, если мое предложение не принималось или еще, не дай боги, входило в стадию ярого обсуждения, хотелось просто приказать и стукнуть кулаком по столу. Нетушки! Власть — она такая, один раз возьмешь, и будешь тащить ее всю жизнь, пока не кончится или война, или жизнь. Власть ломает, заставляет чувствовать ответственность, делать не так, как тебе хочется, а так, чтобы другим лучше было. Поэтому я соглашалась, не спорила, а только прикидывала новые варианты, исходя уже не из моих предпосылок, а из принятого решения. И еще приходилось мириться с тем, что Рандир по-прежнему находился в тюрьме.

~~~

Я стояла на стене и думала, стоит ли спускаться вниз или уснуть прямо здесь, укрывшись плащом. Напряжение осады давило на психику, а усталость отдавалась в руках и ногах гудящей тяжестью. Вчера Рандир передал мне написанную бумагу и попросил отдать Тауэру. Я сдуру предложила передать барону. Рандир мягко сжал мою руку и тихо повторил просьбу. Так просят, когда нет возможности приказать — мягко и очень убедительно. В это время начался очередной штурм, и я, сунув эльфу бумажную трубочку, побежала на стены. И только потом поняла, что могла бы прочитать письмо и не сделала этого — проклятая спешка! Вот теперь стою и маюсь. Как Тауэр сможет передать письмо барону? И для барона ли это письмо вообще? Конечно, читать чужие письма нельзя, но тут уже любопытство боролось с запретами и настоятельно журило меня за спешку.

Тишин подошел тихо и незаметно. Накинул на плечи плащ. Я смотрела на сотни шатров, стоящих вокруг замка. В каждом шатре враг. Сотни шатров. Тысячи людей, и все хотят нашей смерти. За что? Почему?

— Почему? — не оборачиваясь, спрашиваю Тишина.

Он усмехнулся.

— Спроси что-нибудь полегче!

В вечерней тишине шум ордынского лагеря казался далеким и нереальным. Все дома в пригороде, которые могли гореть, догорели. И только алый закат никак не хотел глушить свое ярко-красное солнце. Кровавое солнце. Кровь на стенах… кровь на небе. Я устала от этого цвета. От этого запаха гари и вони. От постоянного страха и криков. Завтра будет новый рассвет… кроваво-красный… и такой же день.