Елизавета I - Эвелин Энтони

   — Откуда тебе известно, что даёт мне королева, а в чём отказывает? — задал он вопрос.

В ответ Летиция расхохоталась:

   — Боже мой, до чего же тщеславны мужчины! Мысль о том, что она твоя любовница, не приходила мне в голову даже тогда, когда все сплетничали о вас и возмущались её поведением. Я просто не могла себе представить Елизавету Тюдор в таком виде. А теперь я точно знаю, что была права. Увы, милорд, вы совсем забыли, как это делается. Пройдёт немного времени — и вы будете мне премного благодарны за то, что я вас пригрела.

Она наклонилась и поцеловала его в губы. Ему следовало бы её остановить, но он, хоть и не сразу, ответил на её поцелуй. Потом он уснул, а она незаметно прокралась назад в свою комнату.

Утром Летиция вместе с другими гостями вернулась в Лондон. Но перед этим они с Лестером договорились, что через три дня она снова приедет в Уонстед под предлогом визита к кузине, жившей неподалёку.

Тем же вечером Лестер написал королеве длинное покаянное письмо. Впервые с тех пор, как они поссорились, он обратился к ней лично; ему было понятно, что он совершил нечто такое, что она никогда ему не простит, и поэтому счёл возможным унизиться перед ней, поскольку он причинил ей боль и намеревался поступать так и впредь. Он снова впал в глубокое заблуждение, думая, будто любовь Елизаветы, её щедрость, доверие к нему и знаки расположения, которые он получал без счета, означали, что когда-нибудь она проснётся с ним в одной постели, как обычная женщина. Сейчас, по зрелом размышлении, он признал: даже если бы он не избавился от Эми, в самой Елизавете было нечто ставившее её вое сферы светских отношений, а также выше тех нормальных женских потребностей, которые, казалось бы, не чужды даже королевам. Он понял наконец, что она сама выбрала своё странное одиночество, и причиной тому обстоятельства её жизни и её характер. Она просто не может ничего ни с кем делить, тем более — кому-то подчиняться. Она всегда жила в одиночестве; даже в детстве она расточала заверения в своих чувствах мачехам и сестре Марии, хотя на самом деле никого из них не любила. Он ясно вспомнил её девочкой, которая соглашалась поиграть с любым, кто её просил, но никогда не отдавалась игре по-настоящему. Он был тогда тем, с кем она была ближе всех. Они играли вдвоём и боролись, как два диких зверька, и его отношения с десятилетней принцессой уже тогда были ближе, чем у кого-либо другого. Когда они повзрослели, он снова с нею сблизился, и всё же совсем близко она его к себе не подпустила. Если бы она не стала королевой Англии, её бы наверняка не было в живых. Среднего пути для Елизаветы Тюдор быть не могло. Теперь он знал, что она никогда не возьмёт никого в мужья; однако его ошибка вполне простительна, и его попытки достичь этого вовсе не были такими самонадеянными, как ей это представлялось. Да, она — странный человек, странный и непредсказуемый, и поэтому нужно раз и навсегда осознать, что она не такая, как другие женщины, и не думать, будто она способна мыслить и чувствовать подобно грешной человеческой плоти вроде Летиции Эссекс.

Теперь Лестеру было не обидно писать ей это письмо, где он каялся в своих прегрешениях и просил позволения вернуться. Неожиданно ему удалось смириться со своим будущим и впервые за много лет ясно понять, что его ожидает. Он будет и дальше жить для Елизаветы, получая от неё земные блага и давая взамен только то, что она требует. До тех пор, пока он будет плясать под её дудку, он будет могущественным царедворцем, все будут его почитать и ему ничто не будет грозить. И он уже понял, что в его жизни должна быть и другая сторона, где будут другие женщины, вроде графини Эссекс.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как и предполагали все, включая Сесила, в конце концов Лестер и королева помирились. Елизавета выглядела настолько несчастной и с ней было так трудно работать, что её министры сами были вынуждены заступиться за Лестера. Прочитав его подобострастное письмо, она смягчилась и всё-таки, желая потешить своё самолюбие, оттягивала момент прощения, пока он не притворился больным и не стал молить королеву вернуть ему свою милость хотя бы перед смертью. Даже если Елизавета и понимала, что это обман, она не подала виду не только другим, но и себе и бросилась в Уонстед на помощь безутешному горемыке. Она нашла его сидящим в комнате в ночной рубашке, а личный врач упрашивал его что-нибудь съесть. Врачу и камердинеру было приказано удалиться. Никто не посмел улыбнуться, когда час спустя Лестер вышел из комнаты одетый и в отличном настроении и отправился с королевой кататься верхом в уонстедском парке.

Вернувшись к своим обязанностям при дворе, он был удивлён и даже потрясён, обнаружив, что за время его отсутствия в круг наиболее доверенных приближённых королевы проник некий молодой красавец и успел так прочно обосноваться, что Лестеру не удалось его вытеснить. Сэр Томас Хенидж был на несколько лет моложе Елизаветы, он был остроумен и любезен. В карты он играл хорошо, но не слишком, так что королева всегда выигрывала; кроме того, он был изящным танцором и искусным музыкантом. Этими искусствами он владел настолько хорошо, что вполне мог бы потягаться с самим Лестером; его присутствие на вечерних приёмах и охоте давало Лестеру возможность тайком юркнуть в постель к Летиции Эссекс всякий раз, когда ему удавалось ускользнуть от бдительного ока королевы. При этом он оправдывал свою неверность её заигрываниями с Хениджем. Он не знал, насколько далеко зашла их словесная любовная игра; мучимый ревностью, Лестер размышлял, существуют ли между королевой и его соперником те же интимные отношения, которые некогда составляли его исключительную прерогативу и после его возвращения не возобновились. Он ненавидел Хениджа и возненавидел Летицию, когда та принялась мучить его сплетнями о Елизавете и её новом фаворите. Его ссора с любовницей была такой же бурной, как и с королевой, но он вернулся к ней, потому что ещё ни одна женщина не давала ему таких лестных доказательств его мужского обаяния, а поскольку Елизавета продолжала демонстрировать свою холодность, такие доказательства требовались ему всё больше. Они с королевой примирились, но это был беспокойный мир, отравленный подозрениями, причём не только с его стороны, как он считал. Елизавета была с ним вспыльчива и раздражительна, она взрывалась, если он начинал проявлять хоть малейшие признаки самостоятельности, она была с ним нежна лишь до установленных ею самой пределов, а далее становилась холодной как лёд. Он чувствовал, что над его головой собирается ещё более страшная буря, чем та, которую он пережил, и понимал, что не в силах её предотвратить. Эта буря уже была готова разразиться, когда Елизавета решила навестить сестру Лестера Мэри Сидней. Она по-прежнему жила при дворе, но не занимала никакой официальной должности, так как, выхаживая свою госпожу, заразилась от неё оспой и, переболев, оказалась страшно обезображена.

Входя в комнату леди Сидней, Елизавета чувствовала себя совсем разбитой. Она ощутила внезапное желание отыскать кого-нибудь, кто наверняка встанет на защиту Роберта, кого-то, кому она может излить свою горечь и подозрения, будучи уверена, что его суждения будут почти беспристрастны, так как Мэри любит своего брата, но любит и свою королеву настолько, что следы этой любви навсегда останутся на её злополучном лице. И сейчас Елизавете было больно видеть, что болезнь сделала с красотой её фрейлины, уродство которой ещё больше подчёркивали большие, лучистые карие глаза.

   — Бедная моя Мэри... тебе не следует всё время сидеть взаперти; когда ещё кататься верхом, как не в такой чудесный солнечный день! Я немного побуду с тобой здесь, а потом приказываю тебе пойти и подышать воздухом.

Леди Сидней улыбнулась:

   — Мне и здесь хорошо, ваше величество, тем более что вы всегда находите время зайти ко мне со словами утешения. Да благословит вас Бог за вашу доброту. Даже мой собственный муж слишком занят, чтобы смотреть на моё нынешнее лицо больше часа, и я его за это не виню.

   — А я виню! — отрезала Елизавета и мысленно сделала заметку: нужно напомнить сэру Генри Сиднею, чтобы он не оставлял вниманием свою жену, если ему дорого его место при дворе. — Впрочем, сегодня я пришла к тебе за утешением, — добавила она, садясь в пододвинутое Мэри кресло.

   — Вашему величеству никогда не может потребоваться моё утешение, — мягко ответила леди Сидней. — Но вам известно: если бы понадобилось, я бы охотно пожертвовала ради вас своей жизнью.

   — Ты пожертвовала своей красотой, — медленно проговорила Елизавета. — Это для женщины гораздо ценнее жизни. Я в тебе очень нуждаюсь. Мне хотелось бы, чтобы ты ответила мне на один вопрос чистую правду, ничего не боясь. Ответишь?

   — Спрашивайте, госпожа.

Королева повернулась и взглянула на леди Сидней: