Чаша с ядом - Бернард НАЙТ

Ричард явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы должны принять во внимание состояние рассудка этого молодого человека, при таких-то обстоятельствах, – мягко заметил он.

– Черт бы побрал эти обстоятельства! Какое право имеет кто-либо клеветать на меня? А потом эта заносчивая свинья Хью Феррарс грозил мне еще более страшными карами и в конце концов набросился на меня – попытался убить, только взгляните на мое горло! – Он запрокинул голову, выставляя напоказ тоненький, с засохшей кровью след от пореза у себя на шее, который опух и слегка воспалился по краям. – Джон де Вулф был там, он остановил этого пьяного урода, иначе тот убил бы меня. Ваш собственный коронер – свидетель того, как этот Феррарс и его столь же пьяный сквайр едва не лишили меня жизни.

Шериф в отчаянии вытер рукой лоб. Сегодня эта проблема была нужна ему, как шило в одном месте.

– Коронер, вы можете подтвердить эту историю? – устало спросил он.

– У каждой истории две стороны, Ричард, – ровным голосом ответил Джон. – Я не присутствовал при начале недоразумения, и Эдгар из Топшема действительно мог спровоцировать Фитцосберна. Но когда я появился там, именно Эдгар подвергался опасности, потому что Фитцосберн намеревался забить его до смерти.

– Я всего лишь защищался, этот глупый юноша набросился на меня на ступеньках моего собственного дома, когда я отверг его смехотворные обвинения, касающиеся его нареченной. Чего еще вы от меня ожидали?

– Вы едва не забили его до смерти. По сравнению с вами он слишком слаб и хрупок, – парировал Джон.

Серебряных дел мастер смерил его яростным взглядом и приступил ко второй части своей тирады.

– Потом, откуда ни возьмись, появились эти двое неотесанных чурбанов и без всякого предупреждения попытались убить меня. Хью Феррарс хотел снести мне голову своим мечом.

Джон презрительно рассмеялся.

– Перестаньте, Фитцосберн! Они оттащили вас от мальчишки, чтобы вы не убили его. Вы мужественно вступили с ними в драку, и Феррарс припер вас к стене, прижав лезвие к вашему горлу. Не пытайтесь изобразить здесь покушение.

Годфри начал кричать, что все было не так, и де Ревеллю снова пришлось призвать присутствующих к порядку.

– У меня мало времени! Лорд Феррарс и его сын находятся в том же самом положении, что и Генри Риффорд – даже в еще худшем, потому что там вмешалась смерть. Мы все слишком возбуждены! Предлагаю остыть и успокоиться. У нас пока что нет никаких доказательств, но, несмотря на вашу просьбу, Фитцосберн я все еще намерен арестовать двоих ваших рабочих и подвергнуть их суровому испытанию, чтобы узнать правду.

Раскрасневшийся городской старшина выказал при этом явное недовольство.

– Для чего тратить время на этих двух козлов отпущения, де Ревелль? Подвергните этого человека Суду Божьему – намного более вероятно, что именно ему известна вся правда.

В этот момент, словно для того, чтобы окончательно добить шерифа, в комнату ворвалось еще одно действующее лицо. Мужчина растолкал ожидающих приема у де Ревелля и быстрыми шагами приблизился к троице у стола. Это оказался Реджинальд де Курси, причем ярость его нисколько не уступала ярости остальных участников сцены.

– Что это я слышу о вас, Фитцосберн? – закричал он, не обращая никакого внимания на шерифа. – Весь город гудит от разговоров о том, что вы были любовником моей дочери и отцом ее будущего ребенка, из-за которого она погибла. Что вы можете сказать на это? Потому что, если это правда, я убью вас, даже если потом меня повесят!

Годфри Фитцосберн выглядел так, словно вот-вот был готов взорваться.

– Святая Мэри, Матерь Божья, неужели весь мир сошел с ума? – заорал он, прыгая к де Курси и намереваясь вцепиться ему в горло.

Джон схватил его за плечи и оттащил назад, а двое стражников по обеим сторонам стола быстро шагнули вперед и встали по бокам дрожащего от ярости серебряных дел мастера.

Он резко повернул голову к шерифу и, отчаянно стараясь совладать с собой, произнес:

– Похоже, все, кому не лень, готовы обвинить меня и убить! Ради всего святого, сколько еще я должен повторять, что ничего не знаю, об этих происшествиях? – Голос его поднялся на целую октаву. – Если у кого-нибудь есть доказательства, то пусть он предъявит их – или заткните им рты! Вы слышите меня, шериф? Оставьте меня в покое! – Он вырвался из объятий коронера и широкими шагами направился к двери, где обернулся и выпалил последнюю угрозу: – Я подам в городской суд иск на тех, кто клевещет и нападает на меня, поскольку у меня складывается впечатление, что суд шерифа графства не намерен предпринять что-либо, чтобы восстановить справедливость!

С этими словами он вышел вон и с грохотом захлопнул за собой дверь, продемонстрировав свое пренебрежительное отношение к собравшимся.

В тот день после обеда Джон приятно провел время в обществе своей любовницы в таверне на Айдл-лейн. После нескольких кружек эля они удалились в комнату, которая была отделена перегородкой от общей спальни на верхнем этаже постоялого двора, где гостям выдавались соломенные тюфяки и матрасы.

В то же самое время на другой части Эксетера, в кладовке аптеки Николаса на Фор-стрит, в куда менее приятной постели – на соломенном матрасе – лежал жестоко избитый и страдающий от боли Эдгар, Доковыляв до дома после столкновения с Фитцосберном прошлым вечером, Эдгар без чувств свалился на руки аптекарю.

Николас, чрезвычайно обеспокоенный состоянием своего ученика, как мог, привел его в порядок, смыв с него кровь и грязь. Лишенное одежды, тело Эдгара представляло собой замысловатую мозаику сплошных синяков и кровоподтеков: на лице, ногах, спине и животе, куда пришлись удары мускулистых рук серебряных дел мастера. Николасу пришлось применить все свое умение, все свои целебные мази и бальзамы, но он знал, что самым эффективным врачевателем было только время.

– Слава Богу, у тебя нет переломов или открытых ран, – объявил он после тщательного осмотра своему пострадавшему ученику, – но с неделю у тебя будут синяки и следы ушибов, а окончательно боль пройдет не раньше чем через две недели.

И вот сейчас, воскресным полднем, Эдгар, потягивая горячее снадобье, призванное приглушить боль, рассказывал лекарю о подозрениях, которые, подобно пожару, охватили город: о том, что Фитцосберн, несомненно, замешан и в изнасиловании, и в роковом отцовстве.

– Однако тому нет никаких доказательств, – заметил Николас, повторяя то, что одна половина населения Эксетера говорила другой.

Эдгар упрямо тряхнул головой, но потом скривился от боли, которую вызвало резкое движение. – Нет, но откуда тогда такой всплеск подозрительности по отношению именно к этому мужчине, а не к кому-нибудь другому?

Николас выглядел обеспокоенным, но ему нечего было возразить Эдгару.

– В будущем держись от него подальше, мой мальчик, – мрачно произнес он. – Ты ему не соперник. Фитцосберн очень злопамятен и мстителен, и он затаскает тебя по судам, если ты обвинишь его, не имея никаких доказательств.

Он легонько потрепал Эдгара по плечу и силой уложил его обратно на матрас.

– А теперь отдохни, эта настойка навеет на тебя сон. Завтра, будем надеяться, ты почувствуешь себя лучше и сможешь заняться кое-какой работой в аптеке.

Николас оставил молодого человека дремать в тесной комнатке, благоухающей всеми известными науке специями и травами, и вернулся в свою лавку, чтобы очистить немного гусиного жира для приготовления целебной мази для кожи.

В нескольких милях от Эксетера отец Эдгара прислонился к наружной стене своего дома в Топшеме, глядя на два своих корабля, пришвартованных в гавани, и на утопающие в грязи берега за ними. Наступило время прилива, и ниже по реке он видел паруса одного из своих суденышек, приближающегося со стороны Эксмута, мимо предательской песчаной банки, притаившейся под водой у оконечности мыса Даулиш Уоррен.

Судно называлось «Беренгария», в честь красивой, но бесплодной, а теперь и отвергнутой супруги короля Ричарда, оно везло вино и фрукты из западной Нормандии. Рядом с отцом Эдгара стоял Эрик Пико, которому предназначалась некоторая часть груза. Пико прибыл сюда из своего загородного дома в Уонфорде, чтобы собственными глазами убедиться в благополучном прибытии груза, поскольку крушение «Морской Мэри» оказалось тяжелой финансовой потерей для обоих.

Но, пока они ждали, головы их были заняты другими, не менее серьезными вещами. До приезда Пико Джозеф ничего не слышал об эскападе своего сына и о его драке с Фитцосберном, поскольку накануне не был в городе. Хотя и получив заверения в том, что Эдгар серьезно не пострадал, он пришел в ярость от известий о нападении Фитцосберна. Сначала он обозвал юношу дураком за его вспыльчивость, а затем обрушился с проклятиями на Фитцосберна за то, что тот проявил себя жестоким и бессердечным негодяем.