Человек-саламандра - Александр Бирюков

– Она сама так сказала?

– Да.

– Она ясно выразилась?

– Более чем.

– Это странно…

– Уж куда страннее. Это пугает меня.

– А может ли такое быть, – с сомнением сказал привратник, – что она сама не знает, что говорит?

– Но ведь так не бывает! Так не бывает!

– Всё возможно, – возразил он, – будет ясно, если она не пойдет к Лесному Отцу. И, дождавшись дождя, не выйдет гулять под струями. Тогда будет ясно. А пока… Вот что я скажу. Вас всегда веселили мои шутки, звездоокая Элис. Возможно ли, что вы отказываете кому-то еще кроме своего мужа в желании позабавить вас шуткой?

– Вы думаете, супруг мой, что она посмеялась мне в лицо? – Элис отстранилась от мужа и заглянула снизу вверх ему в глаза. – Но ведь с этим не шутят.

– В этом мире много миров, – напомнил привратник. – То, что нам кажется заслуживающим трепетного отношения, вовсе не так серьезно для Эрнеста и Огустины. А то, что важно для них, – пустой звук для господина Остина. Нам ли судить о мотивах Озерной Девы? Священный свет для таких, как она, просто пища, как для нас коврижка и чашка отвара по утрам. Ты же можешь шутить о коврижке?

– Да.

– А она может о стихиях. Почему нет?

Лену и Остина усадили по разным торцам длинного стола, Огустина открыла крышки соусников и вместе с дворецким удалилась.

Лена окинула взглядом яства.

– Кормежка у вас обалденная, – искренне высказала она комплимент.

Остин задумался над ее словами, хмурясь.

– Для того чтобы не затуманивался разум, – ответил он своим обычным способом, – нужно с осторожностью подходить к некоторым продуктам.

– Пить хочу! – И Лена потянулась за знакомым уже кувшином.

Напиток в нем на этот раз оказался пожиже и более мягкого вкуса.

Девушку мучила какая-то одуряющая жажда.

Остин с сомнением покачал головой, видя, как она наливает и пьет.

Выхлебав кружку питья, Лена стала смотреть, чем бы поживиться. Но глаза разбежались.

Ничего не придумав ловчее, она наткнулась взглядом на маленьких жареных птичек в ярко-рубиновом соусе и подцепила сразу парочку из них к себе на тарелку.

Подумала, дивясь размеру: «Воробьи, что ли?»

Отец Лены, хотя и представлялся как работник дипломатического корпуса, работал поваром. Поваром в посольстве СССР в Лондоне.

И поваром он был изумительным. Лена, правда, не проявляла большого интереса к его профессии, но так или иначе научилась разбираться во вкусе блюд и некоторых кулинарных тонкостях. Правда, дома батяня не часто готовил сам. Это уж как водится – сапожник без сапог. Но и питаться абы чем в семье принято не было.

Уже когда семья переехала в Москву, Лена начала бывать в гостях у своих новых одноклассников и заметила несколько удивительных вещей.

В первую голову, в Москве принято непременно кормить всякого, кто пришел в гости. Поначалу Лена возмущалась этим и отказывалась изо всех сил:

– Да не голодная я!

Но ее непременно норовили усадить за стол и напичкать едой. Кормить, кормить и еще раз кормить! Таков был девиз москвичей. Лене казалось, что каждая семья пыталась сделать вид, будто только у них всегда и в избытке есть еда, а все остальные голодают и только ищут, где бы чего положить на зуб.

Возможно, это шло еще от гостеприимства Москвы купеческой, от любившего покушать «от пуза» Замоскворечья, а потом наложилось на годы дефицита, на измерение благосостояния колбасой по 2.20, но легче от «расчислений рассудка» не становилось ничуть.

Потом она перестала отказываться и боролась только за то, чтобы в тарелки ей не наваливали гору снеди.

Здесь ее ждало еще одно открытие. Москвичи едят много. Очень много. Причем для гостей стараются выставить на стол всё, что есть в холодильнике, совершенно не сообразуясь со здравым смыслом и сочетаемостью продуктов.

Если в Лондоне обычным делом было позавтракать яичницей и тостами с джемом под кружку растворимого кофе с молоком, пообедать несколькими обжаренными молодыми картофелинами с тушеными почками под ворчестерским соусом и заесть это мороженым с клубникой, а поужинать апельсиновым соком с рогаликом, то в Москве всё это не могло считаться едой.

Почки здесь встречались только в странном супе «рассольнике» с перловой крупой и соленым огурцом. Ворчестерского соуса нет. Как и растворимого кофе. Ну, последнее есть, но не растворяется, так что не в счет. Кофе здесь варили. Москва – город кофеманов. Здесь практически в каждом доме были секретные рецепты варки кофе и тайные ритуалы его употребления, «джезве», кофемолки, кофеварки, напоминающие самовары, и легенды о кофе, его вкусе и запахе. При этом Лена убедилась, что большинство рецептов этого самого «натурального» кофе не давали результата, превосходившего по вкусу английский растворимый, что она пила по утрам со сливками.

Картофель здесь томили на алюминиевых сковородах под крышкой и с луком, что придавало ему вкус странный, на грани съедобности. Причем ели картошку как самостоятельное блюдо. Ее ужаснул как-то рецепт приготовления вот этой самой картошки с луком с нарезанными туда же сосисками и с яйцом. Мальчишка, который по указанию бабушки своей этим потчевал Лену, отрекомендовал ей месиво как любимую еду.

Но больше всего девушка поразилась тому, как в Москве варят куриную лапшу. Ее варят впрок, как щи, и с картошкой! С картошкой!

Да и будет об этом!

Важно понять, что девушка имела определенное представление о кулинарии и, в силу комплекса причин, уделяла тому, что и как готовят и едят люди, повышенное внимание.

И, познакомившись с местными традициями, поняла, что ее батяня многое отдал бы за то, чтобы пообщаться с местными поварами.

О чем и сказала Остину.

– По традиции Лендлорды сами занимаются своей кухней, – ответил он. – Конечно, есть кулинары, для приготовления солений, копчения мяса и рыбы впрок, составления соусов и прочего, но кухня – есть прерогатива хозяина дома. Я не исключение. Правда, в последнее время всё труднее поддерживать эту традицию, ибо много других забот, продиктованных общественным положением.

Ленка попила, поела, причем и того и другого изрядно, так что настроение приняло благодушное и веселое направление…

Про Остина этого сказать было нельзя. Он ел плохо, охваченный какими-то тревогами.

По его лицу пробегали тени эмоций, но безмятежных и веселых среди этих теней не случалось.

– У тебя есть телевизор или видик, может быть?!

Остин посмотрел на нее озадаченно.

– Для чего?

– Ну, как еще вечерок скоротать? Кино посмотреть… У тебя в таком доме должен быть, небось, цветной телик. А?

– Посмотреть? – переспросил Остин всё так же озадаченно, после чего подозвал дворецкого и о чем-то совещался с ним тихонько.

То есть один молчал, стиснув тонкие губы, а второй на несказанные слова бормотал что-то в ответ.

Выглядело странно.

Дворецкий кивнул и пошел прочь.

Остин пригласил Лену жестом и повел по очередному коридору…

Примерно в тот самый час, когда Альтторр Кантор повернул свой паромотор в сторону Нэнта, после разговора с барменом, Лена и Остин заняли места в домашнем кинотеатре, как это назвали бы в другом месте и в другое время.

Зал был роскошный!

Десяток рядов кресел, мягких, черно-красных, стояли полукругом. Экран, обрамленный бордовыми портьерами, был непривычный, несколько вытянутый по вертикали.

Стены, задрапированные черными и красными полотнищами, что спускались тяжелыми складками и складками же лежали на полу, – стены обступали, как рота кардиналов.

– Атас! – выразила свое восхищение Лена.

Лунный свет с бледного вечернего неба проникал через стеклянный плафон в потолке. По бокам экрана горели бра с большими сферическими плафонами. Свет от них был трепещущий, завораживающий. Лена решила, что всё же это санаторий для киношников, но непременно с отклонениями… Или для каскадеров. Есть, наверное, профсоюз…

Каскадеры, каскадеры…Мы у случая прекрасного в гостях…

Ну, ну…

«Они здесь просматривают отснятый материал! – подумала Лена, которая видела в кино такое, в фильме про кино. – Садятся режиссеры, актеры… Или смотрят запрещенного Брюса Ли и веселого Джеки Чана. Учатся. Борются с отклонениями».

– Здесь мои гости смотрят новые фильмы, – ответил Остин на ее мысли. – Веяние прогресса. Сам я не люблю ЭТО.

Странно, но, когда он говорил и Лена слышала его, как и раньше, будто в наушниках, у нее возникла странная иллюзия, что вместо слова «фильмы» она услышала какое-то новое для нее слово. Удивительно удачно передающее и принцип кино, и пренебрежительное к нему отношение, что-то вроде «бегающие картинки» или даже «мелькающие фотки», но слово тут же забыла. И «ЭТО» – тоже какое-то новое слово, как будто эмоционально окрашенное, но и его девушка не запомнила.

Это озадачило ее больше, чем способность Остина отвечать на незаданные вопросы.