Былины. Исторические песни. Баллады - Ковпик Василий Александрович

«Заезжали добры молодцы ко тем честным монастырям,

Уж я их к себе в дом да не принял,

И уехали они во далече чисто поле».

И сказал тут стар казак:

«Собери-тко-ся, князь Владимир, почестен пир,

Позови-тко-ся Алешу Поповича на почестен пир,

Посади-тко-ся Алешу во большо место

И уподчуй-ка-ся Алешу зеленым вином,

Зеленым вином да медом сладкиим,

И подари-тко-ся Алешу подарочком великиим.

И прошла уж славушка немалая

Про того Алешеньку Поповича

До той орды до великия,

До той Литвы до поганыя,

До того Батея Батеевича». -

«Да кого же нам послать за Алешенькой,

Да попросить его на почестен пир?

И послать нам Добрынюшку Никитича».

И поехал Добрынюшка Никитич млад.

Не дошедши, Добрынюшка низко кланялся:

«Уж ты гой еси, Алеша Попович млад!

Поедем-ка-ся во красен Киев-град,

Ко ласкову князю ко Владимиру,

Хлеба-соли есть да пива с медом пить,

И хочет тебя князь пожаловать».

Ответ держит Алеша Попович млад:

«На приезде гостя не употчевал,

На отъезде гостя не употчевать».

Говорит тут Добрынюшка во второй након:

«Поедем, Алешенька, во красен Киев-град

Хлеба-соли есть, пива с медом пить,

И подарит тебя князь подарочком хорошим.

Да еще звал тебя старый казак

Илья Муромец сын Иванович,

Да звал тебя Дунаюшко Иванович,

Да звал тебя Василий Касимеров,

Да звал тебя Потанюшко Хроменький,

Да звал тебя Михайлушко Игнатьевич».

Тогда садился Алеша на добра коня

С той дружинушкой хороброю,

Поехали они во далече чисто поле,

Ко тому ко граду ко Киеву,

И заезжают они не дорожкой, не воротами,

А скакали через стены городовые,

Мимо тое башенки наугольные,

Ко тому же ко двору княженецкому.

Не ясен сокол с воздуху спускается,

А удалы добры молодцы

Со своих коней соскакивают —

У того же столба у точеного,

У того же колечка золоченого;

А оставили коней неприказанных, непривязанных.

Выходил тут на крыльцо старый казак

Со князем со Владимиром, со княгинюшкой

Апраксиею;

По колено-то у Апраксии наряжены ноги в золоте,

А по локоть-то руки в скатном жемчуге,

На груди у Апраксии камень и цены ему нет.

Не дошедши, Апраксия низко поклонилася

И тому же Алешеньке Поповичу:

«Уж многолетно здравствуй, ясен сокол,

А по имени Алешенька Попович млад!

Победил ты немало силы нонь,

И слободил ты наш красен Киев-град

От того ли Василия Прекрасного;

Чем тебя мы станем теперь, Алешу, жаловать?

Пожаловать нам села с приселками,

А города с пригородками!

И тебе будет казна не затворена,

И пожалуй-ка-ся ты к нам на почестен стол».

И брала Алешеньку за белу руку

И вела его в гридни столовые,

Садила за столы дубовые,

За скатерти перчатные,

За кушанья сахарные,

За напитки разналивчатые,

За тую же за матушку белу лебедь.

Да сказал же тут Владимир стольнокиевский:

«Слуги верные, наливайте-ткось зелена вина,

А не малую чарочку – в полтора ведра;

Наливайте-ткось еще меду сладкого,

Наливайте-ткось еще пива пьяного,

А всего четыре ведра с половиною».

И принимает Алешенька одною рукой,

И отдает чело на все четыре стороны,

И выпивал Алешенька чары досуха;

А особенно поклонился старику Илье Муромцу,

И тут-то добры молодцы поназванились:

Назвался старый братом старшиим,

А середниим – Добрынюшка Никитич млад,

А в-третьих – Алешенька Попович млад,

И стали Алешеньку тут жаловать:

Села с приселками, города с пригородками,

А казна-то была ему не закрыта.

И ставал тут Алеша на резвы ноги,

И говорил Алеша таково слово:

«Не надоть мне-ка села с приселками,

Не надоть мне города с пригородками,

Не надоть мне золотой казны,

А дай-ка мне волю по городу Киеву,

И чтобы мне-ка кабаки были не заперты,

А в трактирах чтобы гулять дозволялося».

И брал он тут свою дружинушку хорошую да хоробрую

И своих братьицей названых.

И гуляли они времени немало тут, -

Гуляли неделю, гуляли две,

А на третью неделю просыпалися,

И садилися удалы на добрых коней,

Поехали во далече чисто поле,

В то раздольице широкое.

Алеша Попович и Тугарин Змеевич

Из далече-далече, из чиста поля

Тут едут удалы два молодца,

Едут конь-о-конь да седло-о-седло,

Узду-о-узду да тосмяную,

Да сами меж собой разговаривают:

«Куды нам ведь, братцы, уж как ехать будет?

Нам ехать – не ехать нам в Суздаль град?

Да в Суздале-граде питья много,

Да будет добрым молодцам испропитися, -

Пройдет про нас славушка недобрая.

Да ехать – не ехать в Чернигов-град?

В Чернигове граде девки хороши,

С хорошими девками спознаться будет,

Пройдёт про нас славушка недобрая.

Нам ехать – не ехать во Киев-град?

Да Киеву-городу на оборону,

Да нам, добрым молодцам, на выхвальбу».

Приезжают ко городу ко Киеву,

Ко тому же ко князю ко Владимиру,

Ко той же ко гриденке ко светлоей.

Ставают молодцы да со добрых коней,

Да мецют коней своих невязаных,

Никому-то коней да неприказанных,

Никому-то до коней да, право, дела нет.

Да лазят во гриденку во светлую,

Да крест-от кладут-де по-писаному,

Поклон-от ведут да по-ученому,

Молитву творят да все Исусову.

Они бьют челом на вси четыре стороны,

А князю с княгиней на особинку:

«Ты здравствуй, Владимир стольнокиевской!

Ты здравствуй, княгина мать Апраксия!»

Говорит-то Владимир стольнокиевской:

«Вы здравствуй, удалы добры молодцы!

Вы какой же земли, какого города?

Какого отца да какой матушки?

Как вас молодцов да именём зовут?»

Говорит тут удалой доброй молодец:

«Меня зовую Олёшей нынь Поповицём,

Попа бы Левонтья сын Ростовского,

Да другой-от Еким – Олёшин паробок».

Говорит тут Владимир стольнокиевской:

«Давно про тя весточка прохаживала,

Случилося Олёшу в очи видети.

Да перво те место да подле меня,

Друго тебе место – супротив меня,

Третье тебе место – куды сам ты хошь».

Говорит-то Олёшенька Поповиць-от:

«Не седу я в место подле тебя,

Не седу я в место супротив тебя,

Да седу я в место куды сам хоцю,

Да седу на пецьку на муравленку,

Под красно хорошо под трубно окно».

Немножно поры де миновалося

Да на пяту гриня отпиралася,

Да лазат-то чудо поганоё,

Собака Тугарин был Змеевич-от.

Да Богу собака не молится,

Да князю с княгиней не кланятся,

Князьям и боярам он челом не бьет.

Вышина у собаки ведь уж трех сажон,

Ширина у собаки ведь двух охват,

Промеж ему глаза да калена стрела,

Промеж ему ушей да пядь бумажная.

Садился собака он за дубов стол,

По праву руку князя он Владимира,

По леву руку княгины он Апраксии.

Олёшка на запечье не утерпел:

«Ты ой есь, Владымир стольнокиевской!

Али ты с княгиной не в любе живешь?

Промежу вами чудо сидит поганое,

Собака Тугарин-от Змеевич-от».

Принесли-то на стол да как белу лебедь,

Вынимал-то собака свой булатен нож,

Поддел-то собака он белу лебедь,

Он кинул, собака, ей себе в гортань,

Со щеки-то на щеку перемётыват,

Лебяжье костьё да вон выплюиват.

Олёша на запечье не утерпел:

«У моего у света у батюшка,

У попа у Левонтья Ростовского

Было старо собачишшо дворовоё,

По подстолью собака волочилася,

Лебяжею костью задавилася,

Собаке Тугарину не минуть того, -

Лежать ему во далече в чистом поле».

Принесли-то на стол да пирог столовой.

Вымал-то собака свой булатен нож,