Ярость отцов - Александр Шакилов

– А на кой здесь это… – начал я и осёкся.

Чучело повело рукой-палкой в мою сторону, а потом, чуть отставив ногу, принялось ритмично шаркать ею по полу.

Шлем мне тут же прояснил смысл этих движений: «По какой чалишься, урка? Твоё место возле…» Наш сопровождающий гневно покашлял на чучело, и то вновь обиженно застыло, так и не сообщив координаты того места, где мне – по его мнению – следует находиться.

Патрик и я принялись озираться. Нары как нары – одни больше, другие меньше, с учётом, видно, физических недостатков сидельцев. Рядами нары. Между ними проходы. Шкафы ещё какие-то – для личных вещей? Только вот ни вещей, ни даже постельных принадлежностей я не высмотрел. Ангар был необитаем.

Я топнул. Пол оказался твёрдым, но упругим, точно толстая резина или кожа крупного животного. Кита, например. Я никогда не топтался по коже кита, но почему-то мне кажется… Или динозавра. Обязательно крупного. У диплодока наверняка была такая же кожа…Пол под ногами у меня дрогнул, чуть приподнялся. Я нервно сглотнул.

Заметив это, Голован весело прокашлял:

– Мой малыш этого не любит. Когда роняют на него острые предметы и предметы тупые, но тяжёлые. Когда прыгают на нём, не любит, и когда танцуют тут, и ещё он не любит…

– Понял, – кивнул я. – Передайте малышу, что впредь такое не повториться.

– Он – член нашего братства. Он тут с нами отбывает срок. – Голован принялся расхаживать по помещению и корчить из себя сеятеля: доставая из кармана скафа на груди горсти некой смеси, напоминающей сухой корм для аквариумных рыбок, он разбрасывал эту смесь тут и там, широко поводя рукой.

Зачем он мусорит? Я так и не задал Головану этот вопрос – заметил, как исчезают с поверхности пола крупицы «сухого корма». Их попросту всасывало в «резину».

– Мой малыш как поест, так сразу становится добрее, – пояснил Голован свои действия.

– Я тоже… Как червячка заморю, так сразу…

Патрик толкнул меня локтём в бок, и я замолчал.

Мало ли как переводчик голована разберёт устойчивое выражение русского языка. Может, в мире людей с большими черепами «червячками» называют что-то неприличное.

К счастью, обошлось.

Перо, похоже, основательно надымил своей иерихонской трубой – в ангар всё прибывали и прибывали заключённые всевозможно вида, цвета и размера. Забрели сюда по зову такие громадины, что могли в ворота едва протиснуться ползком, а были и такие, что шмыгали под ногами и между у меня и Патрика. От пестроты расцветок скафов и просто наружных покрытий, устойчивых к радиации, пестрело в глазах. Я даже жмурился иногда. К тому же собрание комитета паханов и шестёрок шумно трещало, кашляло, рычало, фыркало дымом из разнообразных отверстий, распушивало хвосты и распускало перья. Кто-то переговаривался тычками. Иные просто пялились друг на друга – телепаты, что ли?

Я и Патрик вместе с Голованом и его командой стояли у дальней стены. Полукругом отсекало нас от прочих пустое пространство радиусов метра четыре. Когда на нарах и в проходах не осталось больше свободного места, ворота закрылись. Голован велел проверить всем, нет ли поблизости «мяча». Очень важно, чтобы на сходку не проникла ни одна видеокамера путников.

Минутное всеобщее шевеление – и тишина, нет сообщений о шпионах.

Выждав, пока все успокоятся, перестанут вертеться, цепляя соседей гребнями, когтями и шлангами систем, фильтрующих воздух, Голован начал кашлять так, что его впору было отправить в санаторий для туберкулёзников, а то и вовсе – пристрелить на месте из жалости. Чуть ли не выплёвывая лёгкие, кашлял он долго, самозабвенно. Смысл его многих форсированных выдохов через рот, вызванных сокращением мышц дыхательных путей, сводился к следующему: двое камрадов – подразумевались я и Патрик – без принуждения, но сугубо добровольно прибыли в исходник, чтобы, добравшись до Цитадели, задействовать специальную штуковину Прародителей, которая способна уничтожить всех путников одним махом. А так как на пути камрадам будут угрожать множество опасностей, каждый уважающий себя зэк просто обязан вступить под наши флаги и единым фронтом двинуть на приступ Цитадели, где без малейшего сожаления, если надо, сложить голову в бою.

Новость вызвала среди иномирцев сначала сдержанное, а потом всё более заметное оживление. Про сложить голову им не понравилось, а вот всё прочее – очень даже пришлось по душе.

Заметив, что речь его достигла слуховых отверстий собратьев по лагерю, Голован принялся кашлять насчёт того, что доколе терпеть муки, ниспосланные братьям путниками, возомнившими себя вершителями судеб целых миров. Давно пора дать им отпор! И если раньше не было ни единого шанса для реванша, то сейчас каждый заключённый может помочь всеобщему делу и заслужить славу низвергателя тиранов!

Когда накал страстей достиг апогея, к делу подключились Колобок, Зебра и робот-меха. Колобок выдувал и лопал розовые пузыри диаметром метра два, Зебра оглушительно ржал, а меха потрясал пулемётом над ними. По конец действа Перо выдал очередной трубный глас и основательно задымил ангар.

Что тут началось!..

Каждй зэк считал своим долгом выразить мнение по поводу. Шум стоял просто неимоверный. А тут ещё взвыла сирена ангара – Голован прокашлял мне прямо в микрофон шлема, что это предупреждение: сюда хотят прорваться бионоиды. Ангар их, понятное дело, не пускает, ведь его лично об этом попросил Голован, но долго сдерживать не сможет… Тут иномирец замер, чуть ли не перестал дышать, а потом кашлянул, что ему пришло личное сообщение от ангара: тот только что уничтожил самого настырного бионоида.

– Времени у нас мало. – Голован занервничал. – Надо побыстрее заканчивать собрание, пока сюда не ворвались «мячи» и не испортили всё.

Кто бы с ним спорил, но не я.

Мне вообще всё происходящее казалось полным бредом. Иные миры, летающие «мячи», полчища чудищ вокруг… Я сплю и вижу дурной сон. Это просто кошмар. Я скоро проснусь в свою уютную холостяцкую квартирку в Вавилоне, врублю телек, позавтракаю в одиночестве, потом – в одиночестве пообедаю и к ужину поеду в «Янтарь», где вокруг будет множество людей, но по сути я всё равно буду один…

Здесь я хотя бы с сыном.

Так что не буду щипать себя за руку, чтобы проснуться. Велев роботу, Зебре и Колобку посторониться, а Перу воздержаться впредь от спецэффектов, Голован выдвинулся вперёд и попросил у дорогих соратников по борьбе минуту внимания. В ангаре стало тихо-тихо, и все услышали скрежет и визг, какие издаёт дрель, впиваясь сверлом в металл. Арочные своды ангара, как и пол под ногами, дрожали от боли. Зэки заозирались, зашушукались, кто-то то ли со страху, то ли от избытка энтузиазма через клапаны защиты громко высвободил кишечные газы.

Голован вновь попросил минуту внимания, но на этот раз воодушевить толпу ему не дали.

Среди иномирцев началось какое-то волнение, будто через стройные ряды что-то двигалось, но я не мог увидеть что, пока это существо не выбралось прямо в полукруг свободного пространства. Скаф у этого сидельца был разрисован ничуть не меньше, чем у Голована. Только очень авторитетный в лагере иномирец мог себе позволить такую «живопись».

Похоже, он был представителем особой расы – переходной между людьми и крысозаврами. Удлинённый, вытянутый в лицевой части череп. Вместо привычных ноздрей – чёрный нос-пуговка. Лицо покрыто короткой серой шерстью. Когда он улыбался, обнажались зубы, заострённые на кончиках, точно иглы. Микки Маус, тля!

– Его зовут Крыса, и он тут в почёте, – прошептал мне Патрик, поразительно быстро успевший вникнуть в местные реалии. – От него многое зависит. Даже больше, чем от Голована.

Словно подтверждая его слова, Крыса разразился длинной серией похрюкиваний.

Учитывая особенности внешности, ему более приличествовало пищать, что ли, но уж как есть. Крыса предельно доступно объяснил присутствующим свою позицию: он против похода на Цитадель. Никто из тех, кто ездил на разведку к Цитадели, не вернулся. И не потому, что там очень хорошо, а потому что очень плохо. Смертельно плохо. Цитадель не взять, путников не остановить. Так что он никого из подконтрольных ему бараков не отпускает и остальным идти не советует.

После чего Крыса повернулся к нам спиной, демонстрируя своё презрение. У самой задницы его скаф топорщился и едва заметно шевелился. «Ба, да у него там хвост! – понял я. – И не какой-нибудь огрызок, как у хомяка, но реальный правильный хвостище».

– Да, ещё… – не оборачиваясь, бросил Крыса. – Вездеход я вам не дам. И Доктора не отпущу, Доктор в лагере нужен.

Что-либо возразить ни я, ни Голован не успели.

Арочные своды ангара и ворота во многих местах одновременно прохудились – их продырявили «мячи». В свищи хлынули сотни бионоидов с пропеллерами – в воздухе стало тесно от них – и, встревожено жужжа, зашныряли между заключёнными, над их головами, крыльями и шипами. Они залетали под нары, совались в шкафы и зависали перед забралами, пытаясь высмотреть хоть что-нибудь подозрительное.