Время невиноватых - Данил Корецкий

Впоследствии эту мысль озвучил на заседании Госдумы генпрокурор Устинов. Естественно, это вызвало в ответ беспомощное и некомпетентное кудахтанье, идея развития не получила.

Мы ориентируемся на Европу, но учиться у нее нечему. Когда шокированная чудовищными взрывами Испания выполняет волю террористов и выводит символический воинский контингент из Ирака — это борьба с террором или капитуляция перед ним?

— Что ты предлагаешь?

— Не я — мировая практика. Есть простая криминологическая формула: преступление существует только тогда, когда выгода заведомо превышает риск от его совершения. Если риск реальней и больше ожидаемой выгоды, то интерес к «делу» может проявить только душевнобольной. А ведь люди, осуществляющие террор. — я не имею в виду смертников, являющихся безвольными придатками и часовыми механизмами бомб, — весьма рациональны и прагматичны. Поэтому дрогнувшая Испания оказала цивилизованному сообществу очень скверную услугу в деле борьбы с мировым терроризмом. Если государство не сумело защитить своих граждан от террора, оно обязано отомстить за них! Однако политики разводят руками: надо придерживаться установленных судебных процедур.

Когда одна сторона использует самые варварские средства и методы, а вторая говорит о судебных процедурах, совершенно ясно, на чьей стороне преимущество. Как пострадали организаторы, идейные вдохновители и финансисты наиболее кровавых терактов? Буденновск. «Норд-Ост», дома на Каширке и в Волгодонске, бесланская школа…

Пепел невинных детей стучит в мое сердце, требуя отмщения, но кровавые вурдулаки живы и здоровы, они делают заявления на Интернет-сайтах, сообщают о затратах на каннибальское действо и готовят новые чудовищные преступления.

— А мы в своем отечестве готовы на такие действия? Как ты оцениваешь нынешнее состояние власти, и каковы твои прогнозы на развитие ситуации в стране?

— Не буду оригинальным, если скажу, что народ истосковался по сильной руке. Мне нравилась ушедшая в прошлое фраза: «У Москвы длинные руки». И, конечно же, некоторые акции последнего времени вселяют оптимизм. Я имею в виду уничтожение ряда лидеров террористов в Чечне. Да и ликвидация Яндарбиева в Катаре, к которой мы, уверен, не имеем никакого отношения, все же вызывает гордость за свою родину. Но эта деятельность должна быть последовательной и безостановочной. Если ранее судимый Бабицкий находит Басаева и ведет с ним задушевные беседы, то встает вопрос: почему его не находит спецназ?[54] Если раненые боевики лечатся в Турции, почему не используются дипломатические и экономические каналы для изменения положения? Наши «челноки» и туристы вносят такой вклад в экономику этой страны, что турецкое правительство не захочет перекрывать бурный денежный поток! Да и другие страны, откуда идет денежная подпитка террористов, где вербуются наемники для бесчинств в Чечне, вряд ли захотят ссориться с Россией, если мы обозначим жесткую и принципиальную позицию. А вообще, мировая азбука борьбы с терроризмом держится на трех китах:

— нанесение адекватных ответных ударов;

— физическое уничтожение руководителей и вдохновителей террора, то есть тех, кто отдает приказы исполнителям;

— физическое уничтожение тех, кто финансирует террористическую деятельность.

В новой книге «Меч Немезиды» я именно такие способы и описываю.

Профессор, писатель и мент

— Ты чувствуешь, что вместе с известностью к тебе пришла другая жизнь? Изменились обстоятельства или в чем-то и ты сам? Этот переход был резким? Приятным? Или в каких-то вещах болезненным?

— Другая жизнь пришла сама по себе для всей страны. И если бы мои возможности остались такими же. как пятнадцать лет назад, пришлось бы влачить довольно жалкое существование, еле сводя концы с концами, ибо зарплата доктора наук, профессора и полковника милиции — всех троих, чуть превышает 200 пресловутых у. е.[55]. Законные возможности приработка на стороне для сотрудника МВД ограничены: научная, педагогическая и творческая деятельность.

Писательская известность вызревала больше двадцати лет. ты ведь помнишь мои литературные опыты в конце семидесятых. И «пришла» она как раз вовремя, чтобы помочь влиться в пришедшую новую жизнь. Ничего болезненного в успехе, конечно, нет: слава и признание — вещи приятные. Но меня они не изменили. Хотя, конечно, я изменился. В душе все вроде бы так, как и в 24 года, но подойдешь к зеркалу… Несколько лет назад хотел привычно перескочить через забор на даче и не вышло. Физические изменения более наглядны, может, и душа уже не так молода, как мне кажется.

— Тебе не жаль ничего (кроме самой молодости, конечно) из того времени, когда мы были молоды, читателей у тебя было — по пальцам пересчитать, круг проблем, занятий и общения был несколько иным?

— Ностальгия по прошедшим годам характерна для несостоявшихся людей. В противном случае стремишься вперед — именно там новые цели, новые достижения. Занятия у меня не меняются, может, только сложней становятся: как преподавал, так и преподаю, как занимался научной работой, так и продолжаю, как писал, так и пишу.

Раньше, помнишь, активно занимался журналистикой, теперь только даю интервью. И круг общения почти не меняется. Есть мудрая мысль: после тридцати друзья не прибавляются, а убавляются.

Так и есть. Если, конечно, речь о настоящей дружбе. На свой «полтинник» я позвал тех, кто знает меня всю жизнь: школьных товарищей, первых наставников по следственной, научной работе, родственников, людей, с которыми дружу десятки лет. которых уважаю. К удивлению некоторых, «номенклатурные гости» не приглашались. Так что, по большому счету, как было, так и есть. Зачем жалеть о прошлом, когда еще ждешь чего-то от будущего? Как-то в нашем институте был очередной выпуск: молодые лейтенанты с дипломами юристов уходили в большую жизнь. А мы с коллегамисверстниками заговорили: кто хотел бы перевоплотиться в молодого юриста и начать жизнь заново? И, знаешь, никто не захотел. Хотя треп и реальные возможности — разные вещи.

— Двадцать лет назад вся жизнь была настолько другой, что о сегодняшнем своем положении ты не мог и мечтать. А о чем мечтал? Можешь вспомнить, какие конкретные планы ты тогда намечал и к чему стремился?

— Ты же был свидетелем всех моих «мечт». Выбраться из трущобной квартирки, вырастить сына, написать очередной очерк или рассказ, защитить кандидатскую диссертацию, опубликовать первый роман — помнишь «Смягчающие обстоятельства»? В принципе, к чему стремился, того и достиг, грех жаловаться.

— Романтизация преступников, по-твоему, опасна или естественна?

— Очень опасна. Это следствие деморализации общества, размывания краеугольных понятий героизма, чести, справедливости и добра. А главное: как можно романтизировать дух параши, вкус тюремной баланды, нравы «петушиного кутка» без беспардонной лжи? Я говорил со многими людьми, хорошо знающими криминальное зазеркалье. все сходятся в одном — это страшный мир.

— Если бы ты стал президентом страны, какие конкретно меры принял бы, чтобы жизнь в стране стала безопаснее и справедливее?

— Не заставляй меня уподобляться Манилову и примеряться к креслу, до которого и без меня очень много охотников. Лучше выскажусь от своего собственного имени — человека, который лично расследовал уголовные дела, а потом почти тридцать лет изучает и описывает преступность и методы борьбы с ней. В отличие от сотен доморощенных мессий-дилетантов, я могу, по крайней мере, считать себя экспертом в этой сфере.

Задача номер один: восстановление системы ценностей, придание веса таким понятиям, как честность, порядочность, справедливость, неподкупность и т. д. и т. п.

Задача номер два: положить эти категории в основу государственной кадровой политики.

Задача номер три: искоренить предательство в государственном аппарате и правоохранительных органах.

Только как это сделать? Похоже, рецепты утеряны. Лет двадцать назад, по-моему, в «Новом мире» напечатали рассказ Валентина Катаева «Уже написан Вертер». Провинциальный город, двадцатые годы, местная ЧК огнем и мечом выжигает заговоры и предательство. Арестованных заговорщиков раздевают догола и под шум мотора расстреливают в гараже. Но однажды за одного студента вступился старый политкаторжанин, и начальник ЧК, тоже политкаторжанин, которому проситель когда-то спас жизнь, с большой неохотой отпускает студента. ЧК — высший орган в провинции. Но о случившемся узнают в Москве, и в провинившийся город на всех парах мчится бронепоезд товарища Троцкого. И вот уже начальник ЧК и проситель-политкаторжанин догола раздеваются в гараже.