Точка кипения - Али Найт

Он не отвечает, и я не слышу его шагов по металлическим ступеням.

— Пол?!

Я начинаю быстро спускаться за ним, и, словно в подтверждение моего страха, у меня волоски на затылке встают дыбом, я задыхаюсь и спотыкаюсь. Я оборачиваюсь, ожидая увидеть что-то ужасное, но позади никого нет.

«Лестница насчитывает сто ступенек», — читаю я наверху.

Я прошла около шестидесяти, почти половину. Мне хочется вернуться и добраться домой на поезде и автобусе, выйти на морозный воздух, но теплая машина всего в паре шагов, и я могу подремать, пока Пол довезет меня до нашего милого дома. Я хватаюсь за перила и, быстро перебирая ногами, как боксер, прыгающий на скакалке, бегу вниз по ступенькам. Конечно, можно упасть и серьезно удариться, но страх настолько засел в моей голове, что его сложно оттуда вытеснить. Тяжело дыша, я успешно преодолеваю последний лестничный пролет.

Пол стоит возле лифта. Он чем-то озабочен. Моя сумка висит у него на сгибе руки, и из нее торчит уголок голубой папки Мелоди. У меня не было времени убрать папку. Пол мог легко заглянуть в нее и понять, чья она.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Кейт?

Я пытаюсь восстановить дыхание.

— Потому что мне невыносимо думать, что у нас есть какие-то секреты друг от друга.

Он опускает руку, и моя сумка соскальзывает вниз. Картонный уголок торчит из нее, напоминая парус в бушующем море. У меня нет слов, и мы в тишине смотрим друг на друга. Его взгляд холоден.

— Тогда идем.

Я отворачиваюсь и сглатываю слюну, слишком быстро собравшуюся во рту. Тоннель с тусклым мигающим светом еще долго идет вниз, прежде чем снова подняться вверх, поэтому невозможно увидеть, где он заканчивается. Проекция обманчива, и простирающаяся впереди дорожка с каждым шагом кажется меньше и уже. Никогда не думала, что у меня клаустрофобия, от которой сейчас сводит живот. Мы одни. Я полжизни прожила в Лондоне. Моя мама не может понять этого, она называет этот город «ужасное грязное место», но я люблю его. Звучит парадоксально, но для меня это самое уединенное место на свете: куда ни пойдешь, везде полно народу, и мне спокойно и безопасно среди незнакомых людей. Здесь мне никогда не было страшно — это огромное преимущество такого большого города, потому что я никогда не оставалась одна. Но здесь, внизу, в этой гробнице, только я и Пол. Никто не услышит ни единого крика. Никто в здравом уме (как сказала бы моя мама) не будет ходить здесь в половине десятого вечера. Никто психически вменяемый. Пол замедляет шаг, и мы идем рядом.

— Думаю, Темза начинается где-то здесь.

Я снова сглатываю слюну. Мы спускаемся еще глубже, теперь покрытый щебнем переход идет вниз под небольшим углом.

— Интересно, какая масса воды над нами?

— А мы не можем поговорить о чем-нибудь другом?

Он специально делает это, хочет заставить меня нервничать. У каждого своя ахиллесова пята, и у меня это вода. Я не умею плавать. Это то, чем я так и не овладела в своей жизни, как и игрой на музыкальном инструменте и умением готовить. Вода пугает меня, утонуть — это самая ужасная смерть, которую я могу себе представить. Еще когда я была маленькой, мне снились кошмары, что я пытаюсь обогнать цунами, хотя в детстве все называли это волнами прилива; рассказы о водоворотах вообще заставляли меня плакать. Пол знает это, но все равно пытается дразнить меня.

— Представь, во время бомбежек люди вынуждены были оставаться здесь всю ночь. Здесь помещались сотни.

Я быстро меняю тему разговора.

— С кем ты встречался в этой части города?

— С исполнительным продюсером ВВС.

— Это странное место для встречи.

— Он приземлился в аэропорту, который находится недалеко отсюда.

— А-а…

— Смотри, вода! — Пол протягивает руку вперед и дотрагивается до грязной белой плитки, из-за которой вытекает маленькая струйка воды, образуя лужу на щебне. — Да ладно тебе!

Я быстро прохожу мимо, уже отчаявшись когда-нибудь дойти до конца этой бесконечной подземной тюрьмы, которая отделяет нас от громадной массы Темзы над нами. Господи, а если выключат свет?

— Будет забавно, если выключат свет, — говорит Пол.

Он с равнодушным видом идет с моей сумкой в руке.

— Прекрати!

— Неужели ты не доверяешь мне, Кейт?

И тогда я кое-что понимаю и просто не в состоянии двигаться дальше — я осознаю, что он хотел сделать мне больно. Мне вспомнился пикник в Хэмпстед-хит пять или шесть лет назад. Было лето, в городе душно, и мне это запомнилось, потому что такие события происходят редко и потому ценны. Смеркалось, Джош только научился ходить, Джесси тогда еще приехала с подругой, которая с воодушевлением рассказывала о своих курсах актерского мастерства. Там учили, что успех актерского состава на сцене зависит от того, насколько они доверяют друг другу; они обязаны знать, что могут полностью положиться на партнера. И они пытались научиться этому доверию, играя в игру, где нужно было удержать другого, когда тот падал. Она сказала, что это было весело, поэтому мы тоже решили сыграть в нее на траве в Хэмпстеде в лучах вечернего солнца, у нас были голые плечи и липкие шеи.

— Давай же, Эгги, падай назад мне на руки, — сказал Пол.

Я колебалась, стоя со скрещенными на груди руками и беспокойно оглядываясь назад.

— Ну же! — Он сделал шаг в сторону, увеличивая расстояние между нами. — Неужели ты не доверяешь мне?

Он манил меня пальцами, призывая полностью отдаться в его руки. Зубы сияли на его загорелом лице.

— Конечно, я доверяю тебе, но ты отошел слишком далеко. Я не такая высокая.

— Я поймаю тебя. — И он снова повторил: — Неужели ты не доверяешь мне?

— Давай, Кейт, — подгоняла Джесси, — ты обязана рискнуть. Что такого может случиться?

И вот я закрыла глаза, выпрямилась и начала падать назад, а потом услышала его «Черт!», но слишком поздно: я грохнулась на выжженный солнцем пустырь и сильно ударилась плечом. Я лежала, оглушенная ударом, не в силах даже дышать, а все, закрывая свет, собрались вокруг меня.

Он не поймал меня. Я слышала нервный истеричный смех и голоса со всех сторон, но повернулась только на один — умоляющий голос моего мужа, произносящего слова извинения и пытающегося объяснить, почему все так произошло.

— Я думал, что финальная часть падения самая значительная, поэтому пытался настроить тебя…

— Или напугать! — добавил кто-то.

— …а потом поймать в последний момент…

— Она убьет тебя за это! — сказала Джесси, качая головой и подавая мне стакан вина.

Большинство наших приятелей сочли все это забавным, но не мы с Полом. Он знал, что из-за его ошибки мне будет больно не только и не столько физически, мне будет трудно забыть и, как бы сильно я ни старалась, простить его…

Тоннель начинает подниматься, мы находимся в самой глубокой части реки. Наши шаги эхом отзываются в пустом пространстве. Насколько черное у тебя сердце, Пол? Я смотрю на его склоненную голову, на прямой нос, зацелованный мною, на вертикальную морщину и гусиные лапки, начинающие образовываться вокруг его глаз, излучающих столько радости. Как всегда, его куртка расстегнута. Он останавливается, оборачивается и смотрит на путь, который мы прошли. Как он и надеялся, кроме нас здесь больше никого нет. Неужели ты и вправду подставил своего партнера по бизнесу и старого друга и убил Мелоди из-за денег, а не из-за любви?

Собираешься ли ты завершить намеченное и убить мать своих детей, которая без лишних просьб придумала тебе алиби? Прямо здесь, прямо сейчас? Когда я встретилась с тобой возле терминала, там никого не было, потому что паром уже не работал. Ни одна душа меня не видела, прохожие на улице редко смотрели в мою сторону. Ты пришел сюда незамеченным, никому не знакомый в этой части города, куда мы никогда не заезжали, ведь это так далеко от дома. Слова Лекса звучат в моей голове как мантра: «Кто-то подставил меня».

На курсах по правильному ведению допроса нам показывали много видеоматериалов полиции с подозреваемыми в разных видах преступлений — от кражи в магазине до убийства. Преступления на почве страсти были самыми ужасными (мужчина, который забил свою мать до смерти железным прутом; женщина, которая тринадцать раз ударила кухонным ножом сестру-близнеца), но, как по мне, и предельно честными — страсть выпускает животный инстинкт, ярость, которая прячется в глубине каждого из нас. Убийцы были охвачены сиюминутным безумством, которое обрекло их на самобичевание во время каждой годовщины тех смертей, потому что то, что они сделали в ту долю секунды, будет преследовать их весь остаток жизни. Но, чтобы подставить кого-то, нужно иметь самое темное из всех темных сердец, потому что это было запланировано.

— Здесь ужасно, правда? — говорит Пол и подходит ближе ко мне.

Я останавливаюсь и отступаю к неровной стене, спиной ощущая холод плитки.