Сачлы (Книга 2) - Сулейман Рагимов

Гюльпери слепо верила каждому слову своей сестрицы. Да и как она могла не верить? На Гюлейше такой белоснежный халат!

— Ничегошеньки не петрят, ни-че-го-шень-ки! — поддакивала Гюльпери. — Во всем я согласна с тобой, Гюлейша. Ведь врачевание — дар аллаха. Откуда эти дряхлые старики могут знать науку новой советской власти? Ты обрати внимание на его фамилию — Везирзаде! Ты понимаешь, что это значит, дорогая Гюлейша? Ведь весь мир знает, что время этих Везирзаде-Мезирзаде давно прошло. Все старое ушло на тот свет, только там ему и место!

Гюльпери, сама того не ведая, слово в слово повторяла то, что ей вчера или позавчера твердила ее двоюродная сестра. Родство крови как бы подкреплялось родством душ. Гюлейша же, чувствуя, что зерна ее мыслей падают на благоприятную почву, еще больше вдохновлялась и шла еще чуть дальше в проявлении своих знаний жизни и людей.

— Разве настоящий, толковый врач приедет сам в такую дыру, в такую глушь? — вопрошала она риторически и сама же отвечала: — Ни за что! Ни за какие блага на свете, ни за какие деньги не приедет. По правде говоря, ай, гыз, я могла бы тебе рассказать про этих бывших, про этих "заде" еще и не такое. Я только молчу, Гюлейша говорит — Гюльпери поддакивает. Гюльпери говорит — Гюлейша поддакивает, подтверждает, добавляет, развивает, разъясняет. О, Гюлейша мудрая, она знает все на свете! Гюлейша убеждена, а вместе с ней и Гюльпери, в том, что если бы можно было создать такие весы, которые определяли бы степень человеческих знаний, степень мудрости, и если бы на одну чашу этих весов положить бы ее, Гюлейши, знания, на другую — знания этого старикашки, бакинского доктора, то ее чаша оказалась бы в десятки раз тяжелее. В десятки раз!

Тем не менее, несмотря на такую оппозицию в лице Гюлейши, доктор Везирзаде за несколько дней навел порядок в местном здравотделе и больнице. Он чувствовал себя здесь полноправным хозяином, распоряжался, приказывал, давал указания. Гюлейша нехотя, скрепя сердце, подчинялась старику, хотя за глаза всячески поносила и высмеивала его.

Ознакомившись с положением дела здравоохранения в районе и ужаснувшись (было от чего!), доктор Везирзаде написал и отправил длинное письмо в Баку, в Наркомздрав. В нем он сообщал, что Беюк-киши Баладжаев серьезно болен и районная больница находится, по существу, под руководством невежественной женщины Гюлейши Гюльмалиевой, получившей элементарные представления о медицине на местных курсах санитарок имени Восьмого марта. В частности, он писал:

"… У меня сложилось мнение, что среди работников местной больницы лишь одна Рухсара Алиева, моя бывшая студентка, добросовестно трудится и справляется со своими обязанностями. У меня также сложилось мнение, что исполняющая обязанности завбольницей санитарка Гюльмалиева незаслуженно травит Рухсару Алиеву и подстрекает к тому же других сотрудников больницы. Сама Рухсара Алиева, человек очень скромный, дисциплинированный, выдержанный, никому ничего не говорит и не жалуется. Однако от ее матери я узнал: обстоятельства складываются таким образом, что Рухсара Алиева вынуждена уехать из района. Вначале я не хотел вмешиваться в дела коллектива больницы, однако мне пришлось задержаться в городе на несколько дней, и чувство долга взяло верх, поэтому я решил написать обо всем откровенно. Я считаю, никто не имеет права оставаться равнодушным, наблюдая безобразие. Больница, а точнее — район, нуждается в терапевте, окулисте, гинекологе и хирурге. Этих специалистов надо прислать сюда как можно скорее. Это — жизненная необходимость. Баку, если можно так выразиться, перенасыщен врачами, а здесь нет ни одного. В одном лишь нашем доме живет около десятка моих коллег, двери парадных увешаны табличками с их именами. У некоторых совсем нет клиентуры, но они продолжают сидеть у моря, то есть дома, и ждать погоды, то есть пациентов. В Баку в этих врачах нет нужды, а здесь — есть. Здесь они просто необходимы. Убедительно прошу вас, товарищ нарком, помочь народу! Дайте ему врачей. Больные хотят избавиться от страданий, а здоровые нуждаются в профилактическом врачебном надзоре. Пусть наши, так сказать, полубезработные врачи покинут свои гнезда. Для чего они затратили столько сил — учились? Прежде всего я обращаюсь к молодым врачам, спрашиваю: "Зачем вы заканчивали вузы?" Я обращаюсь к моим молодым коллегам-женщинам, спрашиваю: "О чем вы мечтали, когда поступали в мединститут? Разве не о плодотворной активной работе на благо народа, общества? Вспомните, как вы, недосыпая, недоедая, готовились к экзаменам, вставали чуть свет, чтобы не опоздать в больницу, клинику на практические занятия, как вы потом, торопясь на лекции в институт, ехали из одного конца города в другой, пересаживались с трамвая на трамвай! Во имя чего все это делалось?" Профессия врача- одна из благороднейших на свете. Врач должен быть с народом, в гуще народа. Прежде всего это относится к молодым. Разве человек приобретает профессию врача для своей личной выгоды? Смешно даже подумать об этом. И опять мне хочется упомянуть мою бывшую студентку Рухсару Алиеву. Ведь она, как и некоторые ее подруги, могла остаться в городе, уклониться от поездки в далекий горный район. Но она не сделала этого, ею руководило чувство профессионального долга. Рухсара Алиева здесь, где она очень нужна, на переднем крае нашего медицинского фронта, который ведет битву за здоровье человека, за человеческие жизни. Однако один в поле не воин. Повторяю, товарищ нарком, район нуждается в квалифицированных врачебных кадрах. В райбольнице надо навести порядок. Одна Рухсара Алиева не справится с такими, как Гюлейша Гюльмалиева. Необходимо избавить наши органы здравоохранения от подобных гюлейш. Конечно, нам нужны и чувячники, и портные, и кузнецы, и седельники, и санитарки. Но каждый должен находиться на своем месте. Портной не может работать парикмахером, парикмахер портным. Великий русский баснописец Крылов написал об этом так: "Беда, коль пироги начнет печь сапожник, а сапоги тачать пирожник…" С делом здравоохранения шутить нельзя. Врач — это тот, кто исцеляет недуги больных, делает людей здоровыми, счастливыми, возвращает их к жизни. Не может быть врачом каждый, кто наденет белый халат. Уважаемый товарищ нарком, извините меня за это длинное письмо. Я не работал в канцелярии и не знаком с хитрым языком документов, К тому же официально я сейчас не состою на службе. Но я тем не менее служу своему народу, и чувство долга повелело мне обратиться к Вам…"

Али-Иса свел знакомство с доктором Везирзаде в первый же день приезда того в городок и не упустил возможности заговорить с ним о своем увлечении цветоводством. Спустя два дня, встретившись во дворе больницы, они снова разговорились о том о сем. Али-Иса показал доктору все клумбы во дворе больницы, затем, взяв его под руку, привел к дому Демирова, чтобы похвастаться результатами своих трудов в палисаднике секретаря.

Старик Везирзаде не был скуп на похвалы, сказал:

— Хорошее, доброе дело ты делаешь, дорогой Али-Иса! Особое тебе спасибо за цветник и клумбы во дворе больницы. Цветы радуют человеческое сердце. Молодец!

В ответ Али-Иса страдальчески сморщился, уныло покачал головой, вздохнул:

— Здесь этого никто не ценит, доктор. Злые люди обижают меня, говорят: ты бывший кулак. Обидно, доктор!

Старый врач, поглаживая бородку, задумался. Глаза его излучали ласковую грусть. Наконец он заговорил полушутя-полусерьезно:

— Что поделаешь, уважаемый Али-Иса… Такова, видно, наша с тобой доля. Думаю, если мы даже зарежем жертвенного быка, нам и тогда не смыть с себя: мне — моего бекского происхождения, тебе твоего кулацкого прошлого.

— Но разве это справедливо, доктор, разве справедливо? — сокрушался Али-Иса. — Неужели я до самого светопреставления, до самого трубного гласа пророка Исрафила должен носить на своем лбу эту печать — бывший кулак?! Честное слово, эта мысль постоянно терзает меня, я не могу обрести душевного покоя. Всегда, когда на собраниях произносится слово "кулак", сердце мое обрывается, уходит в пятки, а коленки начинают дрожать.

— Да, разумеется, это большое несчастье, — согласился доктор, — однако надо смириться. Пусть на лбу у каждого будет написано о его деяниях. Я вот о чем хочу попросить тебя, Али-Иса… Ты — человек одинокий и, как и я, уже перевалил на ту сторону горы жизни… Не позволяй, чтобы больных объедали.

Али-Иса потупил глаза:

— Откровенно говоря, доктор, в этом есть и моя вина. Грешен. Каюсь, грешен. Ох, грешен!

Нехорошо, очень нехорошо, — пожурил его Везирзаде. — С этим надо покончить.

Али-Иса закрыл ладонью правый глаз, давая понять, что он готов беспрекословно подчиниться.

В этот момент по противоположной стороне улицы прошла Рухсара. Доктор Везирзаде взглядом проводил ее, сказал Али-Исе:

— Вот с кого надо брать пример, исполнительная, аккуратная, честная. Хороший фельдшер. Много читает. Только уж очень грустная всегда. Кажется, вот-вот заплачет. Вы обратили внимание?