В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев

– Шухер! – прибежал запыхавшийся поджарый подполковник, и тут же смутился: – Извиняюсь, товарищ генерал, к нам сюда член Военного совета с телевидением направляется…

Многие генералы любят, когда в их присутствии, еще стоит только обозначится на горизонте, подчиненные начинают суетиться, отдавать громкие приказы, иначе не улавливают они должного почтения к званию и положению. Член Военного совета относился именно к этой категории генералов, Сорокина же, казалось, подобная суета не сильно трогала.

Пока телевизионщики записывали интервью с ЧВСом, Сорокин обратил внимание на то, как тяжело дышит журналист. На экране, в телевизионных репортажах программы «Время», это всегда выглядело крайне убедительно, напряжение вносило, будто корреспондент только что вместе с разведротой в гору поднимался, из боя вышел вместе с доблестными военнослужащими ограниченного контингента.

А ведь мне тоже хочется быть в кадре, мелькнула у Сорокина мысль. Другие офицеры наверняка попали в объектив – суетятся на заднем плане, карты разворачивают, карандашами по ним водят, биноклем шарят по местности. На всю страну покажут.

– Закончили? – ЧВС пробежался пальцами по волосам. Прическу во время интервью ветер не растрепал. – Нормально получилось?

– Прекрасно все рассказали, – заверил журналист.

– Теперь, что еще?

– Я бы хотел заснять десантную роту, помните мы обсуждали с вами? Последние часы перед боем. Что-нибудь в этом роде.

– Так, – ЧВС выбирал, кому бы поручить. Подполковник с густыми бровями выразил на лице готовность и старался верным своим, преданным взглядом поймать взгляд ЧВСа. Это у него получилось. – Борис Александрович, свяжись-ка с десантниками. Кто у них там за главного?

– Я только что разговаривал с Богдановым.

– У него все готово?

– Так точно.

– Борис Александрович вас проводит. Закончите, будем обедать. И вас ждем, Алексей Глебович, – пригласил ЧВС.

– Да, конечно же, – забасил корреспондент.

– Благодарю, – признательно кивнул Сорокин.

Сборище политработников вернулось к обсуждению военно-политической обстановки в провинции, и с серьезным видом, выкидывая спектакль перед генералом, вслух анализировали ситуацию.

Пуштуны, таджики, хазарейцы, узбеки, парчамисты, халькисты, Амин, Тараки, Бабрак Кармаль, Ахмад шах Масуд, Гульбеддин, – кого здесь только нет, удивлялся Сорокин, сам черт ногу сломит! Так все запутано. Сколько справок понаписали, начитался вдоволь, что в Москве, что в резиденции, да только разве все упомнишь?

Впрочем, пустое это занятие: сидеть и обсуждать нравы и обычаи племен, на которые только что сбрасывали бомбы.

В проеме техники увидел генерал, направлявшийся отдохнуть и умыться, как под тентом, по пояс голые, с повисшими на ремнях кругленькими животиками играют в нарды прапорщики медицинской службы. За ними, на носилках валялись выведенные из строя тепловыми ударами солдаты. Генерал прошел мимо, не заглянув в этот импровизированный лазарет, иначе стал бы он свидетелем того как, закончив партию в нарды, один из прапорщиков подошел к носилкам, поочередно полил жидкой струйкой из котелка головы и лица размякших, утративших сознание молодых бойцов, и поспешил, обуреваемый азартом, обратно, отыгрываться.

…Андерсен прилетел, сказочник ты наш… хоть бы раз правду сказал!

в Союзе смотрят его репортажи, и каждому слову верят… басни, чушь

собачья! Ганс Христиан Андерсен позавидовал бы твоей фантазии!..

Офицер сделал серьезный вид, как и полагается настоящему командиру, крепко пожал руку корреспонденту, такому же грузному, как и он сам:

– Подполковник Богданов.

– Привет, – журналист остановил свой бычий взгляд на маленьких парашютах, что вдавились давно в петлицы эксперименталки, словно проверяя, действительно ли из десантных войск подсунули офицера или нет, похлопал подполковника по спине: – Показывай свое хозяйство. – Если с генералами он еще церемонился, на «Вы» обращался, то полковников и подполковников за равных не считал. – Где твои орлы?

…надо сматываться… не хватало, чтобы меня глупости разные

заставили говорить на всю страну… засмеют…

– Товарищ старший лейтенант! – крикнул Богданов.

Шарагин проклял все на свете.

– Нет, у этого рожа слишком славянская, – отрицательно покачал головой корреспондент. – Потом, он – офицер. Мне бы хотелось, чтоб солдатиков разных национальностей собрали, чтоб показать, так сказать, дружбу народов. Скажем, армянина с азербайджанцем, прибалта какого-нибудь, из республик Средней Азии.

– Старший лейтенант Шарагин по вашему приказанию прибыл!

– Иди-иди, – отмахнулся Богданов. – Где ж мы столько разных лиц найдем? – задумался он. – Армянин у нас один есть. Есть у нас армянин? И литовец есть. Или латыш?

– Так точно, товарищ полковник, латыш!

– А что, если в соседних частях поискать? Или вам обязательно десантники нужны? – вмешался сопровождавший подполковник с густыми бровями.

– Давай, конечно, действуй! – согласился корреспондент. – Ты посередине сядешь со своими десантниками, – он показал Богданову рукой, мол, здесь вот, – тельняшки чтоб видны были! А тут – чучмеки…

…пронесло…

выдохнул Шарагин.

…плохая примета перед боем фотографироваться… а тем более в

в кино сниматься… хотя Лене, конечно, приятно было б меня

увидеть… а потом бы переживала…

Сорокин сытно поел, распили бутылку водки, полюбезничал с корреспондентом телевидения и отправился в кунг отдохнуть часок-другой. Послеобеденная лень неумолима. В начале он как-то ненароком припомнил, что пару раз камера оператора вроде бы запечатлела и его на заднем плане, после чего представил, как приятно будет домочадцем увидеть его в вечерних новостях, даже мельком. С этими мыслями Сорокин и задремал. А проснувшись, лежал и сравнивал начавшуюся операцию с теми, что проводились в начале афганской эпопеи. Отчего-то командировка эта нынешняя в Афган, недолгая командировка на войну то и дело возвращала Сорокина обратно к вводу войск. И задавался он вопросом: расскажут когда-нибудь об истории 40-ой или останется все навечно под грифом «секретно»? Обидно ведь. Никто не сможет восстановить все события, все боевые действия, тут же отвечал сам себе Сорокин. Потому что в бумагах, которые пишутся и отсылаются в Кабул, в Москву заведомо много выдумок. Ради интереса, почитаю все доклады по возвращению в Кабул и сравню с тем, что видел здесь сам. Наверняка найдутся разночтения.

В дивизии, где он служил в восьмидесятом году, разве такие уж достоверные отчеты шли наверх командованию? Искажение начиналось на уровне роты-батальона. Донесения так часто не совпадали с реальной действительностью! А дальше – больше. В сводке, которая шла из дивизии в штаб армии говорилось, например, что во время боевых уничтожили столько-то мятежников, столько-то крупнокалиберных пулеметов, столько-то автоматов, безоткатную пушку, а предъявили в качестве трофеев всего каких-то пять ржавых стволов, которые подозрительно походили на те, что захватывали несколько месяцев назад. Обман? Получается, что да. Да что там за примером далеко ходить, когда он, Сорокин, самолично свидетелем был явного фарса. Вчера один шустрый подполковник, некто Богданов, имитировал нападение и бой, докладывал, и другие голоса, подчиненных, вперемежку с матом звучали в эфире: «По нам работают!», и заслужил даже похвалу комдива и командующего, потому что незамедлительно приказал открыть ответный огонь, и, по его же утверждению, подавил все огневые точки мятежников, и вышли хлопцы его без единой потери из духовской засады, и к установленному часу заняли нужные высоты, а сегодня услышал краем уха Сорокин рассказ очевидца из той колонны. Ничего подобного, оказывается, там не было. Никаких духов, никакого обстрела… Так что об этой войне правду никто никогда не напишет. И если кто-нибудь позднее начнет разбираться в этой операции, выяснится, что был такой вот эпизод, которого на самом деле и не было.

Спустя несколько дней после начала операции Сорокина вызвали обратно в Кабул. Генерал уже сидел в подготовленном к вылету вертолете, когда пришел приказ ЧВСа вылет задержать. Взлетели позже намеченного, что крайне рассердило генерала. Гостеприимный ЧВС все это время кормил и поил напоследок журналиста, и ради него вертолет прождал под парами лишний час.

Два человека с трудом втащили в вертушку «Андерсена». От него разило за версту. Он ничего не соображал и никого не в состоянии был узнать.

– Привет доблестным офицерам! Трогай! – махнул рукой «Андерсен» и захрапел у иллюминатора.

Лезли глубже и глубже в афганскую мясорубку шурави;

…нас тьмы, и тьмы, и тьмы…

она проворачивала их, раздавливала, умерщвляла; ненасытная смерть требовала новых жертв; люди сопротивлялись ей, да не всегда это выходило у них.