Агент силовой разведки - Михаил Нестеров

К маяку...

Вадим Мартьянов. Одно из немногих его «откровений»:

«В детстве я приезжал на маяк к деду – отцу своего отчима, это были самые яркие воспоминания моего детства. Этот маяк, построенный по личному указанию Петра Первого, почти три века нес беспрерывную службу. Дед рассказывал, что поначалу остров-маяк назывался Котлинским, а потом стал называться в честь полковника Толбухина, разгромившего на Котлинской косе морской десант шведов».

– Что связывало этого человека и вашего шефа?

– Деловые отношения. Анри участвовал в совместном проекте по легализации ценностей, в основном – из частных коллекций.

«Ну да, – мысленно прокомментировал Лугано, – легализация производилась из одного места – хранилища «Восточного фонда». Интересно, много ли осталось двум дельцам для полной легализации «фонда»? Может быть, уже ничего».

– Ты тоже принимала в этом участие?

– Ну...

– Говори прямо, не верти хвостом.

– Один раз я получила деньги за то, что свела Анри с моим хорошим знакомым из таможни.

«Тучи враждебные веют над нами», – усмехнулся Мартьянов, отослав Склодовскую прогуляться. Собственно, ей пришла пора упаковывать вещи и созваниваться с Лугано: «Я в аэропорту, только что прилетела из Варшавы. Где мы встретимся?»

Тучи сгущались над правящим режимом страны, над ее элитой. Это означало, что и Мартьянову придется нелегко. Очень прискорбно, подумал он, что революция назревала в рядах молодежи, духовными вождями которых могли стать рэперы – Бен-Амор по прозвищу Эль-Дженераль, Кемери и другие. Из первого уже выплеснулась натуральная «речевка»: «С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре? С бутылки спиртного на полке камина или распила взяток? Школьница встретила насильника – школьница делает аборт. С чего начинается родина – уже неважно, потому что она кончится вот-вот»[4]. За эту крамолу рэпера арестуют, как пить дать, думал Мартьянов, и ему впервые за долгие годы стало жутко неуютно в этой стране. Молодежь жаждет перемен, и она их дождется. Первыми вспыхнут рабочие кварталы столицы, и тунисская молодежь, вдохновленная лихими набегами на магазины и банки французских сверстников, первой крикнет: «На баррикады!» А потом... Потом найдутся люди, которые припомнят ему его связи с президентом и назовут это пиром во время чумы. (В тайниках президента страны хранятся ценные подарки от Мартьянова: пара золотых фазанов с изумительной чеканкой, супница непревзойденной работы, ятаган – все это начало восемнадцатого века.)

Восток для него всегда был олицетворением порядка и традиций. Здравомыслящие люди предпочитали Восток Западу, сейчас же ориентация менялась. Мартьянов видел, как горит лес: деревья вспыхивают, как спички, и человеку к огню не подступиться. Мир рушится, в том числе и твоя частичка, но ничего поделать с этим нельзя. Просто стоишь и ждешь в стороне – если, конечно, не хочешь сгореть заживо.

То, о чем он сказал Габриэле Склодовской, нужно было воплощать в жизнь: по-настоящему спасать коллекцию. В какой части света?

Ему снова на ум пришло выражение «враг моего врага – мой друг». Он знал одну страну, в которой до него не дотянутся ни щупальца бывшего министра внутренних дел, ни секретного агента военной разведки. Польша. Даже анонимной информации за глаза хватило бы на то, чтобы ориентировки на Лугано были разосланы в каждый полицейский участок: тройное убийство плюс давнишний, но по-прежнему острый индивидуальный теракт. Да, есть такой термин, вспомнил о нем Мартьянов, это акты убийства отдельных политических, общественных и других деятелей. Второй вариант – заманить Лугано в Польшу. И как только он пересечет границу...

Мартьянов представился арт-директором музея «Ориент», что всегда звучало более чем уместно. Его имя произвело на абонента особое впечатление, и тот выдержал почтительную паузу.

Конечно, исполнительный директор музея в Мальборке слышал имя Мишеля Жобера. Тот сделал его на контрастном посредничестве между черным и белым арт-рынками. То есть он занимался легализацией произведений искусств, и этот бизнес приносил ему солидный доход. Часть легализованного он приобретал для себя, собрал по-настоящему богатую коллекцию: более трехсот предметов.

Давид Шиманский без акцента говорил на трех языках: своем родном польском, английском и немецком. Он приветствовал коллегу, бросив взгляд на часы (было начало второго):

– Добрый день!

Память показала себя во всей красе: Шиманский припомнил одно из немногих интервью Жобера. Акула от журналистики подковырнула его: «Вы занимаетесь серым бизнесом. Считаете ли вы легализацию художественных ценностей борьбой добра со злом?» – «Для меня этот вопрос давно решен: это борьба зла с еще большим злом». И развил тему: нет, такую форму он не считает скучной, скучна противоположность – борьба добра с еще большим добром, это все равно что солнечный день без тени. И в качестве примера привел какой-то советский фильм о соревновании двух процветающих совхозов-миллионеров. Утопия. Странно, что пример советский.

Шиманский слышал о Мишеле Жобере как личности эксцентрической, что тот и продемонстрировал:

– Я планирую экспресс-турне по странам Европы. И начать намерен с Польши.

«С Мальборка», – мысленно конкретизировал Шиманский. И вслух спросил:

– А что означает ваше «экспресс»?

– Высокую скорость и остановку только в исторических местах. Давайте решать таможенные дела уже сегодня. Я перешлю вам свои реквизиты, вы мне – свою заявку и предложения.

Вадим вел деловой разговор, что не мешало ему смотреть в окно. С высоты второго этажа он невооруженным глазом мог увидеть только западную часть громадного пляжа со сплошной полосой отелей. Но не песчаная полоса привлекла его внимание. Он следил за Габриэлой, на оконечности мостков походившей на повзрослевшую Ассоль. У него сложилось чувство, что эта женщина жила здесь по соседству давно, часто приходила на маяк, смело ступала по мокрым мосткам, долго вглядывалась вдаль, а потом уходила. Она научилась пропадать в ту минуту, когда смотритель маяка подходил к окну.

Кого она поджидала на ветру, трепавшем ее волосы? Кого надо, того она и дождалась. На этом лирика Вадима Мартьянова кончилась, и совпало это с окончанием «войны на словах» с Шиманским. Он открыл окно и позвал Склодовскую. Она не услышала: ветер отогнал слова в сторону пляжа. Невольно Вадим поискал, чем бы бросить в женщину, привлекая ее внимание... Придется спуститься к ней.

Он открыл сейф. Из двух моделей «Глока» выбрал «восемнадцатую». Она позволяла вести огонь очередями, но не этот немаловажный фактор стал причиной его выбора: выступающий за рамку ствол позволял использовать «Глок-18» с глушителем. А вот и сам глушитель, с прорезиненным посадочным местом вместо резьбы. Из магазинов выбрал тот, что был на десять патронов, чтобы не торчал из рукоятки, иначе никакой эстетики.

Габриэла не могла услышать шаги Вадима или его тяжелое, как у всякого тучного человека, дыхание. Он учуяла его. И, не оборачиваясь, сказала:

– Странная вещь...

– О чем ты говоришь? – спросил он, став чуть позади женщины.

– Получается, я не встречаюсь с теми людьми, у которых все в порядке. После первого задания я ждала Бартоша Вишневского каждый день. Убийство мною первого человека меня ни потрясло, ни вдохновило. Выбрала свободный ход спускового крючка – прелюдия к смерти, дожала – и вот она, главная часть. Для меня важнее всего было жить в предвкушении очередного задания. Порой я теряла терпение: ну когда же, наконец!.. Иногда теряла надежду: никогда. Но не переставала мысленно рисовать себе очередного Витольда Бура. У него охотничье ружье, это уравнивает наши шансы. Бах – и он валится на землю и уже не дышит. Я бросаю на его грудь пистолет, как визитную карточку, и в очередной раз прихожу к мнению: ради этого убийственного оргазма стоит потерпеть год или два. Кто не испытал этого на своей шкуре, меня не поймет. А ты испытывал хоть отдаленно похожее?

– Никогда, – покачал головой Вадим. Он был уверен: если Склодовская повернется к нему лицом, он увидит маниакальный блеск в ее глазах. А точнее, то, что осталось от него. Как поется в песне: «Пламя к утру станет золой». Но он здесь для того, чтобы снова разжечь его.

– Держи, Габи, – он рукояткой вперед протянул ей «Глок». – Сделай то, чего не смогли трое сильных мужчин.

– Я знала, что ты мне это предложишь. – Она взяла в руку пистолет и уверенно назвала его характеристики и достоинства: – «Глок-18», созданный на модели «17» по заказу австрийского антитеррористического подразделения «Кобра». Полностью автоматический, а не с отсечкой по три выстрела пистолет. Темп – одна тысяча двести выстрелов в минуту. Может снабжаться магазинами на тридцать один, девятнадцать и семнадцать патронов. В этом – десять. Достаточно легкий – в нем нет и семисот граммов. Хорошее оружие. Но мне больше по душе «комиссар Жордан». – Габриэла усмехнулась: бескомпромиссный, реальный, естественный.