Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая - Виктор Бычков

(Продолжение следует)

С дружескими чувствами и наилучшими пожеланиями

Ваш виртуальный собеседник В. И.

(26.02–07.03.14)

Дорогие друзья,

отправив вам фрагмент письма о гравюре Пикассо, я решил дать себе некоторую передышку и воздержаться от дальнейшего ныряния в бурлящий поток минотаврических образов. Подобную ситуацию, грозящую увлечь меня в плавание по мифическим просторам с непредсказуемым результатом, мне пришлось пережить во время работы над эпистолярным этюдом о «Юпитере и Семеле». Однако может ли экзистенциально окрашенная герменевтическая процедура протекать иначе? При академическом подходе к истории искусства она тоже имеет место в исследовательском сознании, только выносится за скобки (ее нередко непрошенные порождения «прячутся в стол» и только иногда – за чашкой кофе – стыдливо или в припадке дьявольской гордыни демонстрируются молчаливым друзьям). В любом случае поток ассоциаций подвергается строгому контролю. Его направляют по заранее намеченному маршруту, заботливо предохраняя ученого от беспрокого блуждания по мифологическим лабиринтам. Но – приватным образом – небезынтересно проследить герменевтические процессы, протекающие в душевных глубинах и ведущие к образованию собственного «Воображаемого музея», в котором произведения искусства предстают в виде сложных взаимодействующих структур, синтезирующих элементы, несочетаемые в пределах эмпирически данного мира. Такие процессы, однако, имеют не только субъективное значение, через них возможен прогляд в метафизически обусловленные связи и соотношения в истории искусства. Созерцательное переживание современной гравюры может спонтанно пробудить мифологический анамнесис. Рисунок на аттической амфоре дает повод обладателю «Воображаемого музея» острее почувствовать эстетические проблемы начала третьего тысячелетия.

Некто в черном (с необычной для него вежливостью): Ты, кажется, начал о передышке…

Да, передышка необходима, но, тем не менее, продолжение следует. Пока же хочу рассказать вам о ретроспективе Гётца (Karl Otto Gotz) в Новой национальной галерее (NNG). Посещение ее стало для меня приятной неожиданностью. Такая деталь сугубо частного характера не заслуживала бы даже упоминания, но в письме, предназначенном для прочтения собеседниками, сочувственно сопереживающими перипетии «эстетических путешествий» друг друга, полагаю, она будет не лишней, поскольку симптоматически характеризует исходную точку для последующего проведения герменевтической процедуры. Одно дело, если отправляешься на выставку, хотя бы в малой степени представляя себе, что тебя там ожидает, или попадаешь на нее без такой внутренней подготовки и должен быстро сориентироваться в новой и порой неожиданной музейной обстановке, требующей незамедлительной коррекции своей эстетической оптики.

Приведу варианты реакции, влекущей за собой быстрое решение в подобных ситуациях: «И зачем я сюда пришел?» – «Не имеет смысла терять время» – «Стоит все же разобраться» – «Пригодится для подогрева триаложной дискуссии» – «Может, я чего-то не понял (переоценил? недооценил? попал впросак?) – «Великолепно, наконец, я нашел свой идеал. Еще не все потеряно» и т. д. В любом случае «неожиданные» выставки являются поводом испытать свою способность к вынесению эстетического суждения, пригодность выработанных вкусовых критериев и, наконец, задуматься о полноте (или, наоборот, досадной ущербности) – выработанного в десятилетиях хождений по мировым музеям – представления о развитии изобразительного искусства. Вопрошания подобного рода сразу же возникли при посещении ретроспективы Гётца. Заглянул я на эту выставку, можно сказать, «случайно» (в таких «случайностях» и обнаруживает себя наша судьба, ускользающая от рациональных мотивировок), после посещения картинной галереи, расположенной, как вы помните, рядом с NNG, и тем самым уже почти полностью исчерпавшим запас сил, необходимых для концентрированного созерцания живописи (обстоятельство, немаловажное для реципиента и могущее сильно повлиять на первые впечатления и соответствующие оценки увиденных в первый раз произведений).

Ретроспектива Карла Отто Гётца в Новой национальной галерее

13.12. 2013 -02.03.2014.

Берлин

Многого я не ожидал, поскольку уже давно этот музей меня ничем особенно не радовал, и захотелось заглянуть в ютящийся там книжный киоск. У входа в галерею висел умеренных размеров непритязательный плакат с именем Гётца. Оно мне ничего не сказало: ни хорошего, ни плохого. Соответственно, следовало ожидать очередного набора артефактов и вымученно изобретательных комбинаций всяческих отбросов. Материала такого рода у меня накопилось достаточно – «одним бароном больше, одним бароном меньше», как выразился один из чеховских персонажей, или одной выставкой больше, одной выставкой меньше – уже не имеет для меня большого значения. И все же я решил пробежаться по выставке, чтобы с мрачным удовольствием поворчать на утомительный упадок изобразительного искусства. Однако в просторном зале не было ни композиций из ниточек, ни стеклянных ящиков с разрезанными тушами акул и баранов (один такой ящик красуется в берлинском музее современного искусства). На стендах висели картины мастера, уверенно чувствующего себя в мире абстрактной живописи.

Карл Отто Гётц.

Воссоединение – 3.10.90.

1990.

Саарландский музей. Саарбрюккен

Как приступить теперь к их описанию? Вижу несколько возможностей:

воспроизвести процесс усвоения и переработки увиденного – картина за картиной, пока из хаоса первых впечатлений не образовалось бы более или менее ясное представление о характере выставки, ее внутренняя оценка и, соответственно, последующее вчленение творчества Гётца в сложившийся в десятилетиях мой собственный «Воображаемый музей» в разделе «Немецкая живопись второй половины XX века»; такое описание заняло бы много места и времени и потребовало бы применения сложной литературной техники, способной воссоздать хаотические потоки в герменевтическом сознании; законы эпистолярного жанра препятствуют мне идти теперь по этому пути;

есть еще вариант: преподнести вам уже готовые результаты, поскольку после первого посещения я еще два раза бродил по выставке, уже экипированный фотоаппаратом и записной книжкой, и теперь могу говорить не только о первых и не лишенных хаотичности впечатлениях, но и о вполне очерченном мнении о творчества Гётца;

возможно в рамках постмодернистского дискурса написать письмо о трудностях написания письма и почему я воздерживаюсь в конечном итоге от сочинения уже начатой эпистолы.

Но не пора ли приступить к делу? Поскольку я еще внутренне не отошел от тем, пробужденных созерцанием «Минотавромахии», то невольно возникает желание сопоставить две выставки: графики Пикассо и ретроспективы Гётца. На первую из них я шел с ясным представлением об основных этапах творчества великого полистилиста, и в этом отношении ничего не переменилось и после двукратного ее посещения. Выставка обладала четко продуманной драматургией; совершая круговое движение по залу, плавно переходишь от одного периода к другому в хронологическом порядке. Тексты высказываний художника диалогично соответствовали тематике стендов. Таков сам тип выставки, на которой чувствуешь себя вполне уверенно и спокойно, не ждешь новых откровений, но зато получаешь возможность углубить уже имеющееся представление о творчестве художника, в данном случае – Пикассо.

Ретроспектива Гётца заставила меня прежде всего подумать о собственной оптике. Графика Пикассо не требовала в этом отношении каких-то особых корректив: уже известно, где требуется, говоря метафорически, увеличительное стекло, а где микроскоп (можно прибегнуть и к традиционным для глазной оптики понятиям дальнозоркости и близорукости). А что нужно для правильного восприятия картин Гётца? Ретроспектива, как потом мне стало ясно, отражает основные периоды его творчества, но не в линейно хронологическом, а скорее в лабиринтном порядке. Входя в выставочный зал, занимающий все пространство стеклянного «ящика» первого (по немецкому счету) этажа, попадаешь в отсек с двумя параллельно поставленными стендами – с картинами, поразившими с первого на них взгляда и заставившими заработать внутреннее «справочное бюро», срочно призванное подобрать аналогии увиденному. Но «бюро» не дало быстрого и внятного ответа, скорее, раздалось какое-то маловразумительное бормотание. Очень отдаленные ассоциации с дзенской каллиграфией, и не более того. А как определить время создания этих картин? «Бюро» опять замкнулось в молчании. Тем интенсивнее начинаешь сосредоточиваться на созерцании произведений Гётца, испытывая эдипову радость от встречи со Сфинксом: проба для способности ориентироваться в «незнакомой (эстетической) местности». Мне всегда нравились подобные ситуации.