Принц в Бомбее - Суджата Масси

– Пойду посмотрю, кто именно к нам явился.

– Не смей! – воспротивился Джамшеджи.

– Из окон верхнего этажа, – пояснила она, стремительно поднимаясь по лестнице в их общий кабинет. Выглянула наружу, никого не увидела, но голоса звучали совсем рядом – значит, толпа на соседней улице.

Она услышала на лестнице твердые быстрые шаги, через миг вошел Мустафа.

– Отсюда очень удобно вести огонь, – сказал он, пристраивая на подоконнике свою винтовку.

Стрелять в городе имели право только военные и полицейские. Первин прекрасно понимала, что Мустафа подвергает себя серьезной опасности. Она встала у их общего стола, на отцовской стороне, и попыталась авторитетным тоном поговорить со слугой, который был ее старше на сорок с лишним лет:

– Хочу довести до вашего сведения, что, если вы выстрелите в кого-то на улице, это будет расцениваться не как самооборона, а как нападение.

– Ваш отец меня уж как-нибудь выручит. Мне главное, чтобы вы с ним уцелели. Стрелять буду аккуратно, – сказал старый слуга, устраиваясь поудобнее. – Предупредительный выстрел.

– Предупредительный выстрел может вызвать панику…

Из-за угла показалась первая группа. Первин быстро их пересчитала – десять человек, почти все в шапочках Партии конгресса, как минимум четверо в светло-зеленых одеждах мусульманской освободительной организации «Халифат».

Первин сглотнула, сдерживая тошноту. Еще месяц назад она могла ходить с этими людьми на общие собрания. Но теперь она для них никакой не товарищ в борьбе за независимость Индии. Может случиться что угодно.

Вот только вид у них был… спокойный. Первин смотрела, как четверо подбежали к разным зданиям на улице, положили на порог каждого по листку бумаги. До нее донесся голос низкорослого человека, стоявшего во главе группы. Он скандировал в мегафон:

– Прекратить хартал! Распоряжение Гандиджи!

– Никого не трогать! Ничего не ломать! – раздавалось у него за спиной.

– Никого не трогать! Хартал закончен.

В дверях своей пекарни стоял Фироз Яздани. В руках он держал красную коробку. Один из мужчин подбежал к нему, сложил ладони в благодарном намасте[39], забрал коробку.

– Вот так-то оно лучше. – Первин почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Слезы благодарности за то, что она осталась жива, слезы восхищения Фирозом Яздани, который вышел навстречу людям, с которыми был не согласен, и угостил их сладостями.

Да, Фироз был уверен, что у него нет ничего общего с Мохандасом Ганди, но он стал воплощением идеи сопротивления без насилия.

Мустафа втянул винтовку внутрь и повернулся к Первин:

– Мемсагиб, похоже, опасность миновала.

– Да. Они, наоборот, пытаются остановить насилие. Возможно, ходят группой из соображений самозащиты… от таких, как мы, – прибавила Первин.

Добравшись до конца Брюс-стрит, неизвестный снова заговорил в мегафон:

– Забастовка завершена. Расходитесь по домам. Никого не трогать!

– Машалла, – произнес Мустафа. – Так хотел Всевышний. Где ваш отец? Я думал, он тоже поднимется наверх.

– Может, спустился обратно.

Они помчались вниз, тут из гостиной вышел Джамшеджи.

– Ты что там делал, папа? – поинтересовалась Первин.

– Собирался наружу, – ответил Джамшеджи. – Хотел с ними поговорить. Но они умчались так быстро! Мы в безопасности.

– А вы все их слова расслышали? – уточнил Мустафа.

Джамшеджи покачал головой:

– Только отдельные, окна-то закрыты. Расслышал «Гандиджи», «хартал» и «не трогать».

– А мы всё слышали в открытые окна. Они кричали, что Гандиджи требует прекратить побоище, – объяснил Мустафа. – Просили всех вернуться к нормальной жизни.

Джамшеджи чуть расслабил напряженный подбородок, коротко улыбнулся дочери:

– Надеюсь, остальные тоже услышат все, как и Мустафа. А полиция не станет преследовать этих людей за несанкционированные митинги.

Это было в его духе – трактовать любое событие как юридический казус, который можно точно определить и обосновать. Первин улыбнулась в ответ.

– Мустафа, вы с таким трудом принесли нам выпечку. Давайте полакомимся и тем самым отпразднуем победу, – предложил Джамшеджи. – А потом мы с Первин поедем в «Тадж». Хотя хартал и завершен, вряд ли в фабричном районе про это прослышат раньше завтрашнего дня.

Через час Арман уже вез их в отель. Первин показалось, что многие вчерашние шикарные гости собираются покинуть «Тадж». Они поучаствовали в празднествах, выполнили свою обязанность, можно и по домам.

– Мне нужно обсудить с клерком наш счет. Если хочешь, иди наверх, – сказал Джамшеджи, передавая дочери ключ от номера.

Первин оставила отца в очереди к стойке портье и решила подняться на лифте. После тяжелого дня не хотелось идти пешком по лестнице.

Она сильно вспотела и решила посетить дамскую комнату – там имелся целый ряд отдельных кабинок с раковинами, унитазами и даже ваннами. В комнате дежурила горничная – она налила Первин ванну, а когда та вволю наплескалась, подала ей полотенца.

Освежившись, Первин снова надела то же симпатичное оранжевое сари. Волосы она собрала в простой узел и пошла обратно в гостиную их номера, где на кофейном столике стоял изумительный букет из алых и розовых роз. Утром его там не было. Джамшеджи уже вернулся и сидел у письменного стола, закинув ногу на ногу и взволнованно постукивая одной пяткой.

– Все хорошо? – Первин бросила на него косой взгляд от столика, где остановилась рассмотреть цветы. Карточки при них не было.

Отец вгляделся ей в лицо:

– У стойки меня ждал сюрприз.

– За номер запросили слишком много?

– Это-то не проблема. А вот для тебя там оставили письмо. – Джамшеджи протянул ей бежевый конверт с короной «Таджа». На конверте было крупными буквами выведено ее имя.

Этого не хватало. Может, холодность отца объясняется тем, что он уже вскрыл и прочитал послание. Если это записка от Колина, все ее попытки показать, что он не имеет для нее никакого значения, пойдут прахом. Мог он прислать ей цветы? Если да, какой бес его попутал? Он же знает, что она здесь не одна, а с родней!

– Я не вскрывал письмо, – произнес, будто прочитав ее мысли, Джамшеджи. – Однако, как твой партнер, смею надеяться, что оно не содержит информации, которую ты считаешь нужным от меня утаивать.

Увидев в его глазах вызов, Первин провела пальцем по клапану конверта. Она так нервничала, что даже не заметила, что порезалась острым краем бумаги, и только потом увидела пузырьки крови, такие же алые, как и розы у нее за спиной.

Первин вытащила записку, прикрыла, приготовляясь, глаза. Сперва прочитает сама, потом передаст отцу. Если она этого не сделает, Джамшеджи решит, что ей есть что скрывать, – и этого он ей не простит никогда.

Первин посмотрела в записку. Почерк был ей незнаком.

Дорогая Первин!

Побывала там, где собиралась побывать нынче днем, кое-что видела.

Позвони при первой возможности.

И подпись: ЭХД.

– Вот, папа. Как ты и сказал, все дела