Барин-Шабарин 5 - Денис Старый

— Боюсь, что существенным образом помощь армии в сложившейся ситуации не смогу, — уклончиво ответил я, отзеркаливая улыбку своему собеседнику.

Мы буравили друг друга взглядами. Паскевич хотел меня задавить своим авторитетом. Беда для фельдмаршала была в том, что я лишь к государю-императору относился с некоторым пиететом. Так что глаз я не отвернул, и пусть он думает, что я чересчур горд. Но с чего я должен что-то давать? Это мое решение, и только!

На самом деле, сейчас помочь армии я мог лишь немногим, если речь о продовольствии. Но тридцать тысяч банок тушёнки и десять тысяч банок сгущённого молока я мог бы передать армии уже сегодня. Мог бы, но не буду. Пока снабжение армии, насколько я могу судить, более или менее налажено. Вряд ли, конечно, выдерживается не так давно увеличенная норма по мясу в четверть фунта в день. Но и вовсе без мяса с крупами русские солдаты не сидят. А вот в дальнейшем моя помощь может пригодиться, и будут ей куда как больше рады, чем сейчас. Не будем разбазаривать блага, подождём.

— Что ж… Вы можете нести свою службу и отчитываться своему начальству. Но без моего ведома из расположения войск не выйдет ни одно письмо. Учтите это и не хитрите, — дружелюбие генерал-фельдмаршала улетучилось, как будто его и не было.

— Я привез шесть с половиной тысяч штуцеров бельгийской выделки, пули Минье к ним, — бросил я уже через плечо, когда поклонился и направился на выход.

— Так чего же вы молчали? — вдруг спохватился Паскевич и снова разулыбался.

Все винтовки, которые я обещал передать армии ещё во время аудиенции у государя, приехали сейчас со мной. Я выполняю данное государю обещание, хотя это снова не всем может понравиться. Вероятно, правильнее было бы передать бельгийские штуцера в Петербурге, чтобы уже военное ведомство само распределяло их. Правильно для министерства — возможно, но у меня были собственные соображения.

Всё дело в том, как они его распределят. Наиболее вооруженные и боеспособные части будут расположены на границах со Швецией, Пруссией, Австрией, у Петербурга, ожидая десанта на Балтике. Так что, когда в Крыму станет высаживаться англо-французский десант, лишь пятнадцать тысяч русских войск находились на полуострове.

И я теперь привез винтовки в те самые места, где будут реальные боевые действия. Иначе от сердца оторванный с кровью подарок Отечеству может быть и вовсе не использован. Из того, что я знал, воинские соединения Российской империи простоят на границе со Швецией Пруссией и Австрией, так и не вступив в войну. Если только ход этой войны нынче не изменится, как изменился день её объявления.

Глядя на Паскевича, я позволил себе улыбку в ответ, но не стал паясничать и делать её шире. Как говорится, разумному вполне достаточно.

— Дозволено ли мне будет провести работу с интендантами, дабы понять проблемы и должным образом настроить работу на заводах по производству провианта? — спрашивал я. — Будет ли армия закупать при нужде провиант? У меня имеется поручение изучить потребности армии, чтобы в Екатеринославской губернии производить нужное.

— Если только сие будет для общей пользы и с выгодой для Отечества! — нехотя ответил Паскевич. — Вы можете говорить с интендантами, однако попрошу не указывать им. Думаю, что государь отблагодарил вас за предоставление штуцеров, посему не вижу смысла в словах благодарности и от меня. Пусть благодарностью будет то, что я разрешаю вам находиться в расположении войск.

Грубо. Конечно, я общаюсь с командующим, который наделён большими полномочиями, вплоть до заключения мира. И всё равно это грубо, здесь много игры: от дружелюбия до чуть ли не брезгливости. Паскевич, видно, в растерянности, что проецирует и на других.

И пока ещё этот командующий находится в чётком убеждении, что его ждёт последний решительный бой, после которого слава о генерал-фельдмаршале Иване Фёдоровиче Паскевиче будет греметь в веках, подобно славе Суворова. Но, наверное, боится проиграть, заочно соревнуясь с тем же Александром Васильевичем. Еще и русская пресса нагнетает такое соревнование этого старика с тем, кто умер физически, но чья слава живет.

Что ж, понаблюдаем, на каком моменте Паскевич сломается. Уже сейчас видна его исключительная осторожность, как по мне, так сравнимая с предательством. Нужно действовать, и быстро, лихо, не давая возможности врагу оправиться. Константинополь не так чтобы сильно далеко отсюда. Нужно только перевалы в Болгарии пройти, а там уже и рукой подать.

Война объявлена, турки выдвинулись, заняли дельту Дуная, немного продвинулись вперёд и стали окапываться. Русские же войска почти не сдвинулись с места. У меня есть убеждение, что Иван Фёдорович, имея все возможности действовать, ожидает вместо этого решения собранного в Вене конгресса.

Прямо сейчас в столице Австро-Венгерской империи должны были состояться консультации между представителями Пруссии, Англии, Франции и, собственно, Австро-Венгрии. В Петербурге не знают, зачем именно там собрались представители ведущих европейских держав, можно предположить, что они даже будут решать вопрос о разделе Османской империи. Ну никак не хотят верить в России в то, что Англия нас предаёт.

Хотя если использовать все договорённости, что изложены на бумаге, то Великобритания не предаёт, она ведёт собственную политику. Всегда можно отыграть назад. Чем и занимаются сейчас англичане. Наверняка они пообещали разделить Османскую империю, но только ничего об этом не сказали в публичном пространстве. Значит, как бы и вовсе ничего не говорили. Как в будущем с НАТО. Говорили, что расширять альянс на Восток не будут, в России поверили, но на бумаге ничего — и вот НАТО уж под стенами. Так и тут. В политике всегда уже все было, новое происходит крайне редко.

Я покинул дом генерал-фельдмаршала. Нужно было только доложиться Паскевичу, но проводить с ним время, развлекать разговорами старика — нет. Забавлять, подушки поправлять? На это нет ни времени, ни желания.

Я шел к главному интенданту южной группировки войск. Фёдор Карлович Затлер, генерал-интендант Южной русской армии, выглядел человеком решительным и энергичным, с умными глазами. Признаться, я шёл к нему на встречу уже плохим настроем, в предубеждении. Дело в том, что после Крымской войны в хорошо известной мне реальности он стал своего рода козлом отпущения, на которого скинули все огрехи и недоработки по снабжению русских армий на юге. Нужно же было назвать виновного, вот и назвали имя Затлера. И хочется же верить в это, ведь интендант, значит, по умолчанию — вор.

А