Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане - Владимир Виленович Шигин

Что объединяло знаменитого писателя и проходимца Фундаминского, я, право, не знаю. Из растерзанной Гражданской войной России Фундаминский вернулся во Францию весьма небедным человеком. Известен факт, когда его жена Адель, проснувшись как-то утром, закапризничала: «Хочу, чтобы меня обсыпали бриллиантами!» Ни больше ни меньше! Верный супруг тотчас помчался в ближайший ювелирный магазин и уже вскоре обсыпал капризную Адель жменями купленных бриллиантов… Так вот и жили… С началом Второй мировой войны и захватом немцами Парижа Фундаминский немедленно решает перековаться и порвать со своим иудейским прошлым. Именно тогда он срочно принимает православие. В то, что такая продувная бестия, как Илья Исидорович, вдруг уверовал в Бога, я не верю. Не тот он был человек. Православие же принял, по-видимому, чтобы снова попытаться выскользнуть из рук своих врагов. Но гестапо обмануть было не так-то легко. В 1941 году, как еврей и активный масон, Фундаминский был арестован немцами «в числе большой группы из около 120 русских масонов» и посажен в лагерь Компьен.

В 1942 году Фундаминского переводят в Освенцим. Оттуда он уже не вышел. Казалось бы, на этом можно было в биографии этого международного авантюриста поставить точку, но не тут-то было! Спустя много лет о Фундаминском вспомнили его парижские единомышленники-масоны, и в 2004 году Фундаминский был торжественно канонизирован Константинопольским патриархом как… святой мученик. Из хроники событий: «1 мая 2004 года в Александро-Невском соборе в Париже состоялся торжественный акт канонизации новопрославленных святых, участников “Православного дела” — протоиерея Алексия Медведкова, священника Димитрия Клепинина, матери Марии (Скобцовой), Юрия Скобцова и Ильи Фундаминского. Вопрос о канонизации пятерых подвижников был рассмотрен Синодом Константинопольского Патриархата по просьбе архиепископа Команского Гавриила (де Вильдера), экзарха приходов русской традиции в Западной Европе». Наверное, Фундаминский — это единственный святой из всех революционеров, эсеров и боевиков, комиссаров Гражданской войны и депутатов Госдум России всех созывов! В этом он, кажется, переплюнул всех! Раньше фотографии Фундаминского, как находящегося в розыске опасного эсера-террориста, висели в полицейских участках, теперь же его светлый лик взирает на нас с икон. Отныне можем быть твердо уверены, что у террористов-революционеров сегодня появился свой собственный святой покровитель — святой Илия Фундаминский. Его светлый образ ласково смотрит на новые поколения разрушителей России с еще не просохших икон и вдохновляет их своей молитвой… Что и говорить, чудны дела твои, Господи!

* * *

О восстании на «Памяти Азова» 1906 году по свежим следам были сложены песни «Мы сами копали могилу свою», «Царские гости» («Трупы блуждают в морской тишине…») — обе на стихи В. Богораза-Тана — и «Море в ярости стонало» на стихи некоего Г. Ривкина. Глубоко сомневаюсь, чтобы очень уж близки были флотские дела и Богоразу и Ривкину. Еврейские поэты просто выполнили социальный заказ. В течение последующих ста лет больше никаких песен о мятежниках с «Памяти Азова» уже никто не сочинял. Если потом о «Памяти Азова» иногда и вспоминали, то в основном смакуя обстоятельства казни участников мятежа и «зверства» царских властей.

Из приказа морского министра № 215 7 августа 1906 года: «Государь император, в воздаяние честно исполненного нижепоименованными чинами учебного судна “Рига” и крейсера I ранга “Память Азова” военного долга и присяги при подавлении мятежа на этих судах в ночь с 19-го на 20-е июля, Всемилостивейше соизволил пожаловать им серебряные медали с надписью “за храбрость”, на Георгиевской ленте: учебного судна “Рига”: юнкерам флота: Чаплину, Минорскому, Лазареву, Бижинскому, Виноградову, Палицыну, барону Унгерн-Штернбергу, Остолопову и барону Жирару-де-Сукантон; старшему боцману Усачеву; артиллерийским кондукторам: Засолоцкому, Кулагину и Панютину; боцману Кириллову и квартирмейстеру Хренову; крейсера I ранга “Память Азова”: артиллерийским кондукторам: Егору Огурцову и Кириллу Лаврененко; артиллерийским квартирмейстерам: Панфилу Ершову и Степану Точеловичу; писарю Василию Евстафьеву и ученикам-матросам: Василию Анисимову, Рукасову и Литвинову».

С победой Февральской революции все в России переменилось, и бывшие герои подавления мятежей 1905 года в одночасье стали палачами и царскими сатрапами, а вчерашние мятежники стали страдальцами за народное дело и героями революции. При этом вышедшие из тюрем и вернувшиеся с каторги участники революции 1905 года требовали себе привилегий и всяческих наград и льгот, а их бывшие противники, наоборот, лишались былых льгот, привилегий и наград. Так, 12 апреля 1917 года центральный исполнительный комитет Севастопольского совета направил предписание председателю судового комитета эскадренного миноносца Черноморского флота «Счастливый»: «Предлагается секретно, без оглашения, предложить кондуктору Митрофанову снять Георгиевскую медаль, полученную им за усмирение команды в 1905 году на крейсере “Память Азова”». Однако зимой 1917–1918 годов в том же Севастополе бывших участников подавления мятежей 1905–1906 годов уже расстреливали десятками.

Как всегда, вокруг истории мятежа на «Памяти Азова» и в особенности вокруг казни его зачинщиков родилось немало легенд, причем порой весьма экзотических.

В свое время кем-то была запущена легенда о том, что перед расстрелом матрос Дмитрий Григорьев якобы завещал свои часы тому, кто его расстреляет. Возвышенно! Романтично! Но нереально!

Уже в послевоенные годы журналист Б. Котельников додумал эту легенду своими домыслами. Вот как выглядит эта история в изложении уже знакомого нам писателя Кардашева: «Советскому корреспонденту Б. Котельникову довелось за рубежом случайно встретиться с вдовой донского казака, бежавшего из России в годы гражданской войны. Ее муж, старый уже человек, умер, как она рассказывала, когда ее не было дома. Умер, сидя за столом. Когда жена вернулась, он уже похолодел. На столе перед ним лежали серебряные часы, которые он привез с собой из России. Казак не любил эти часы и никогда их не носил; хотел выбросить, но приберег на черный день для продажи. Однако так и не продал. Корреспондент заинтересовался часами. На внутренней стороне их крышки была выгравирована эмблема Ревеля — фигурка средневекового воина, держащего в отставленной в сторону руке копье с флажком. Это был Старый Томас, и ныне возвышающийся над зданием таллинской ратуши. Под фигуркой готическим шрифтом по-эстонски было написано: “Помни Ревель”. В памяти Котельникова всплыла некогда слышанная им легенда о серебряных часах, завещанных палачу приговоренным к расстрелу матросом. Позже он рассказал о ней на страницах своей книги “Балтийская легенда”».

Почему обычные часы с надписью «Помни Ревель» у старого казака должны быть именно часами расстрелянного матроса? Ведь сам-то казак об этом ничего корреспонденту не говорил, а рассказывала его старуха жена, что он просто умер с этими часами, и всё! Какие основания были у журналиста для утверждения, что именно этот казак был некогда палачом матросов и именно ему завещал свои часы один из