Командовать парадом буду я! - Михаил Барщевский

Все недоуменно посмотрели почему-то не на говорившего, а на Вадима. Будто кто-то, так, между прочим, обратился к Осипову:

– Здравствуйте, Леонид Ильич!

Вот уж Брежневым себя Вадим в консультации никогда не ощущал. Остапом Бендером, знал, за глаза его иногда называли. Но такие взгляды? Как на генсека?!

Растерявшийся Вадим, так и не сообразивший, кто его окликал, стал, пригнувшись, пятиться к выходу, будто пробирается между рядами, опоздав к началу спектакля.

– Подожди меня, Осипов! – Тот же голос. Только сейчас Вадим понял, кому он принадлежит. Молодой парень, чуть старше его. Знакомые черты, но где он его видел и видел ли вообще, Вадим не припоминал.

Тотчас до него дошел смысл обрывочных фраз, услышанных краем уха в кабинете Марлена. «Новый инструктор…», «В райкоме говорят – из молодых да ранний», «Какого черта его к нам понесло?»

– Осипов, Вадим Михайлович! Подождите, если товарищ просит! – зычно скомандовал Марлен. Точь-в-точь старшина, повторяющий рядовым приказ лейтенанта. Будто они глухие и сами не слышали.

Через час в кабинетик Вадима, который, чтобы время зря не шло, отписывал ходатайства по завтрашнему делу, заглянул «Эс-Эс».

– Так вы знакомы с нашим новым инструктором райкома, Вадим Михайлович? – Тон «эсэсовца» был, что называется, медоточивым. А выражение глаз почти как у подзащитных Вадима по самым тяжелым уголовным делам – «Помоги, спаситель!».

– Он со мной – да, а я с ним – пока не знаю! – Вадим считал, что пошутил, а Соловьев понял так, что его на место поставили.

– Извините, что помешал, – в полупоклоне Соловьев задом отшагнул к двери, благо недалеко. – Валерий Александрович ждет вас в «Красном уголке»!

Дверь закрылась.

«Слава богу, теперь я хоть знаю, как его зовут!». Вадим отправился в бывшую коммунальную кухню.

В «Красном уголке» сидели новый инструктор райкома и Марлен.

– А ты ведь меня не узнал, признавайся, Вадим! – радостно, с открытой улыбкой на лице обратился к Осипову молодой партийный наставник.

– Да ты что, Валера? – Вадим был само радушие, хотя, по правде, всматривался в инструктора, пытаясь вспомнить, где же, черт побери, они встречались. – Просто не хотел демонстрировать свое знакомство с большим человеком…

– Ну, не буду вам мешать! – То ли Марлен решил проявить деликатность, то ли использовал момент, чтобы культурно свалить.

– Хорошо, Марлен Исаакович. До встречи, – не поворачивая головы, произнес Валера. – А почему тебя на партсобрании не было? На собрания, Вадим, надо ходить!

– Так я же не член партии! Кто ж меня примет?!

– А ну-ка садись, поговорим. Лучший студент нашего курса и не член КПСС? Это неправильно. – Трудно сказать, Валера завуалированно напомнил Вадиму, откуда они знакомы, или просто проговорился. Но теперь Вадим сразу вспомнил – был у них на курсе такой милиционер, кажется, в отделе по охране метрополитена работал, хороший парень, семейный. Потому и учился слабовато. Не в его, Вадима, группе, а в другой, составленной из великовозрастных студентов. Потом Вадим вспомнил, что встречался он с Валерой несколько раз у декана, когда тот собирал старост групп. На поточной лекции, где сидело по 200 человек, они, конечно, друг друга не заприметили бы.

– А о чем говорить? Я для нашей партии не подхожу. Из служащих, наполовину еврей, наполовину немец. – В словах Вадима звучала улыбка, а не обида, хотя ему было что вспомнить и на что обижаться.

– Перестань! Это не имеет ни малейшего значения. Все, о чем ты говоришь, – глупости! – Приветливую интонацию сменила деловитость. – Видишь, Вадим, ты же сам говоришь «нашей партии». Значит, внутренне ты уже коммунист!

Вадим не мог понять – он дурак или прикидывается?

– Тебе сейчас сколько? – Валера достал ручку и блокнот.

– Двадцать восемь, – автоматически ответил Вадим.

– Комсомолец?

– Пока да!

Валера еще что-то спрашивал, записывал. Осипов механически отвечал, а сам при этом предался воспоминаниям.

Работая на пищекомбинате, курса с третьего, Вадим пытался вступить в партию. И хотя работал на производстве, а не в торговле или науке, ничего не получалось.

Райком партии ежегодно спускал квоты – сколько и какой категории трудящихся надо принять. И хотя директор пищекомбината сам несколько раз с курирующим инструктором райкома беседовал, на ИТР (инженерно-технические работники) и служащих квоту не спускали. Рабочие – пожалуйста, инженерно-технические работники, юрисконсульты, бухгалтеры – нет!

Бабушка Эльза при каждой общесемейной встрече не без ехидства спрашивала бабушку Аню, что ж это так, в партию-то Вадика не берут. «В вашу, Анна Яковлевна, партию! Может, не достоин? Или сын изменника родины?»

Бабушка Аня вскипала, говорила что-то про чистоту рядов, про принципиальность отбора. Потом понимала, что сморозила глупость, и замолкала. Но тут вступал Михаил Леонидович:

– Это в твои времена, мама, в партию вступали, искренне веря в светлое будущее и мировую революцию. Уже десятки лет, по крайней мере после войны точно, в КПСС идут только из карьерных соображений. И Вадька также. Это – правда. Но иначе его в коллегию не примут.

На этом месте наступал черед «арии Илоны», поскольку камнем-то метили больше в ее огород, чем в угодья Анны Яковлевны. Михаил Леонидович намекал на любимую и ближайшую подругу жены – Эмму Копцеву. Она вступила в партию из идейных, как утверждала, соображений. Мол, чем больше порядочных, то есть таких, как она, людей в партии, тем лучше сама партия.

Партия, разумеется, лучше не стала, а вот Эмма в своей библиотеке из редактора отдела библиографии стала заведующей отделом периодики. Ибо главой отдела мог быть только проверенный партийный товарищ. Идеологическая работа – театральная периодика. Понимать надо!

Илона сразу бросалась на защиту подруги:

– Да, это – так! Если в партии только приличные люди будут, то и в низовых парторганизациях не будут голосовать за всякую ересь!

– Ну, атеисты-то голосуют за ересь вполне искренне, – встрял Вадим. – Это как раз поднятие руки по убеждению, а не из трусости. Безбожник он и есть безбожник!

– Правильно, Вадик! – радовалась поддержке бабушка Аня.

– Нет, не правильно! – отстаивала подругу Илона. – Эмма, между прочим, не безбожница, а искренне верующая католичка.

– Католикам сегодня, пожалуй, у нас труднее всех, – меланхолично замечала бабушка Эльза, вспоминая, очевидно, свое детство и воскресные службы в костелах дореволюционной Риги.

– Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала?! – набрасывался из раза в раз на жену Михаил Леонидович. – Искренне верующая католичка вступает в партию безбожников искренне! И случайно сразу получает карьерный рост!

Илона сникала, а бабушка Эльза, больше чтобы уесть Анну Яковлевну, чем всерьез, говорила: «Вот в старые времена в орден Тевтонских рыцарей принимали действительно проверенных и благородных людей…» Она говорила всерьез, но все остальные начинали смеяться, и тема затухала.

Надо сказать, что Анна Яковлевна однажды-таки отправилась в Горком партии похлопотать за внука. Но ей деликатно и вежливо объяснили: «Торопиться некуда. Вашему Вадиму сейчас 20, а комсомольский возраст до 28. Тогда и примем. Тогда и приходите».

Старая прокурорша ехидно заметила:

– Мне, сынок, сейчас 75 лет. Через восемь лет будет 83. А вдруг не доживу?

– Вы доживете! – молоденький инструктор сказал это таким тоном, что сомнений в его отношении к живучести ветеранов партии не оставалось.

– Если вы это обещаете от имени всей партии, то доживу! – с вызовом подчинилась партийной дисциплине бабушка Аня и гордо удалилась.

Вадима в партию так и не приняли, что действительно помешало ему попасть в коллегию адвокатов с первой попытки.

Прошло недели две после случайной встречи Вадима с новым инструктором райкома. Он уже и забыл про нее, как неожиданно его вызвал Марлен.

В кабинете, кроме заведующего, сидели «Эс-Эс» и Мотывиловкер. То есть все руководство консультации – партийно-административно-профсоюзное – было в сборе.

– Вадим Михайлович, – почти торжественно начал Марлен, – из райкома пришло письмо…

– А я уж испугался, что телеграмма. Что-нибудь типа «Грузите апельсины бочками» или «Графиня изменившимся лицом бежит пруду», – бойко перебил заведующего Вадим. Надеялся, что сработает испытанный способ избежать неприятного разговора с Марленом – заставить того улыбнуться. Мотывиловкер расхохотался, но, поймав взгляды Марлена и Соловьева, моментально проглотил смех и изобразил на лице глубокую серьезность в соответствии с торжественностью момента.

– Пришло письмо. Разнарядка на прием в кандидаты в члены КПСС. – Марлен словно не услышал шутку Вадима. – Сергей Сергеевич, доложите, пожалуйста!

– Да, так вот! – засуетился «эсэсовец». – Разнарядка. На мужчину в возрасте 27-28 лет, комсомольца.