Славянская мифология - Николай Иванович Костомаров

Из третьей веснянки можно предполагать, что тут есть какая-то связь с веснянкою о воротаре (см. ниже). Таким образом, в игре, которую сопровождает пение веснянки о воротаре, девицы носят на протянутых руках ребенка; в других местах та же игра – хождение с ребенком, и непременно женского пола, на протянутых руках – сопровождается песнею о зажженной дуброве, и погашение этого пожара приписывается лицу:

Ой, вербовая дощечка, дощечка,

Там ходила Настечка, Настечка,

Та цебром воду носила, носила,

Зелену диброву гасила, гасила,

Скильки в цебри води е, води е,

Стильки в дивочок правди е, правди е.

Потом повторяются первые два стиха, а за ними:

Решетом воду носила, носила,

Зелену диброву гасила, гасила;

Скильки в решети води е, води е,

Стильки в парубкив правди е, правди е, —

которое изображает носимая на руках девочка. Это, должно быть, обломки древнего мифологического представления, относящегося к почитанию солнца, огня и воды, наиболее выражавшегося в весенних празднествах. Быть может, зажигающая девица была образ солнечной палящей силы, а гасящая вода – дождь, обращающий палящую силу в плодотворную. Одежда девицы, зажигающая своим блеском дубровы, вероятно, есть те же ризы, которые в колядках, по одним вариантам, просто госпожа, а по другим – Богородица, белила на Дунае и которые ветры унесли на небеса на одеяние Богу.

На тихим Дунай, на крутим бережку,

Там господиня ризи билила…

Ой десь узялись буйний витри,

Та взяли ризи пид небеса…

Вси небеса росчинилися,

А в тии ризи сам Бог убрався.

Тем более что в другой колядке самый праздник Рождества представляется в виде огненного дива:

Уси святии ослоном сили,

Тильки немае святого Риздва.

Рече Господь святому Петру:

«Петре, Петре, послуго моя!

Пиди принеси святее Риздво».

Не ввийшов Петро як пив-дороги,

Здибало Петра чудо чуднее,

Чудо чуднее, огнем страшное.

Петро злякнувся, назад вернувся.

Рече Господь до святого Петра:

«Ой Петре, Петре, послуго моя!

Чож ти не принис святого Риздва?» —

«Ой здибало мене чудо чуднее,

Чудо чуднее огнем страшное!

А я жахнувся, назад вернувся». —

«Ой не есть то, Петре, нияке чудо,

А то есть святее Риздво;

Було его взяти, Петре, на руки,

Сюди принести, на стил покласти

Зрадовались би уси святии,

Що перед ними Риздво сило», —

что делается понятным, если вспомнить, что праздник Рождества заменил языческие празднования-возвращения или возрождения солнечной палящей силы. С образом зажженной дубровы состоит в переносной связи песня о курящейся дуброве, с которою сравнивается девица тоскующая.

Зелененькая дибривонька, чом не гориш, тильки куришся?

Молодая дивчинонька, чом не живеш, тильки журишся?

В одной веснянке поется о пожарах (т. е. огнях) на пятой неделе Великого поста:

Пожари горили

На билий недили.

Здесь можно было бы разуметь обычай выжигать на степях сухую прошлогоднюю траву раннею весною, но так как это не единственный признак огня в веснянках, то и в этой песне скорее надобно видеть указание на древнее значение огня в языческие времена. Игра «горю дуба», о которой мы упоминали, относится к тому же.

В одной песне пылание зажженной соломы сопоставляется со смертью девицы.

Роспалю я куль соломи, не горить – палае.

Бижи, бижи, козаченьку, – дивчина вмирае.

В свадебных песнях невеста говорит матери: «Загребай, матушка жар: будет тебе жалко дочки».

Загрибай, мати, жар, жар:

Буде тоби дочки жаль, жаль.

Здесь, кажется, та мысль, что когда мать будет топить печь, то пожалеет о своей дочери, вспомнив, как она разделяла и облегчала труды матери.

Девица сравнивает сожаление молодца о том, что она не вышла на улицу, с горящими угольями, тогда как она не топила печи и ничего не варила.

Не топила, не варила – на припичку жар, жар,

Як не вийду на улицю – комусь буде жаль, жаль.

Здесь топка печи и варка сопоставляются с выходом на улицу и беседою девицы.

Горящая свеча символизирует доброе желание и как будто заключает в себе таинственную силу помощи. Девица хочет зажечь свечу и послать к Богу, чтоб ее милому был счастливый путь.

Ой засвичу яру свичу, та пошлю до Бога,

Та щоб мому миленькому счастлива дорога.

Козак просит девицу засветить восковую свечу, пока он перейдет вброд быструю реку.

Ой засвити, дивчинонько, восковую свичку:

Нехай же я перебреду сю биструю ричку,

В одной веснянке поется о зажженных свечах перед солнцем и перед месяцем.

Засвичу свичу

Проти сонечка.

Тихо иду,

А вода по каминю,

А вода по билому

Ище тихше.

Засвичу свичу

Проти мисяця.

Тихо иду, и пр.

Не горить свича

Проти (т. е. в сравнении

с светом солнца) сонечка,

Тихо иду, и пр.

Не горить свича

Проти мисяця,

Тихо иду.

Не было никакого повода возникнуть такому образу в христианские времена, притом же этот образ встречается в весенних песнях, в которых более сохранилось следов глубокой старины. Поэтому мы думаем, что символизм свечи (или вообще светильника) в малорусских песнях не возник из христианских приемов, а составляет один из признаков древнего языческого миросозерцания.

Сгорение – образ невозвратной потери. Несчастный сирота спрашивает свою судьбу: не утонула ли она или не сгорела ли? Если утонула, то просит приплыть ее к бережку, а если сгорела, то ему остается только сожалеть.

Чи ти в води потонула, чи в огни згорила?

Коли в води потонула – приплинь к береженьку,

Коли ж в огни погорила – жаль мому серденьку.

Четыре времени года в малорусских песнях выразились неравно. Как мы уже сказали, зима почти ускользает из них; зимних образов нет даже в колядках, которые поются исключительно в зимнее время. То же и с осенью, хотя это веселое время свадеб.