Сонет с неправильной рифмовкой. Рассказы - Александр Львович Соболев

глупо, но, по счастью, его была почти пуста. Конечно, встреть он старого знакомого, он бы просто перекинул свои покупки в чужую корзину с тем, чтобы выпростать их перед кассой или, оставив их в общей куче, потом вернуть приятелю мелочь, но эта ситуация была ему в новинку. Собственно, он вообще не очень понимал, что происходит: ясно было, что никакая помощь ей не нужна, но нужен зачем-то сам Васильев. Сперва он подумал, что это какой-то новый, по-французски изысканный вид мошенничества, но никак не мог сообразить, в чем бы он мог заключаться. Даже если бы она, набрав полную телегу яств, попробовала бы заставить его за нее заплатить, он вполне мог в последнюю секунду сбежать, а ничего другого в голову не приходило. Пока же он продолжал толкать свою телегу чуть позади ее, исподволь наблюдая за ее легкой походкой и решительными движениями. Она была одета в легкую светлую блузку и белые короткие джинсы; на одной из щиколоток виднелась полустертая светло-голубая татуировка, разглядывать которую подробно было неловко, тем более что она, поймав направление взгляда Васильева, опять улыбнулась; он нахмурился. «Откуда вы?» — «Из России». — «Значит, вы должны разбираться в овощах».

Он хотел было сказать, что впервые слышит такое и что обычно, узнав, откуда он родом, люди говорят про морозы, водку, снег, Путина, но никогда про овощи, как понял, что она именно этой реплики и ждет и в расчете на нее и подала свою, как чемпион, снисходительно взявшийся натаскать новичка, заранее зная все его движения, — и нахмурился. Она расхохоталась, как будто прочла его мысли и проговорила: «Ну не сердитесь. Что вы думаете об этих баклажанах?» Баклажаны были превосходны.

Больница областного центра, где Васильев служил начальником департамента медтехники, закупила чрезвычайно хитрый и дорогой прибор у фирмы, базирующейся в Софии-Антиполисе, французском технологическом кластере невдалеке от Ниццы. К многомиллионной сделке прилагался еще бесплатный курс обучения для двух врачей и одного техника: первые должны были осваивать высокоумную машину, а третий — выучить основные моменты регулярного обслуживания, чтобы по пустякам не гонять за тридевять земель французского механика. С выбором врачей проблем не возникло, а с техником вышла заминка: Васильев, мысленно перетасовав своих подчиненных и посоветовавшись с заместителем главврача, впал в административный ступор. Собственно, единственным требованием к кандидату было, чтобы он в обозримом будущем — пять или десять лет — из больницы не уволился, а этого как раз гарантировать никак не получалось. По закону никакие кабальные контракты такого рода не допускались, а если бы даже больничные юристы и состряпали что-нибудь подобное, то любой суд взял бы сторону работника. Поэтому, еще раз посоветовавшись и как следует подумав, он решил ехать самостоятельно, поскольку про себя был абсолютно уверен, что никакие будущие посулы частных клиник не заставят его отказаться от места.

Главврач, повздыхав, выписала ему командировку; коллеги изощрялись в завистливом остроумии чуть не месяц, покуда он передавал дела, готовясь к длительному отсутствию. Франция, в полном соответствии с веками создаваемым мифом, представлялась им в виде череды увлекательных картин, где скучный плешивеющий Васильев, не снимавший на работе белого халата, представал главным героем: на балюстраде с коктейлем, на пляже под зонтом, под руку с блондинкой. Занятно, что и сам он, устав повторять, что не видит особенной разницы между Лазурным берегом и Колпиным Ленинградской области (куда он ездил покупать прибор для лучевой терапии), оказался подвержен той же игре воображения. Будущая поездка виделась ему чередой пленительных сцен, протекающих то на морском берегу, то в лимонных рощах — и таинственная женская фигура играла в них далеко не последнюю роль.

Действительность, как всегда, отрезвляла. Сперва предстояла утомительная беготня с визой, ради которой пришлось записываться за два месяца, ехать в Москву, толкаться в визовом центре; там оказалось, что фотография его какого-то не того формата, так что следовало переделывать ее в тамошнем же алчном автомате; на его французские верительные грамоты, заранее прибывшие из Софии-Антиполиса, пигалица в окошке смотрела так, как будто он только что самостоятельно их изготовил… После было долгое ожидание визы, новая поездка в Москву уже за готовым паспортом — и, наконец, круговой рейс через Стамбул, где он из экономии не брал гостиницу, а спал прямо на скамейке в зале ожидания, то и дело холодея от ложного чувства пропажи рюкзака. Наконец, насупленный жандарм с неблагополучной родинкой под веком (встретив такого дома, Васильев немедленно вручил бы ему свою визитку вместе с настоятельным советом срочно посетить дерматоонколога), долго щурившийся на его паспорт, шлепнул все-таки заветный штамп и пропустил в тесный, нелепый и резко пахнущий морем аэропорт Ниццы.

Здесь его уже встречали представители принимающий стороны — деловитый алжирец Камаль и рыхлая русская Кристина: оба, как будто специально опровергая ожидания, повели себя в разрез с национальными стереотипами. Камаль, одетый в светлый полотняный костюм, был демонстративно сух и корректен: поглядывая на часы, он, несмотря на протесты Васильева, подхватил его чемодан и быстро, не оглядываясь, зашагал вглубь автостоянки, так что остальные еле поспевали за ним. Далее чемодан был водружен в багажник блеклого Вольво, Васильев усажен на заднее сиденье, где было теснее, чем в турецком самолете, после чего Камаль сообщил, что он опаздывает на партию в гольф, так что только отвезет гостя в апартаменты и откланяется, а все необходимые инструкции лежат в конверте на кухонном столе. После этого он сосредоточился на управлении автомобилем, а за Васильева взялась Кристина, которая, к его изумлению, обращалась с ним так, как будто он служит не в больнице, а в российском генштабе, причем в той его части, которая ведает наступательными операциями. За те сорок минут, покуда они стояли в пробке, чтобы выехать на магистраль, потом на самой магистрали, а позже, чтобы съехать с нее, Васильеву досталось и за агрессию, и за отсутствие дисциплинированности в войсках, и за промахи артиллерии, и за несогласованность родов войск, так что к концу поездки он чувствовал себя совершенным Хлестаковым в генеральских погонах, причем проигравшим накануне свое Ватерлоо.

Камаль, выгрузив чемодан и откланявшись, уехал, а Кристина, у которой были ключи, вызвалась проводить его прямо в квартиру. Замок заело, так что она, неловко повернув ключ и, кажется, попортив ухоженный ноготь на безымянном, выругалась сквозь зубы шепотом, что Васильеву понравилось. Квартира встретила их запахом пыли и неуюта: здесь большая фирма селила командировочных (позже, затеяв от скуки на выходных генеральную уборку, Васильев выгребет из-под софы кое-какие следы жизнедеятельности предыдущего постояльца, заставившие его вяло задуматься о многообразии человеческих типов). Распахнув окна, выходившие на заросший платанами и акацией дворик с красующимися посередине восемью разноцветными мусорными баками, каждый из которых принимал