В поисках себя. Том 1 - Андрей Тутевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прочь! Прочь, проклятые твари! Аа….
Он ощущал, как в него входил поток тепла, но вместе с тем его наполнила целая гамма боли:
На разных участках его кожи проходила острая боль, словно в него вонзались иглы, а затем, не спешно, она проходила, превращаясь в ноющую, которая растекалась от одной точки вокруг, все дальше и дальше, поглощая все тело.
Так до тех пор, пока она не переросла в кожную боль, покрыв собой все тело и не найдя, как двигаться дальше, вперёд, решила сменить направление, углубляясь, переходя на кости, сухожилия, суставы и кровеносные сосуды, превращаясь в соматическую.
Когда он уже думал, что хуже не будет, та прикоснулась к нервам, повреждая их и проходя по ним, словно поток по руслу реки, разраждаясь нейрапотической болью, отчего его тело схватили судороги и конвульсии, из-за которых он утратил контроль над телом.
Его рот был открыт, готовый орать от боли и дальше, но спазмы в глотке заглушили крик, сделав его немым, а вместе с тем забрали у него способность дышать и он ощущал, как задыхается.
Уже когда он почти отключился, то услышал издали:
— Не шевелись и они не будут тебя кусать, — прозвучал монотонный и медленный, очень хриплый, почти старческий голос.
Услышал Руун его где-то на задворках сознания, будто человек говорил за сотни метров от него, но, не особо задумываясь, все же прислушался к нему, максимально стараясь перестать шевелиться, что, впрочем, выходило не очень.
Спустя несколько минут, когда он уже думал, что задохнётся, у него появилась небольшая возможность дышать, чем он и воспользовался, стараясь перестать двигаться вовсе.
Судороги и конвульсии прошли, но его тело продолжало колотить, а удары сердца слышались так громко, как звук набата прямо у его головы.
«Они ползают… Ползают…» — ощущал он щекотку телом, но больше не осмеливался шевелиться, исключая дрожь от страха и паники, которые отчасти заглушались адреналином.
Сейчас он ощущал себя статуей, замёрзшей на столетия, наблюдаящая за тем, как время продолжает течь дальше, где-то разрушая ее, перенося на новые места и в целом контактируя с ней, всячески оказывая на нее влияние.
Как только он немного успокоился, то осознал, что убил много насекомых, ведь их осколки теперь в нем.
Среди них были и ядовитые, а его аспект заполнился на десять процентов одночастно, что и позволило ему слегка стать устойчивым к яду, который вызвал у него затруднения в дыхательном процессе.
Он ещё ощущал моментами, как они кусали его, отчего содрогался, но шевелиться не решался.
Сейчас он решил максимально возможно провести в порядок свои мысли и успокоиться.
Да, он уже знал, что заперт среди сотен и тысяч разнообразных тварей, изучая то, что Руун увидел в памяти этих осколков.
Замкнутое место, глубокая яма, откуда они сами вылезли не могли, поскольку края ямы были смазаны чем-то, что не позволяло к ней приблизиться.
Это место стало круговорот жизни, где одни убивают других, дабы сожрать, а затем отложить личинки, чтобы уже те в свою очередь продолжали этот цикл, но будучи более приспособленными к старым врагам.
Минуты шли за минутами, стук сердца умолкал, а он ощущал, как дико болит его правая рука, которой не было.
Во сне он видел помимо лица и отсутствие руки.
«Ничего… Все хорошо… Ничего… Она восстановится, как и лицо… Все будет хорошо», — твердил он себе эту мантру, дабы не реагировать на новые порции редких укусов и копошения на его теле.
Минуту в этой тьме превращались в часы, и ему казалось, что он все лучше и лучше различает во тьме этих насекомых, но это лишь сильнее давило на его разум.
Много раз он видел крыс, которые почему-то выжили в этом месте, издавая свойственный своему роду писк. Каких-то мелких тараканов, что шипели на всех вокруг и порою даже взрывались изнутри, убивая всех вокруг, после чего к их виду переставили подходит, пока вновь не забывали об их опасности.
Несколько раз на себе самом он замечал скорпионов, что дрались друг с другом, не желающих уступать свою территорию, пронзая при этом своими жалами его тело. Каких-то очень прыгучих насекомых, прямо с налёту захватывающих себе добычу. Больших, похожих на скарабеев, плеющихся ядом. А так же пауков с тысячи волосков на их теле, которых все старательно избегали.
Кого только не видел он за это время, — слезы страха давно перестали течь, закончившись, а тело, отказавшись слушаться, даже дрожать уже не могло.
Ему казалось, что прошла бесконечность, а стражи наверху, вне ямы, много раз меняли факела, освещающих все там, наверху. А ещё чаще он слышал топот, проходящих мимо, над ними, людей.
Кто-то из них кидал объедки вниз, другие плевали, а иные смеялись.
Так продолжалось до тех пор, пока его желудок все сильнее от боли не приводил его в чувства.
Внезапно его наполнило волна тошноты и он поспешно вскочил, опорожнив свой желудок.
С него вышла лишь жидкость, и хотя он не видел, что там, но запах отчётливо отдавал кровью.
И это, пожалуй, была его большая ошибка: тот же час его тело стали неистово кусать тысячи, десятки тысяч насекомых, не оценил его инициативности.
Вновь волна паники и все повторилось: бесконечные попытки раздавить не менее бесконечное количество насекомых, перекатываясь с боку на бок по земле.
Его крики давно превратились в что-то неясное: рыки, стоны, как грубые, так и писклявый, хныканье, мычание и многое другое, что рассмешило бы людей, наблюдающих за ним сверху, будь они здесь.
В этот раз это действие продлилось дольше, пока его глаза не покрыл туман, однако, в этот раз его ничей голос не вытащил и он потерял сознание, утратив способность дышать.
* * *
Очнувшись, Руун продолжил с последней секунды до этого, забыв отрывок темноты, став яростно вертеться на месте, чем вызвал очередную волну укусов тварей на нем и вокруг.
И вновь он отключился, но уже от боли, а не от удушья.
* * *
Новое, очередное пробуждение было лучше: он не двигался.
Лёжа на земле, Руун ощущал, как эти твари доедают остатки его волосяного покрова по всему телу, а некоторые идут дальше, пробивая себе дыры до его крови.
Боль была слабее — он привыкал к ней, либо просто переставал чувствовать тело.
«пятьдесят процентов», — осознал он наконец настоящую причину, почему боли меньше, ведь яд стал хуже действовать на него.
Нос