Мода на умных жен - Елена Арсеньева

– Она только подтвердила, что у Георга Кристофа был соавтор, а также то, что портрет был закончен ближе к концу века.

– То есть как?

– Да так. Повторяю, портрет датируется 1740-ми годами. Поскольку Георг Кристоф Гроот умер в 1749 году, позднее он никак не мог к нему прикоснуться. Но каким же тогда образом среди красок, которыми написан портрет, появилась берлинская лазурь?

– Это синенькая такая? – нахмурилась, припоминая, Алена. – Кстати, меня всегда интересовало, а почему она, собственно, берлинской называется?

– Считается, что впервые ее получил в начале XVIII века берлинский красильщик Дисбах. И вы правы – она именно что замечательного синего цвета.

– А что же с ней не так? Ведь если она была получена в начале XVIII века, значит, Гроот в 40-е годы вполне мог ее использовать.

– В том-то и дело, что не мог.

– Почему?

– Потому что… Ладно, я вам подробнее расскажу. Дисбах получил ее совершенно случайно. Понимаете, в своем производстве он использовал поташ, то есть карбонат калия К2СО3, – мимоходом, с легкостью необычайной уточнила Майя (Алена вспомнила, что когда-то, давным-давно, на выпускных экзаменах в средней школе она получила пятерку на экзамене по химии… видимо, с перепугу получила, не иначе, причем перепугалась до такой степени, что постаралась быстренько забыть обо всей химии на свете!). – И вот однажды, совершенно неожиданно для самого Дисбаха, раствор поташа в соединении с солями железа дал очень красивое синее окрашивание. Дисбах начал выяснять, почему так произошло сейчас, но не происходило раньше. Он был очень дотошный человек и смог установить, что поташ из последней партии был прокален в сосуде, в котором раньше была бычья кровь. Просто не помыли посуду и прокалили в ней поташ… Осадок, который давал этот поташ с солями железа, после высушивания представлял собой темно-синюю массу с красновато-медным металлическим блеском. Дисбах попытался использовать это вещество для окрашивания тканей – и пришел в восторг от результата. Итак, у него появилась новая краска – относительно дешевая, неядовитая, устойчивая к слабым кислотам, а главное – исключительно красивого, интенсивного цвета. Например, для получения голубой краски достаточно было на 200 частей белил взять всего одну часть нового пигмента, то есть в девять раз меньше, чем традиционного ультрамарина! Неудивительно, что новая краска, сулившая большие выгоды ее открывателю и производителю, быстро вытеснила прежний ультрамарин. И неудивительно также, что Дисбах очень долго держал ее производство в секрете. Художники пока что работали с ультрамарином. Только спустя два десятилетия английский врач, естествоиспытатель и геолог Вудворд разгадал секрет Дисбаха и тайну берлинской лазури. Теперь краску мог получить каждый желающий: надо только прокалить с карбонатом калия сухую кровь, полученную с боен, обработать массу водой, добавить к раствору железный купорос с алюмокалиевыми квасцами и, наконец, подействовать на смесь соляной кислотой. Позднее французский химик Пьер Жозеф Макёр опытным путем выяснил, что вместо крови можно использовать рог, кожу, шерсть и другие животные остатки. Процесс производства краски упростился. И все же то, что при этом происходит, оставалось невыясненным до 20-х годов XIX века.

Алена опять вспомнила экзамен по химии и только тяжело вздохнула…

– Конечно, – продолжала Майя, – обычному человеку безразлично, что с чем соединяется и откуда берется краска. Главное, чтобы она была! Но вернемся в век восемнадцатый. До массового производства краски было еще далеко. В любом случае в те баснословные времена художественные краски не продавались, как сейчас, в магазинах, их готовили сами художники, вернее, их подмастерья, и секреты красок хранились в строгом секрете, так же, как и секреты мастерства. К тому же берлинская лазурь Дисбаха и его последователей была всего лишь компонентом, который предстояло еще смешать с масляной основой, то есть создать собственно ту краску, которую мог бы использовать живописец. Кому-то это удавалось, кому-то нет, опять же, повторюсь, массового производства не было, и свои секреты каждый строго охранял. Первыми берлинскую лазурь освоили немецкие, потом английские, французские, итальянские художники. До России новации всегда с запозданием доходили, а уж в те-то времена, когда сообщение было затруднено до крайности… Словом, русские художники начали использовать берлинскую лазурь только в самом конце XVIII века, что и подтверждает: портрет Екатерины если и был начат Георгом Кристофом Гроотом, то закончен был совершенно определенно не им. И чудесный синий цвет неба, просвечивающего сквозь легкие облака, и особенный, даже на взгляд шелковистый оттенок Екатерининого камзола – все это появилось на картине гораздо позже, много позже.

– Боже ты мой! – воскликнула искренне потрясенная Алена. – И как теперь быть с авторством? Это сколько каталогов надо переделывать, если писать – «неизвестный художник»…

– Да нет, все проще, в некоторых известных каталогах, в том числе и электронных, рядом с фамилией Гроота в названии картины стоит знак вопроса. Мы на своем сайте таких изменений еще не произвели. Может быть, теперь решимся. Только вы, пожалуйста, об этом никому не говорите, не пишите, я ведь вам выдала неофициальную информацию.

– Разрази меня гром, никому ни слова! – пылко поклялась наша восторженная героиня. – Но слушайте, Майя, вы что, прямо на взгляд можете определить, какие краски использовал художник? Берлинскую лазурь, или киноварь, или… ну, я не знаю… охру, что ли? Или вот еще есть краска – сажа газовая… – произнесла она вдруг с туманным выражением, как человек, который имеет очень слабое представление о том, о чем говорит.

– Да что вы, не такая я глазастая, – словно против воли улыбнулась Майя, и, как это часто бывает у женщин, улыбка невероятным образом украсила и преобразила ее измученное, печальное лицо. – Но существуют экспертизы, у каждой картины должен быть паспорт, к которому прилагается фотография оборота холста, фотография картины в инфракрасных, ультрафиолетовых лучах…

– Ой, а вдруг после всех этих манипуляций выяснится, что половина так называемых великих произведений вовсе не принадлежат их творцам? – ужаснулась Алена.

– Напрасно вы думаете, что задача экспертизы – отрицание, установление ложного авторства. Напротив, мы должны подтвердить истинность его! Хотя, конечно, вы правы: очень много происходит ошарашивающих открытий. Как подумаешь, столько вскрывается подделок…

– Но ведь ваша коллекция формировалась очень давно, самое раннее – в начале двадцатого века, если не ошибаюсь. Какие тогда могли быть подделки? Это вроде бы веяние нашего времени…