Овод - Этель Лилиан Войнич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бог с ним, с комитетом! Я видел сейчас Риккардо и пришел узнать, не могу ли я вам чем-нибудь помочь.
У Овода лицо словно окаменело.
— Это очень любезно с вашей стороны. Но вы напрасно беспокоились: я просто немножко расклеился.
— Я так и понял со слов Риккардо. Ведь он пробыл, у вас всю ночь?
Овод сердито закусил губу.
— Благодарю вас. Теперь я чувствую себя хорошо, и мне ничего не надо.
— Прекрасно! В таком случае, я посижу в другой комнате: может быть, вам приятнее быть одному. Я оставлю дверь полуоткрытой, чтобы вы могли позвать меня.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Уверяю вас, мне ничего не надо. Вы только напрасно потеряете время…
— Бросьте эти глупости! — резко перебил его Мартини. — Зачем вы меня обманываете? Думаете, у меня нет глаз? Лежите спокойно и постарайтесь заснуть, если сможете.
Мартини вышел в соседнюю комнату и, оставив дверь открытой, стал читать. Вскоре он услышал, как больной беспокойно зашевелился. Он отложил книгу и стал прислушиваться. Некоторое время была тишина, потом опять начались беспокойные движения, послышалось учащенное, тяжелое дыхание, словно Риварес стиснул зубы, чтобы подавить стон. Мартини вернулся к нему:
— Может быть, нужно что-нибудь сделать, Риварес?
Ответа не последовало, и Мартини подошел к кровати.
Овод, бледный, как смерть, взглянул на него и молча покачал головой.
— Не дать ли вам еще опиума? Риккардо говорил, что можно принять, если боли очень усилятся.
— Нет, благодарю. Я еще могу терпеть. Потом может быть хуже…
Мартини пожал плечами и сел у кровати. В течение часа, показавшегося ему бесконечным, он молча наблюдал за больным, потом встал и принес опиум:
— Довольно, Риварес! Если вы еще можете терпеть, то я не могу. Надо принять опиум.
Не говоря ни слова, Овод принял лекарство. Потом отвернулся и закрыл глаза. Мартини снова сел. Дыхание больного постепенно становилось глубже и ровнее.
Овод был так измучен, что спал долго, не просыпаясь. Час проходил за часом, а он не шевелился. Днем и вечером Мартини не раз подходил к кровати и вглядывался в это неподвижное тело — кроме дыхания, в нем не было никаких признаков жизни. Лицо было настолько лишено красок, что на Мартини вдруг напал страх. Что, если он дал ему слишком большую дозу опиума? Изуродованная левая рука Овода лежала поверх одеяла, и Мартини осторожно тронул ее, думая его разбудить. Расстегнутый рукав сполз к локтю, обнажив страшные шрамы, покрывавшие всю его руку.
— Представляете, какой вид имела эта рука, когда раны были еще свежи? — послышался сзади голос Риккардо.
— А, это вы наконец! Слушайте, Риккардо, да что́, он все так и будет спать? Я дал ему опиум часов десять назад, и с тех пор он не шевельнул ни единым мускулом.
Риккардо наклонился и прислушался к дыханию Овода.
— Ничего, дышит ровно. Это просто от сильного переутомления после такой ночи. К утру приступ может повториться. Я надеюсь, кто-нибудь посидит около него?
— Галли будет дежурить. Он прислал сказать, что придет часов в десять.
— Теперь как раз около десяти… Ага, он просыпается! Позаботьтесь, чтобы бульон подали горячий. Спокойно, Риварес, спокойно! Не деритесь, я не епископ.
Овод вдруг приподнялся, глядя перед собой испуганными глазами.
— Мне выходить? — забормотал он по-испански. — Займите публику еще минутку. Я… А! Я не узнал вас, Риккардо. — Он оглядел комнату и провел рукой по лбу, как будто не понимая, что с ним происходит. — Мартини! Я думал, вы давно ушли! Я, должно быть, спал…
— Да еще как! Точно спящая красавица! Десять часов кряду! А теперь вам надо выпить бульону и заснуть опять.
— Десять часов! Мартини, неужели вы были здесь все время?
— Да. Я уже начинал бояться, не угостил ли я вас чересчур большой дозой опиума.
Овод лукаво взглянул на него:
— Не повезло вам на этот раз! А как спокойны и мирны были бы без меня ваши комитетские заседания! Чего вы, чорт возьми, хотите от меня, Риккардо? Ради бога, оставьте меня в покое! Терпеть, не могу врачей.
— Ладно, выпейте вот это, и вас оставят в покое. Через день-два я все-таки зайду и хорошенько осмотрю вас. Надеюсь, что самое худшее миновало: вы уже не так напоминаете теперь призрак смерти, явившийся на пир.
— Скоро я буду совсем здоров, благодарю вас… Кто это? Галли? Сегодня у меня, кажется, собрание всех граций…
— Я останусь около вас на ночь.
— Глупости! Мне никого не надо. Идите все по домам. Если даже приступ повторится, вы все равно не поможете: я не буду больше принимать опиум. Это хорошо один-два раза.
— Боюсь, что вы правы, — сказал Риккардо. — Но придерживаться этого решения не всегда легко.
Овод посмотрел на него и улыбнулся:
— Не бойтесь. Если б у меня была склонность к этому, я давно бы стал наркоманом.
— Во всяком случае, мы вас одного не оставим, сухо ответил Риккардо. — Пойдемте, Мартини. Спокойной ночи, Риварес! Я загляну завтра.
Мартини хотел выйти следом за ним; но в эту минуту Овод негромко окликнул его и протянул ему руку:
— Благодарю вас.
— Ну, что за глупости! Спите.
VIII
Овод быстро поправлялся. В одно из своих посещений на следующей неделе Риккардо застал его уже на кушетке, облаченным в турецкий халат. С ним были Мартини и Галли. Овод захотел даже выйти на воздух, но Риккардо только рассмеялся и спросил, не лучше ли уж сразу предпринять прогулку до Фьезоле.
— Можете также нанести визит Грассини, — прибавил он сердито. — Я уверен, что синьора будет в восторге, особенно сейчас, когда вы так бледны и интересны.
Овод трагически всплеснул руками:
— Боже мой! А я об этом и не подумал! Она примет меня за итальянского мученика и будет разглагольствовать о патриотизме. Мне придется войти в роль и рассказать ей, что меня изрубили на куски в подземелье и довольно плохо потом, склеили. Ей захочется узнать в точности мои ощущения. Вы думаете, она не поверит, Риккардо? Бьюсь об заклад, что она примет на веру самую дикую ложь, какую только можно придумать. Ставлю свой индийский кинжал против заспиртованного солитера из вашего
