Бурят (СИ) - Номен Квинтус

— А мы их выстроить-то успеем?

— Машины для элеваторов пришлось опять у американцев купить, поскольку в России их пока делать некому. Собственно, потому и деньги со счетов… упомянутых так быстро закончились. Теперь только силосы достроить осталось, но и с этим справляемся: за забайкальские деньги народ на стройки валом валит.

— То есть голода не будет? Ну слава богу…

— Будет, разве что не такой страшный. Однако нам нужно работать еще усердней: если ЦК не очистить от мерзавцев, то и следующий год будет не лучше.

— В России засуха обычно как раз по два года подряд…

— Вот тут нам эти семьдесят миллионов и пригодятся. Но все же будем надеяться на лучшее.

Сергей Демьянович Карейша принял предложение возглавить наркомат путей сообщения с одной стороны от безысходности (то, что там натворил товарищ Троцкий, быстрому исправлению, похоже, не подлежало — но хоть что-то все же поправить было и возможно, и просто необходимо), а с другой стороны он сильно надеялся, что железнодорожники Забайкальской республики помощь в восстановлении транспорта все же окажут приличную. Однако он и не ожидал, какова будет эта помощь.

А забайкальцы за дело взялись всерьез, и прежде всего они сразу, как только на каком-то участке появлялись их «комиссары», вводили свои правила. Первым из которых было то, что все железнодорожники зачислялись (по желанию, конечно, но желали практически все) в «железнодорожные войска». В которых плата за работу выдавалась «забайкальскими рублями», равными царским, причем деньги можно было получать и в серебряной монете. И в монете уже не серебряной (все монеты меньше рубля чеканились из какого-то «простого» металла), и в забайкальских казначейских билетах — но за эти деньги в открывающихся тут же «железнодорожных магазинах» можно было купить почти все, что угодно, причем опять-таки по «царским довоенным» ценам. Оклады были все же несколько ниже дореволюционных, но на жизнь, причем довольно неплохую, денег вполне хватало — а еще для рабочих стали дома строиться. Пока еще немного: кирпича очень не хватало, нечем было кирпич жечь — но, судя по тому, что творилось в самом Забайкалье (а многие об этом не только где-то слышали, но и сами успели повидать), и это должно было скоро исправиться. Уже исправлялось: острейшая нехватка топлива для паровозов помогла передаче в НКПС нескольких простаивающих шахт, в которых забайкальцы быстро наладили добычу угля. Шахтеров на этих шахтах тоже «мобилизовали» в железнодорожные войска — но тут наплыв желающих поработать оказался даже выше, чем на самой железной дороге: здесь можно было легко заработать на сытную еду, а других вариантов не умирать с голоду вокруг просто не просматривалось. И постепенно оживали и кирпичные заводики, тоже постепенно переводимые в систему НКПС…

Но промышленность — это хорошо когда в стране есть чего поесть. А когда жрать становится нечего, то и промышленность не сильно радует. Уже в середине июня стало понятно, что урожая — хоть какого-нибудь — в Поволжье и на Южном Урале ждать не приходится, и первыми это осознали сами крестьяне. Но осознать-то они осознали, а сделать ничего не могли. Сами ничего сделать не могли, и тут им «на помощь» пришли забайкальцы. Очень своеобразно пришли с очень своеобразной помощью.

Чаще всего в деревню, где крестьяне грустно сидели на завалинках и ни хрена не делали в силу абсолютной бесполезности хоть каких-либо действий, приезжал какой-нибудь веселый мужичонка, предлагающий «за сытный прокорм» и довольно приличную по нынешним временам зарплату на два года переехать в Забайкалье для работы на «государственных полях». Переезжающим предлагался бесплатный транспорт (причем через два года и обратно домой), приличное жилье, некоторые другие (хотя, в общем-то и минимальные) блага. Причем предлагалось сначала отправиться нескольким человекам из села «на разведку», чтобы люди могли своими глазами убедиться в том, что их не обманывают.

Обычно село отправляло «разведчиками» двух-трех мужичков пошустрее — и на этом дело заканчивалось. То есть первая часть мероприятия заканчивалась. А дальше начинался «цирк». Просто потому, что благодаря активной деятельности Карейши по Сибирской дороге в пассажирском расписании стали ходить поезда с паровозами серии «С» и даже «Б», так что поезд от, скажем, Казани до Иркутска пробегал всего за пять суток. Затем меньше недели «гонцы» изучали предложения забайкальцев «на месте», после чего из двух-трех они выбирали одного, который вернется и заберет односельчан, а оставшиеся сразу «столбили» предложенные им поселки — явно опасаясь, что их могут занять другие «контрактеры». Так что уже к середине июля из Поволжья ежесуточно выезжали до трех пассажирских поездов, забитых тамошними крестьянами. Которые перевозили даже чуть больше двух тысяч человек.

Две тысячи — это довольно много, но много для железной дороги, а вот для все сильнее голодающего Поволжья это было маловато. И даже пять тысяч — если считать тех мужиков, кто переезжал из Оренбуржья — тоже весьма умеренно. По прикидкам Федора Андреевича, которому Николай Павлович поручил заниматься переселенцами, до того, как голод станет уже действительно страшным, получится перевезти «в сытые земли» хорошо если сотню тысяч человек. Две сотни тысяч, если считать и тех, кто переезжал самостоятельно по «льготной прграмме» НКПС: Сергей Демьянович, выяснивший в разговоре с товарищем Артемом «глубину проблемы», пустил дополнительные поезда, состоящие из общих вагонов и двигающихся по «обычному расписанию» (то есть идущих до Иркутска восемь-девять суток), для проезда в которых нужно было только «ордер» от забайкальцев предъявить.

Но даже это было крайне немного, а пустить больше поездов железная дорога просто не имела физической возможности. Ведь кроме переселенцев по дороге и очень много грузов разных везли, причем сейчас основным грузом из Забайкалья стало зерно, а в противоположную сторону двигались в основном порожние вагоны. То есть не только порожние, но на сорок четыре ежесуточных эшелона семь были пассажирскими, от пяти до восьми везли хоть какие-то грузы, а остальные шли пустыми под загрузку на забайкальских зерноскладах.

Потому что зерна было много. И его в европейскую часть России ежесуточно поступало по пять — шесть тысяч тонн, а всего Николай Павлович рассчитывал, что перевезти получится почти миллион тонн. Очень много. На сорок миллионов потенциальных голодающих — по одному американскому бушелю зерна…

Иван Алексеевич, просматривая данные по перевозкам, с грустью поинтересовался у Николая Павловича:

— Вот мы тут собрались запас на три года запасти, а выходит, что все потратим да еще и не хватит. А ты говоришь, что засуха и в другой год повторится. Что делать-то будем?

— Что? Да ничего не будем делать, мы уже все, что можем, сделали. Половину запаса своего отправили, даже меньше, потихоньку и все, что американцы нам еще привезти должны, тоже отправим. Наши ученые агрономы говорят, что Забайкалью нынче и своего урожая хватит, так что не пропадем. Да и людишек к нам возить не перестанем.

— А кого не перевезем, то пусть помирают?

— Вот сколько времени тебя знаю, столько и вижу перед собой дурака. Мы людей не кормим, мы им лишь толику малую помогаем. У них и своя еда есть, немного, но есть — а то зерно, что мы сейчас им шлем, поможет есть уж не совсем впроголодь. И всё, ты пойми: ну никак не может один миллион человек прокормить полтораста миллионов! Так что переставай волосы на себе рвать, делом займись.

— И каким же мне теперь делом заниматься?

— До конца лета нужно в Букачачу дорогу нормальной колеи закончить: в Красном Камне печи уже почти достроены, в сентябре их пускать будут… если кокс найдется. И первая твоя задача — сделать так, чтобы нашелся.

— А с голодом…

— Иван Алексеевич, голод — это забота не твоя. Голод этот, считай, вообще в другой стране. В чужой для нас стране.