Из плена иллюзий - Эрих Зелигманн Фромм

жизненности; глупость, соответственно, результат подчиненности, страха и внутренней омертвелости. Если основная часть интеллекта состоит в способности установить связь между факторами, которые до сих пор не казались связанными, то человек, придерживающийся стереотипов и условностей, не осмелится признать наличие такой связи; кто боится отличаться от других, тот не осмелится признать, что ложь есть ложь, и тем самым сильно помешает себе раскрывать действительное положение вещей. Маленький мальчик из сказки о новом наряде короля, который видит, что король голый, не то чтобы умнее взрослых, он просто не так склонен к конформизму. К тому же любое новое открытие сопряжено с риском, а рискованные предприятия требуют не только определенной степени внутренней уверенности, но и жизнерадостности, что можно найти только у тех людей, для кого жизнь – нечто большее, чем процесс ослабления напряженности и устранения боли. Чтобы понизить общий уровень тупости, нам нужен не рост «интеллекта», а иной тип характера: независимые, предприимчивые люди, влюбленные в жизнь.

Не могу завершить тему об интеллекте, не затронув еще один аспект, связанный с опасностью интеллектуализации и неправильного употребления слов. Слова можно употреблять и безотносительно к их подлинному значению, но при этом они уподобятся пустым раковинам, и изучать философские, религиозные и политические идеи приходится так же, как изучают иностранный язык. В самом деле, в смешении слов и фактов заключена величайшая опасность, которой следует избегать; словесный фетишизм мешает осмыслению реальности.

Это наблюдается во всех сферах, больше всего в религии, политике и философии. Подавляющее большинство американцев верят в Бога; однако все наблюдения, как научно организованные, так и незапланированные, показывают, что вера в Бога очень мало сказывается и в деятельности людей, и в их поведении. Большинство людей озабочены своим здоровьем, деньгами и «образованием» (как частью успеха в обществе), а вовсе не теми проблемами, которые встали бы перед ними, если бы они думали о Боге. Мы испытываем потребительский голод и гордость за наше производство, т. е. проявляем все черты материализма, который обвиняем в «безбожии». Если в нашем веровании в Бога к чему-то и следует отнестись серьезно, так это к признанию того, что Бог превратился в идола. Не в того идола из дерева или камня, которому поклонялись наши предки, а в идола слов, фраз, доктрин. Каждую минуту мы нарушаем требование не поминать Имя Божье всуе, т. е. употребляем его имя впустую, а не как сбивчивое выражение невыразимого переживания. Мы считаем людей «религиозными», потому что они говорят, что верят в Бога. А разве трудно это сказать? Но кроется ли что-то подлинное за прозвучавшими словами?

Разумеется, я говорю здесь о переживании, которое должно бы составлять подлинное содержание слов. Что это за переживание? Признать себя частью человечества, жить в соответствии с системой ценностей, в которой все подчинено доминирующей цели жизни – полному воплощению любви, справедливости и истины; это означает постоянное стремление развивать свои способности любви и разума до тех пор, пока не установится новая гармония с миром; это означает стремиться к смирению, осознать свою тождественность всем существам и отказаться от иллюзии обособленного неразрушимого Эго. Это означает также не смешивать, что принадлежит Богу, а что – кесарю. В царстве кесаря один человек могущественнее другого, талантливее, умнее, успешнее. В царстве же духа ни один человек не выше и не ниже другого. В этом царстве все мы не что иное, как «человеки» – святые и преступники, герои и трусы. Достичь подлинного переживания, при котором больше уж не спутаешь царства кесаря с царством Бога, – такова неотъемлемая часть реальности, выражаемой словами: «Отдай Богу Богово, а кесарю кесарево».

Разница между двумя областями касается еще одного очень важного аспекта религиозного опыта – отношения к власти. Царство кесаря – это царство власти. В нашем физическом существовании все мы находимся в чьей-то власти. Если у кого-то есть пистолет, он может убить нас или отправить в тюрьму; если кто-то контролирует средства нашего жизнеобеспечения, он может уморить нас голодом или заставить нас выполнять его приказания. Если мы хотим жить, мы вынуждены подчиниться или бороться в расчете на удачу, которая случается так редко. Именно потому, что власть решает вопрос о жизни и смерти, о свободе и рабстве, она воздействует не только на тела, но и на умы. В чьих руках превосходящая сила, тот вызывает восхищение и поклонение. Он считается воплощением мудрости и добра, даже если он порабощает нас, ибо мы предпочитаем «добровольно» подчиняться «хорошим» и «мудрым», нежели признать свою беспомощность в том, чтобы перестать повиноваться грешникам. Пока мы прославляем власть, мы принимаем ценности кесаря, и если мы свяжем Бога с властью, воистину мы совершим величайшее святотатство, обратив Бога в кесаря. Именно это люди и совершали на протяжении тысячелетий. Подлинно духовный опыт признает существование власти, но никогда не прославляет власть как носительницу мудрости и добра. Девиз его выражен словами пророка: «Не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь» (Зах. 4; 6).

Эволюция религии тесно переплетается с развитием человеческого самосознания и индивидуализации. Видимо, по мере развития самосознания у человека развивалось также ощущение одиночества и обособленности от других людей. Это ощущение приводит к сильному беспокойству, и чтобы преодолеть его, в человеке нарастает страстное желание объединиться с миром, прервать состояние отделенности. Сотни тысяч лет он пытался вернуться к своим истокам, снова слиться с природой. Он хотел снова слиться с животными, с деревьями, хотел избежать тяжкого бремени быть человеком, осознающим себя и мир. Многими способами старался он достигнуть этого единства. Он поклонялся деревьям и рекам, он отождествлял себя с животными, для чего старался чувствовать и действовать как животное. Или же он пытался устранить сознание, забыть, что он человек, с помощью опьянения, наркотиков или сексуальных оргий. Наконец, он изготовил себе идолов, в которых вложил все, что имел, которым приносил в жертву своих детей и свой скот, чтобы почувствовать себя частью идола, сильным и могущественным в этом симбиозе. Однако в один исторический момент, совершенно недавно, менее четырех тысяч лет назад, человек совершил решительный поворот. Он признал, что никогда не сможет обрести единства, отказываясь от человечности, никогда не сможет вернуться к невинности рая, никогда не сможет, возвращаясь назад, решить проблему бытия человека, т. е. возвышаться над природой, оставаясь ее частью. Он признал, что сможет решить свою проблему, только двигаясь вперед, полностью развивая разум и любовь, становясь человечным в полном смысле слова и тем самым находя новую гармонию с людьми и природой, снова обретая свой дом в мире.

Это прозрение переживалось во многих