Разведотряд - Юрий Иваниченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В сообщении из шифровального отдела радоваться было и впрямь особенно нечему. «Историк» подтверждал внедрение агента абвера в состав флотского разведотряда Тихомирова:
20.05.43
Непосредственно об агенте достоверно известен только позывной, которым он пользовался в осаждённом Севастополе — «Еретик». Точное местонахождение агента на данный момент не обнаружено, но полагаю, он на оккупированной территории… Обратите внимание на все диверсионные группы, заброшенные в Крым с весны-лета 1942 года, поскольку связь с «Еретиком» в Севастополе окончательно прервалась в апреле 42-го.
Историк.
— Значит, всё-таки это не догадки и не фантазии Овчарова… — недовольно хмыкнул Трофим Иванович, немало надеявшийся в последнее время, что дело обстоит именно так.
В последнее время, потому что в положение он попал двоякое. С одной стороны, от него требовалось: «вынь да положь» немецкого агента, а с другой стороны — все кандидатуры на эту роль, которые осторожно предлагал следователь Кравченко, начальником Особого отдела решительно отметались:
— Доказательства! Что ты мне политическую неблагонадёжность тычешь?! Ты мне рацию давай, явки, парабеллум под подушкой!
А если он не находится никак, клятый парабеллум этот, мать его так, то есть папу? Неблагонадёжности у каждого — никакой наволочкой не охватишь, а шпиёнского пистолета в ней не обнаружено… Так что поневоле уже закрадывалась мыслишка в изнурённые кравченковы мозги: «А есть ли он вообще в материалистическо-диалектическом бытие, этот немецкий агент? Или, если он не выдуман, то, может, добросовестно пригрезился подполковнику Овчарову, раз уж ему выдуманные шпионы никак не подходят?»
Оказывается, не выдуман чёртов агент и начальству не примерещился. Существует в природе. И даже кличку имеет — «Еретик».
«Еретик»! Сектант. Ревизионист. А главное, изувер — предатель веры истинной! — Трофим Иванович невольно осклабился в жутковатом подобии улыбки.
А вот второе донесение «Историка» было, что называется, «бальзам на душу».
«Попадание исключительное, в десятку! — решил Кравченко. — Як то кажуть — пидставляй обыдви жмэни…»
Относительно запроса по «Учительнице».
В сотрудничестве с оккупационными властями не замечена, напротив — находится в активной разработке отделом «1С». Тогда как недавно у неё поселившаяся «Ученица» вызывает оправданные подозрения. Как мне удалось выяснить, будучи дочерью чекистского начальника, она организовала (скорее всего по собственной инициативе, а не по поручению органов НКВД) комсомольское подполье. Но сразу по её эвакуации в Гурзуф (!), все члены подполья были арестованы армейской контрразведкой и расстреляны. Сама же она, якобы случайно (!), поселяется у «Учительницы» — партизанской связной и, после проведения операции «Фельдполицай» уходит то ли с партизанами, то ли с флотскими разведчиками.
Историк.
«Нет, ну чем не „Еретик“!.. — чуть было не потёр по-крысиному руки Трофим Иванович от удовольствия. — Вернее, „Еретичка“… Дочь большого начальника НКВД! Образцовая комсомолка! Как жарко, должно быть, она агитировала юных засранцев, мол, обещали же: „Но если вдруг коварный враг нарушит!“ Так давайте теперь: „За Родину, за Сталина!“»
— Не-ет… — вслух проскрипел Кравченко, звякая ключом в замочной скважине ящика в тумбочке стола. — Матёрый враг, настоящий, подлинно идейный. Это тебе не белого полковника изобличить, который ливрейным швейцаром в «Метрополе» прикинулся, а сам над тортом-безе Лаврентия Берия, сняв штаны, корячится…
Он выложил на стол тонкую коричневую папку личного дела «Пельшман Анастасии Аркадиевны».
«Это ж своим умом соплюхе допереть надо было, что вся эта их жидовська маячня про марксизм-ленинизм — херня полная, причём не на постном масле, а на кровушке человечьей… Нет, хороший враг, глубоко замаскированный. За такого всем по соплям дадут, что пробдили, а мне — орден, что набдил… — Трофим Иванович на секунду задумался и хмыкнул: — И даже „Историку“, может быть, отломят отпущение грехов. Обойдётся десяткой-другой на лесоповале после войны… Когда наша возьмёт…»
С первого дня войны ничуть не сомневался в нашей победе бывший петлюровский контрразведчик подхорунжий Кравченко. Если за «Неньку-Украйну» столько кишок выпустили, то за Родину-мать тот же хохол своих не пожалеет, здраво рассудил бывший петлюровец. Клята, мята, мать бы её, а своя уже — Родина.
«Молодец, „Историк“…»
Агентом под псевдонимом «Историк» был преподаватель немецкой диверсионно-разведывательной школы зондерштаба абвера «Р» гауптман Иванов Валериан Ильич. Бывший учитель истории и бывший капитан Красной армии, политрук 137-го отдельного стрелкового полка, сформированного на базе местного ополчения — и едва успевшего получить хоть что-то кроме нумерации, прежде чем попасть в окружение.
Потом был лагерь, где полевой комиссар, несомненно, русский и по документам, и по морде, ничтоже сумняшеся идейных соображений, предложил свои услуги немцам. И, как ни странно, именно работая на победоносную армию в вербовочном центре абвера, в том же лагере, Валериан Ильич пришёл к твёрдому убеждению: «Победоносной амбец!»
То ли в морду ему слишком часто плевали порядочные политруки перед расстрелом, то ли вдруг почувствовал разницу между замордованным героем и пришибленным холуём. Да и примеров в русской истории бывший её исследователь знал, поди, много и разных… Но, как бы там ни было, уже гауптман Иванов, уже в разведшколе штаба «Валли», как-то имел он довольно странную, полную уместных софизмов и неуместных намёков, беседу с одним учеником, диверсантом, бывшим лейтенантом РККА, которого весьма отчётливо подозревал (и ни с кем, надо сказать, своими подозрениями не поделился) в намерении сдаться сразу по приземлению.
Суть отвлеченных философствований гауптмана сводилась к довольно конкретной просьбе: «Ты там про меня не забудь…» Дескать, кровью — не кровью, но готов смыть, а лучше — слить… Адреса, явки, чем богат…
Так бывший капитан Красной армии восстановил свои отношения с клятвой, даденной трудовому народу и лично товарищу Сталину.
Но справедливости ради надо отметить исключительную порядочность Валериана Ильича: клятвы, данной немецкому народу и лично фюреру германской нации, он также не преступал. Работал на совесть.
Кравченко расшнуровал папку.
«Гарна дивчина…» — с первой страницы, из-под канцелярской скрепки на него смотрела смешливыми чёрными глазами, затенёнными угольной чёлкой, девчонка беззаботных и одураченных восемнадцати лет.
Такие, ломаясь от смеха и провисая на локтях подруг, идут во главе первомайской колонны какого-нибудь «Машино-конепедального им. Калинина» под сенью красных знамён. И все конепедальщики, начиная от героя стенгазетной рубрики: «Позор лоботрясам!» и до сурового парторга, героя Гражданской, впадают в идиотские несбыточные мечты…
— Гарна дивчина… — пробормотал следователь как-то даже смущённо. — Кабы не жидовка, сошла б за Ганну какую-нибудь или Галю. И хлопец у неё под стать. Вот только интересно…
И Трофим Иванович полез в стол теперь за папкой лейтенанта Новика A. B.
О том, что командир сводной разведгруппы лейтенант НКВД A. B. Новик — счастливый избранник чернявой красавицы, следователь Кравченко уже знал. За всеми членами разведгруппы, попавшей в июне прошлого года в засаду, велось негласное наблюдение. Так что к кому ходил в увольнение и бегал в самоволку лейтенант из горной деревушки Ашкой, где дислоцировался разведотряд, следователь знал достоверно.
«Вопрос в том… — положил рядом с фотографией девушки фото Александра Новика Трофим Иванович, — насколько под стать они друг другу? Только ли старая скрипучая кровать объединяет этих молодых и красивых? Может, ещё и рация под панцирем этой кровати. А, товарищ лейтенант?… Надо будет спросить, как вернётся…»
Глава 4. Наследие предков
Май 1943 г. Гелек-Су
— Э-э… — ошеломлённо проскрипел Зелимхан, вскинув тонкие, словно ощипанные, брови. — Совсем ум потерял, Саши-джан? Проходи, проходите… — засуетился он, отступая в глубь и в полутьму своей вполне европейской «сакли» — садового домика на окраине парка. — Вы тут в прошлый год такой переполох учинили… — продолжал он скороговоркой, торопливо прикручивая трясущимися руками фитиль керосиновой лампы. — Немцы, собаки, весь Гурзуф вверх дном перевернули, — обернулся старик, сузив керосиновое пламя, как жёлтый кошачий зрачок.
И то ли от такого загробного адского освещения почудилось, то ли и в самом деле что-то было не так со старым Зелимханом, а только Новику показалось…
