Я смотрю на тебя - Ирэне Као

– Мне так не кажется, – отвечаю с невозмутимостью, – ты всегда упрекаешь, что я не ношу юбки. Вот, сегодня вечером постаралась тебе угодить.

Захожу в столовую и на минуту меня посещает мысль о побеге: передо мной за праздничным столом расположился взвод родственников, которые нетерпеливо притопывают ногами, размахивая в воздухе приборами, будто не ели неделю. Встряхиваю головой, чтобы прогнать эту мысль. «Элена, ситуация под контролем, ты в состоянии выдержать это!»

Все в сборе: бабушка, тетя, кузины; маме удалось уговорить даже дядю Бруно, который обычно путешествует по миру со своими друзьями-геями. Здороваюсь со всеми, собирая улыбки направо и налево, и в спешке занимаю свое место. Естественно, меня посадили рядом с кузиной Донателлой, практически моей ровесницей, но абсолютно далекой во всем остальном. В двадцать пять лет она вышла замуж за Умберто – венецианского близнеца Флавио Бриаторе [46], и через год у нее родилась маленькая Анжелика, которой уже исполнилось семь лет и которая напоминает Барби. Девочку посадили слева от меня, она приветствует меня ручкой.

– Привет, тетя!

Глажу ее по голове и улыбаюсь.

– Элена, прекрасно выглядишь, – говорит Донателла, целуя меня в обе щеки и обдавая своим тошнотворным парфюмом с ароматом желтого ириса.

– Спасибо, ты тоже.

– Ой, даже и не говори. Я поправилась на пять килограмм, – с отчаянным выражением на лице отодвигает край юбки, показывая мне часть бедра. – Смотри, все здесь!

Вот, начинается. Каждый год одно и то же. Однако в этом году я действительно не в настроении терпеть ее глупые разговоры. Надо спасаться, прежде чем мы доберемся до последних открытий в области антицеллюлитных средств.

– А что тебе принес Санта-Клаус? – спрашиваю у ее дочери, стараясь сменить тему.

– Новый мобильник, – отвечает, с гордостью демонстрируя мне последнюю модель айфона.

– Супер!

Что она будет с ним делать в ее возрасте, честно говоря, не могу понять.

– Тетя, а покажи мне свой.

Прекрати называть меня тетей, девочка. Я тебя почти не знаю.

Вытаскиваю из сумки свой телефон. Она берет его своими маленькими ручками с изумленным выражением лица:

– Так это же четвертый! Ты что, не знаешь, что уже вышел пятый? – Кажется, дитя шокировано.

Избалованная, невыносимая нахалка. На время снова становлюсь маленькой девочкой, и меня охватывает неконтролируемое желание дернуть ее за волосы.

Выдаю еще одну натянутую улыбочку и решаю игнорировать девчонку, обращаясь к закуске, только что вынесенной из кухни. Естественно, согласно традициям семьи Вольпе, на рождественский ужин едят постное. Поэтому все блюда будут рыбными. Вяленая треска, гребешки в сухарях, тарталетки с лососем.

Моя мама упивается комплиментами родни.

Как обычно на таких торжествах, чтобы не дать мне умереть с голоду, специально для меня мама приготовила вегетарианское меню. Конечно же, она не знает о моем недавнем новообращении в мясоедение, поэтому, чтобы избежать вопросов и не сводить на нет ее усилия, решаю умолчать об этом.

– Спасибо, мама, ты сокровище, – говорю, похрустывая хлебными палочками и накладывая в тарелку небольшую порцию ризотто с красным радиккио, который она приготовила с любовью для своей доченьки.

Разглядываю родственников одного за другим. Мне кажется, что я попала в группу незнакомцев: я не желаю находиться здесь, мне хочется вер-нуться к своей жизни (точнее, к той, какой она была последние два месяца). Каждый день без Леонардо кажется мне потерянным. Наливаю себе полный бокал просекко [47], возможно, это поднимет мне настроение.

Разглядываю родственников одного за другим. Мне кажется, что я попала в группу незнакомцев: я не желаю находиться здесь, мне хочется вернуться к своей жизни.

Мама смотрит на меня так, будто у меня выросла чешуя.

– Элена, ты что делаешь? – спрашивает она с ужасом.

– А что? Это теперь запрещено? – смотрю на нее с невинным видом и доливаю вина в бокал.

– С каких это пор ты пьешь вино? – она не отстает, и эта ее настойчивость меня раздражает. Маме не нравится, когда что-то ускользает из-под ее контроля и одобрения.

– С настоящего времени, если ты не возражаешь, – сухо отвечаю я.

– Если честно, то возражаю…

– Мама, отвали! – буркаю грубо.

Мама смотрит на меня с изумлением, отец тоже. Нависает тяжелое молчание. Бабушка, страдающая глухотой, спрашивает у одного из моих кузенов, что произошло, а тетя, притворно покашливая, поправляет салфетку на коленях. Оглядываюсь с легким сожалением. Я переборщила. Обычно такой тон мне не свойствен: в родительском доме я всегда приветлива и покорна. Только теперь понимаю, что это не они стали чужими, а я изменилась.

К счастью, дядя Бруно приходит на помощь:

– Да ладно, Бетта, ты же знаешь, что вино способствует кровообращению, – говорит он, щипая ее за плечо. – И потом, за праздники надо выпить! – он поднимает бокал и чокается со мной, подмигивая.

– Ты прав, за нас! – продолжает мой отец, поднимая бокал в свою очередь. И по взгляду, который он на меня бросает, я понимаю, что прощена.

Ужин продолжается без дальнейших затруднений. Затем следует обмен поздравлениями и подарками. Я получаю подушку (вышитую мамой в комплект к одеялу, подаренному в прошлом году), шерстяную шапку, две пары носков ручной вязки и кашемировый шарф. Видимо, выгляжу мерзлячкой. Но от холода, который я чувствую сейчас, шерсть не спасет.

При первой же возможности целую в знак примирения маму, прощаюсь с родней и убегаю домой. Счастлива, что все закончилось и я могу побыть одна.

Уже почти час ночи. Колокольни Венеции радостно сообщают об окончании рождественской службы, а еще работающие гондольеры спешат доставить последних пассажиров. Иду быстрым шагом, стараясь сосредоточиться на облачке пара, образовавшемся от моего дыхания. Нет желания думать, но, прежде чем отворить дверь дома, поднимаю глаза к небу и смотрю на звезды. Кто знает, может, на них сейчас смотрит и Леонардо.

В Рождество, после обеда, иду навестить Гайю, которая живет в небольшом лофте [48]рядом с Садами Биеннале [49]. Иногда под окнами ее квартиры появляется какая-нибудь странная инсталляция. Например, творение одного художника из Бразилии: линия тотемов из белого пластика, светящихся ночью фосфоресцентными огнями. Они напоминают скорее не тотемы, а странных снеговиков (хотя вряд ли именно в этом заключалась идея художника), и у них очень рождественский вид. В качестве подарка я купила Гайе коробочку, покрытую блестками, внутри которой находятся увеличивающая объем тушь «Lancôme» и щеточка для подкручивания ресниц «Shu Yemura». Гайя без ума от таких вещей. Так что я уверена: ей понравится.

Открыв дверь, Гайя, по традиции, душит меня в объятиях, заставляя практически столкнуться с огромным портретом Мэрилин Монро, висящим на стене.

– С Рождеством! – поздравляет она, светясь счастьем, и проходит в комнату, шаркая тапочками впереди меня. Только у себя дома она не носит каблуки.

– И тебя тоже с праздником, Гайя! – отвечаю, снимая пальто.

– Пойдем, садись на диван, – приглашает она, выключая телевизор.

Каждый раз, усаживаясь на ее дорогущий диван из белой кожи, я не могу не думать о всех тех варварских вещах, которые она выделывает на нем со своими любовниками.

Каждый раз, усаживаясь на ее дорогущий диван из белой кожи, я не могу не думать о всех тех варварских вещах, которые она выделывает на нем со своими любовниками.

– А ты, случаем, не отказалась еще от своих убеждений? Может, хочешь беллини? [50]– спрашивает она.

– Ок, – быстро соглашаюсь я.

– Молодец, так держать! – Гайя смотрит на меня с изумлением.

Пропадает на кухне, а когда появляется снова с подносом и бокалами, замечаю на безымянном пальце кольцо с бриллиантом.

– А это еще что? – спрашиваю сразу же.

– А это мне Якопо подарил, – хвастается, поднося кольцо к моему носу.

– Это что, обручальное кольцо? – смотрю на нее вытаращенными глазами.

– Просто кольцо…

– Гайя, не прикидывайся дурочкой! – укоряю ее.

– Хорошо, признаю, Якопо хочет, чтобы у нас все было серьезно.

– А ты – нет, – завершаю фразу за нее.

– Ну, это как-то слишком быстро, тебе не кажется?

Она смотрит на меня в ожидании одобрения. Похоже, Гайя не знает, что делать. Она не влюблена (ее влюбленность была бы чудом, принимая во внимание те редкие эпизоды, когда с ней подобное случалось), и это написано у нее на лице.

– А зачем ты тогда приняла такой особенный подарок?

– Ну а что я должна была сделать? – оправдывается. – Вернуть ему обратно? На Рождество?

– Не знаю, Гайя, но, наверное, вам все же лучше обсудить это.