Сказки на всякий случай - Евгений Клюев

День постепенно подходил к концу, и скоро небо объял закат — огненно‑красный закат, словно нарисованный кистью рябины. Хоть подписывай снизу: «Рябина. Закат». А дальше, совсем маленькими буквами: «Небо. Кисть».

ТЕНЬ, БРОШЕННАЯ НА АСФАЛЬТ

В том, что Тень, о которой у нас пойдёт речь, была брошена на асфальт, нет ничего удивительного: тени ведь куда угодно бросают. Я даже знаю одного человека, который бросил тень на всех нас, но после этого он стал мне настолько неприятен, что я даже имя его забыл.

Так о чём я… Ах, да: то, что тень бросили на асфальт, было неудивительно. Неудивительно, но болезненно: падать на асфальт, как известно, и вообще не слишком приятно.

— Ой, — сказала Тень‑Брошенная‑на‑Асфальт и схватилась рукой за разбитое колено.

Ей ничего не ответили — и она в задумчивости продолжала:

— Лучше бы меня бросили на траву. Или на песок.

Ей опять ничего не ответили — и тогда она совсем тихо добавила:

— Лучше бы меня вообще не бросали…

Но никаких сомнений не было: её бросили.

Тень посмотрела вокруг себя и увидела лежавшую на асфальте зелёную бумажку.

— Здравствуйте, милая Зелёная Бумажка! — от всей души сказала Тень. — Вас тоже бросили?

— Меня потеряли, — уточнила Зелёная Бумажка и гордо добавила: — Таких, как я, не бросают.

— Простите меня, пожалуйста, за мой бестактный вопрос, милая Зелёная Бумажка, — сразу же раскаялась Тень.

— И не смейте называть меня «Зелёной Бумажкой». Мое имя Купюра.

— Какое красивое имя! — восхитилась Тень. — Мне страшно не ловко, что я назвала Вас Зелёной Бумажкой… но я же не знала Вашего настоящего имени, дорогая Купюра!

— Вот теперь правильно, — похвалила её Купюра. — Именно дорогая Купюра: видите, какая на мне цифра?

— Единица, — прочитала Тень. — Единица и за ней три нуля.

— То есть тысяча, — охотно объяснила Купюра. — Я тысячная Купюра. Это большие деньги. Представляете, как горюет тот, кто потерял меня! И как счастлив будет тот, кто меня найдёт!

Тень не очень хорошо представляла себе это, но из вежливости, конечно, сказала:

— Очень хорошо представляю!

Тут Купюра вгляделась в неё попристальнее и с недоверием произнесла:

— А на Вас я что‑то вообще цифры не вижу… Это странно. Какая у Вас ценность?

— У меня нету никакой ценности, — ответила Тень. — Я тень. Меня только и делают что бросают.

— В этом нет ничего удивительного, — сказала Купюра. — Я бы тоже Вас только и делала что бросала! Не имеет смысла оставлять у себя то, в чём нет никакой ценности.

— Не имеет… — согласилась Тень.

Они помолчали.

— Странно, кстати, что Вас вообще подбирают, — снова заговорила Купюра. — Вот я бы, например, ни за что Вас не подобрала. А просто бросила бы, где стояла, — и забыла.

— Так со мной, кажется, и поступили, — Тень вздохнула. — И больше, наверное, никогда не подберут.

— Вот уж в чём на Вашем месте я бы не сомневалась, — заверила её Купюра.

В этот момент Купюру подхватил и унёс ветер.

— Теперь ветер будет очень богатым, — подумала Тень. — И сможет купить себе всё, что захочет… например, целых сто порций мороженого.

Не успела она это подумать, как заметила, что начинает сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее двигаться по асфальту — точно вслед за высоким человеком в плаще… тем самым, который и бросил её на асфальт.

— Минуточку, — сказала Тень. — Не подбирайте меня, у меня нет никакой ценности.

Высокий Человек остановился и посмотрел на неё с изумлением.

— Почему Вы решили, что я подбираю Вас? — спросил он.

— Да потому что Вы же меня и бросили, — напомнила ему Тень. — Вы всегда меня бросаете.

— А вот и неправда, — сказал Высокий Человек. — Ничего я Вас не бросаю!

— Бросаете… — вздохнула Тень. — Например, в последний раз Вы бросили меня на асфальт — и я разбила колено. Вот…

Тут она показала Высокому Человеку разбитое колено — и тому сразу стало стыдно за своё поведение. Он покраснел и сказал:

— Извините, пожалуйста, моя дорогая Тень! Я не нарочно… я просто как‑то не обращал на Вас внимания.

С этого времени Высокий Человек стал вести себя совершенно по‑другому. Он никогда больше не бросал Тень — ни на траву, ни на песок, ни, тем более, на асфальт. Всякий раз, когда он готов уже был бросить Тень, он опоминался и вместо этого осторожно клал её у своих ног на специальный шерстяной коврик, который отныне всегда носил с собой.

Тень сворачивалась на коврике в комочек и никогда не забывала сказать:

— Большое спасибо!

А Высокий Человек с улыбкой брался за верёвочку, привязанную к коврику, и начинал аккуратно везти за собой уютно устроившуюся на нём Тень.

ДЕТСКИЙ ТАНЕЦ НА ЛУЖАЙКЕ

На лужайке Детский Танец жил. Когда дети приходили на лужайку, они просто ничего не могли с собой поделать — так им хотелось сразу же начинать танцевать.

— Вы хоть поешьте сначала мороженого с кока‑колой, — говорили детям взрослые, — а потом танцевать будете.

Но дети не ели, а только танцевали и танцевали, потому что Детский Танец увлекал их.

— Как это ты детей увлекаешь? — всё спрашивал Гриб‑Мухомор, который каждый год вырастал в лесу под одним и тем же кустом.

— Да я и сам не знаю как, — улыбался в ответ Детский Танец, на минуту переставая напевать себе под нос и глядя на Гриб‑Мухомор ясными глазами.

— Меня, например, ты совсем не увлекаешь, — признавался Гриб‑Мухомор. — Я как стоял себе, так и стою.

— И меня не увлекаешь, — включался в разговор Пень‑в‑Стороне. — Вот смотрю я на тебя — и танцевать мне просто ну нисколько не хочется! Даже странно…

— Действительно странно… — окончательно переставал напевать Детский Танец. — Просто совсем‑совсем не хочется — ни вот столечко?

— Ни даже вот столечко! — непреклонно отвечал Пень‑в‑Стороне.

— И мне тоже, — вторил ему Гриб‑Мухомор.

Обычно Детский Танец после таких разговоров умолкал, но сегодня, неожиданно для себя, спросил у обоих:

— А чего вам хочется?

— Мне, например, ничего не хочется, — отчитался Гриб‑Мухомор. — Мне нравится стоять так, как я стою.

— И всё? — у Детского Танца даже руки опустились.

— Всё! — с некоторой даже гордостью сказал Гриб‑Мухомор.

— Мне тоже ничего не хочется, — подхватил Пень‑в‑Стороне. — Я тоже доволен тем, как я тут стою.

— И Вам от этого, что же… весело? — с ужасом спросил Детский Танец.

— А кто сказал, что нам от этого должно быть весело? — поразмышляв немного, задал встречный вопрос Пень‑в‑Стороне. — Ничего весёлого в том, чтобы стоять, конечно нет. Но нет ничего весёлого и в том, чтобы сидеть или лежать.

— А в том, чтобы танцевать танец, есть весёлое… — возразил Детский Танец неуверенно.

— В том, чтобы танцевать танец, тоже нет ничего весёлого, — отрезал Пень‑в‑Стороне. — Танцевать танец — это ничем не отличается от стоять, сидеть или лежать! — Тут он сделал глубокомысленный вид и сказал: — Возьмём птицу… — Детский Танец испугался за птицу, но всё обошлось. — Многие могут сказать: ах, как это, дескать, весело — летать! Но спросите саму птицу: «Птица, тебе весело летать?» — и птица только расхохочется вам в ответ неприятным смехом. Потому что для птицы летать — не весело и не грустно, а нор‑маль‑но. Стоять для меня — опять же нор‑маль‑но.

— Ну, так и стойте, ради Бога… разве я против? — поспешил за верить его Детский Танец, который вообще не понял, какое это всё имеет отношение к нему. Но Пень‑в‑Стороне, оказывается, ещё не закончил своих рассуждений.

— Я ещё не закончил своих рассуждений, — так прямо и объявил он. — Теперь возьмем тебя. — На этом месте Детский Танец на всякий случай вздрогнул. — Ты танец. Тебя нельзя есть, нельзя пить, нельзя читать или рисовать — тебя можно только танцевать. Ты следишь за ходом моих мыслей? Так вот: если тебя можно только танцевать, то для тебя это нор‑маль‑но, понял?

— Нор‑маль‑но, а совсем не весело! — оживлённо подхватил Гриб‑Мухомор, тоже сообразив наконец, куда клонит Пень‑в‑Стороне.

И вот тут Детский Танец загрустил. От грусти он даже прилёг на лужайке, чего раньше никогда не делал.

— Что это с тобой? — озабоченно спросил Пень‑в‑Стороне.

— Ничего… — сказал Детский Танец почти сквозь слёзы. — Всё в порядке. Пройдёт…

Между тем он так и пролежал на своей лужайке до утра — не сделав больше ни одного движения. Это была самая грустная ночь в его жизни. Он‑то думал, что детям весело танцевать его. А детям, оказывается, не весело и не грустно — им нор‑маль‑но. То есть никак.

Утром лес наполнился детскими голосами: дети спешили на лужайку. Она была их любимым местом в лесу. Прибежав, дети приготовились было танцевать, но увидели грустно лежащий на лужайке Детский Танец и взволнованно подбежали к нему.