Имя нам – Легион - Александр Сивинских

– Можем, – крайне резко кивнув, заверил меня Генрик. – Имеем полное право. Да мы просто обязаны сегодня ходить вразвалочку и вальяжно. Именно как гуси. Гуси-лебеди.

– Гуси-лебеди летели, в жопе яицца звенели! – обрадовался я. – У нас звенят?

– Вовсю. Аж уши глохнут. Вывод: срочно нужны девки!

– Или гармонь, – добавил я. – Ударим аккордом по пошлому звону!

– Ударим, – миролюбиво согласился он после секундного раздумья.

Целиком занятые этими высокоинтеллектуальными беседами, мы незаметно приблизились к воротам.

Ворота стояли нараспашку. Сильвер голышом валялся поодаль на травке и дымил роскошной трубкой «Данхилл». Трубка была не абы какая, но с пятью точками. Блестящие, как радиаторная решетка «Ролс-Ройса» протезы, казалось, вырастали прямо из культяпок. Рядом валялся Игорь Игоревич в цветастых трусах и тоже дымил, только сигарой. Мускулатура у него была – дай бог каждому! Не такая выдающаяся, как у Сильвера, но зато гораздо более сухая – ни грамма жира.

Дымящие гиганты лениво переговаривались.

Мы, соорудив на лицах полнейшую непроницаемость, относительно твердо прошагали мимо.

– Эгей, мужчины! Хорошо отдыхается? – спросил вдогонку Сильвер.

Мы разом повернулись и удовлетворенно кивнули.

Сильвер показал нам большой палец, похожий на коленвал гусеничного трактора, и повалился обратно в траву.

По базе шатались полуодетые легионеры, имеющие только довольные морды. Из одной казармы слышался отличный баритон, который под неплохой гитарный дуэт задушевно выводил «Hotel California».

Я немедленно подхватил. Допеть мне, увы, не дали…

Посреди дороги, широко расставив длинные ноги, стоял, покачиваясь, мой благородный соперник Бобсон, и рыжая его макушка упиралась в небосвод. Длинный, густо заляпанный веснушками нос Бобсона украшали замечательные зеркальные очки. Отраженное от них солнце нестерпимо жгло мои наглые зенки, залитые пивом под самую завязку.

Я благоразумно прищурился и обогнул Бобсона слева.

Генрик обогнул его справа.

Затем мы опять сомкнули ряды и двинулись дальше. Бобсон развернулся и принялся испепелять зеркальным взглядом мой затылок. С расстоянием мощь лучей оружия возмездия как будто не ослабевала, а даже увеличивалась. Я не вынес страшной муки и обернулся.

– Пощади, о суровейший! – взвыл я. – Не было у меня с ней ничего! Совершенно. Клянусь своей треуголкой!

Боб презрительно сплюнул в мою сторону, а Генрик ткнул локтем в бок:

– Капрал, ну-ка, кончай издеваться над страдальцем. Ишь, остряк нашелся. Не смешно, между прочим.

– Да и мне, Гена, не до смеху, – признался я. – Без вины же виноватым оказался! А тут еще этот, – я мотнул головой на рыжего василиска, – красавец. Лыцарь конопатого образа, блин… Хлебнем за рыцарство?

– Хлебнем, – сказал Генрик и снял с пояса флягу.

Баян я привез из дому, и каждый вечер играл «для души». Никто до сих пор недовольства моими концертами не выразил, и я тешил себя мыслью, что играю хорошо. Возможно, конечно, что ребята имели крепкие нервы и неимоверное терпение. Или стены в казарме отлично изолировали звук.

Как бы то ни было, но сейчас баян ждали. Как из печки пирога. Это ласкало мое самолюбие, и без того раздувшееся от влитого в него пива. Поэтому я любил сейчас весь свет. А больше всех любил Генрика. Старого, доброго друга… Спасшего мне когда-то жизнь. Отдавшего мне свою кровь! Чтобы отметить пламенное это чувство, я обхватил его за плечи и крепко к себе прижал.

– Похоже на намек, – сказал он. – Твоя любовь сменила цвет, э?

– Иди ты! – возмутился я. – Извращенец. Кровосмешением я не занимаюсь. Особенно в предвкушении советско-китайской дружбы. Кста-а-тти… Кто это там тусуется возле казармы?

– Вах! – выдохнул Генрик. – А китаянки бывают блондинками?

– Что? – рассеянно спросил я.

В голове моей трепыхалась возбужденно-удовлетворенная мысль: «А ведь я, кажется, знаком с этой девушкой! И я, кажется, был все-таки прав кое в чем…»

Конечно, я был с ней знаком.

Может быть тогда, в шубке, я и не вполне рассмотрел ее фигуру, но волосы… осанка… манера держать сигарету… Это была, несомненно, она! Жанна. Путаночка, приехавшая с Аскером и разбудившая во мне кровожадного зверя. Быка, с пеной на морде разносящего в щепы все вокруг.

И, конечно, я был прав – Братья не гнушаются «подставлять» устраивающих их кандидатов в легионеры. Подлавливать самым древним и самым действенным способом. «На живца», ребята, клюют не только онзаны. Особенно на такого.

Генрик пускал пузыри, облизывался, снова пускал пузыри, бил копытом, и вообще – рвался в атаку. Бешеный стук его горячего, любвеобильного сердца я слышал совершенно отчетливо.

И потому бессовестно решил использовать его в роли тарана. Все равно он в тот момент ни черта не соображал. Девица стояла к нам спиной, привалившись плечом к дверному косяку казармы четвертого взвода, и нас пока не видела. То есть позиция для стремительного штурма была идеальной.

– Гена, – зашептал я ему на ухо, – есть идея! Гляди, она же, профурсетка этакая («Но-но, выбирай выражения», – погрозил мне пальчиком джентльмен Гена.), совершенно бесстыже военную форму напялила.

Женщина, действительно, была в новеньком легионерском трико, соблазнительно обтягивающим ее весьма шикарное тело. Под трико, готов спорить на всю свою мужскую силу, более ничего обнаружить не удалось бы, хоть ты тресни. Ничегошеньки.

– Непорядок, Гена! (Гена нахмурился.) Но нам он на руку. (Гена заметно просветлел.) Сейчас мы делаем так. Незаметно к ней подкрадываемся, и ты громко командуешь, мол, смирно, солдат. Она, естественно, в трансе, делает лужицу и падает в обморок.

– Лужица – это слишком, – засомневался великодушный Гена.

– Согласен, – сказал я. «Нет, не согласен, лужица – самое то! Лужица настоятельно рекомендуется!» – завопил злопамятный мститель во мне, но я его игнорировал. – Лужица нам ни к чему. Значит, она просто падает в обморок. Ты ее ловишь и несешь к себе в кубрик. Бережно кладешь на кровать и преклоняешь рядом колени. Я волоку гармошечку и играю «Вставай, страна огромная!» Она медленно приходит в себя. Я начинаю прочувствованно играть мелодию из фильма «Эммануэль». Она открывает глаза, полные печали и страсти, и видит твой романтический и мужественный облик. Она снова в трансе. («Делает лужицу!» – злорадно и непристойно заржал пошляк-мститель внутри меня.) Гремят фанфары, она тянет к тебе нежные руки и жадные губы, а я проворно исчезаю. Растворяюсь. Через пять минут четвертый взвод дружно хлебает пиво за вашу связь, подобную колоссальному водовороту. Этакому Мальстрёму из двух яростных либидо. Я играю «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!» Многоголосый хор дружно подхватывает… Каково?

– Отлично! – похвалил мой план Гена. – Так что я, говоришь, должен делать?

Разумеется, на его невнимательность я ничуть не обиделся.

Передвигаться бесшумно нас научил капитан Пивоваров. И наука эта нами не забылась. Учитывая булькающее в животах пиво и молотящее, как паровой копер, сердце Генрика, к Жанне мы подкрались на «отлично». Замерли, любуясь плавными изгибами фигуры. Генрик медленно, но глубоко вдохнул…

– Смирр-рр-на, солдат!!!

Акустический удар едва не повалил меня на землю. Травы пригнулись, и черепица на крыше задребезжала. Гитарный дуэт испуганно смолк на верхнем «До». Где-то тонко, но пронзительно завыл кудлатый четвероногий малыш Бобик. Амальгама очков сержанта Бобкова навек замутилась. Возможно, завыл и он.

Лужицы растеклись под десятками ног…

Жанна, как ни в чем не бывало, отправила щелчком длиннющий окурок точнехонько в урну. Неспешно обернулась, отбросила густую прядь золотистых волос с лица. Высокомерно искривила красивые губы и спокойно спросила:

– В чем дело, сержант?

Сержант, однако, потерял дар речи. Он вытянулся во фрунт и застыл с идиотским выражением на лице. «Подчиненному должно глядеть на начальника лихо и дурковато», – вспомнилось мне. Вспомнилось и только. Лихость куда-то запропала, а я окостенел с вполне дурковатой улыбкой на устах. В четырех сантиметрах над отчетливо выпирающим сквозь тонкую ткань левым соском Жанны клубилась черным и багровым пятиугольная голограмма. Голограмма, изображающая разрыв тридцатифунтового фугаса. Нашивка батал-куратора…

– В чем дело, сержант? – повторила она, и раз Генрик не реагировал, перевела взгляд на меня. – Рядовой?..

– Рядовой Капралов, мастер батал-куратор! Должно быть, вам это известно, мадам?

– Я не спрашиваю вашей фамилии, рядовой. Я спрашиваю, что за представление? Вы рассчитывали меня ошеломить, не так ли? Можете полагать, что вам это удалось. Потому что пахнет от вас воистину отвратительно. Что вы добавляли в пиво?

– Не могу знать, мадам. Вероятно, этиловый спирт. Но… Думаю, о добавках чего-либо возбуждающего – скажем, к духам и табаку – вы знаете намного больше моего. Примеры нужны?