Марсельцы - Феликс Гра

Но и защитники тирана успели оправиться от замешательства, и теперь конные жандармы, гренадеры, копейщики живой стеной выстроились вдоль главного и бокового фасада дворца. Четырнадцать пушек угрожали нам своими темными жерлами. Красные мундиры швейцарской гвардии заполнили весь вестибюль дворца и парадную лестницу. Множество аристократов — дворян, графов, маркизов и герцогов — разместились на балконах, на террасах, в саду у открытых окон.

Все они были отлично вооружены. У них были ружья с большим запасом пороха и пуль, пистолеты, шпаги, сабли, кинжалы. В общей сложности дворец защищали не менее десяти тысяч человек.

Видно, день будет жаркий!

Но что это? Из рядов защитников дворца вдруг раздались возгласы: «Да здравствует нация!» Это кричали артиллеристы. К нашим ногам упали мешочки с пулями и пороховницы, — швейцарцы хотели этим показать, что они не станут стрелять в народ.

Нам и не нужно было напрасное кровопролитие — мы честно и открыто подошли к швейцарцам, чтобы побрататься. На одно мгновение нам показалось, что революция восторжествует без борьбы.

Но это не входило в расчеты аристократов, которые из окон дворца наблюдали за ходом событий.

Неожиданно раздался ружейный залп. Пули дождем посыпались на нас. Семь убитых и двадцать раненых упали на землю. Майору Муассону перебило обе ноги…

Не ожидая команды, патриоты стали на свои места. Майор Муассон, опираясь на руки, приподнялся с земли и крикнул:

— Да здравствует нация! Батальон, к пальбе шеренгой готовься!

Все вскинули ружья к плечам и нацелились на окна дворца. По команде «пли» раздался ответный залп, и затем беглый огонь уже не утихал.

Целый град пуль посыпался на засевших во дворце аристократов. Но и они стреляли беспрестанно. В обоих лагерях люди выпускали из рук ружья и падали на землю. Со стен сыпалась штукатурка, валились камни, отбитые случайными пулями…

Перестрелка не утихала ни на секунду, пули так и свистали вокруг нас. С крыши, с чердаков, с балконов, с террас, справа, слева, нас обстреливали. З-з-з-з! З-з-з-з! — визжали пули. Они впивались в землю, расплющивались о камни мостовой, пробивали чью-нибудь грудь, перебивали ноги, руки, убивали наповал…

«Держись, Паскале! — говорил я себе. — Если ты уцелеешь сегодня, видно, ты родился удачливым!»

Вдруг на меня обрушилась какая-то тяжесть. Я задыхался, на мгновенье я ослеп от густого дыма… «Я ранен!» — мелькнуло у меня в голове. Я ощупал себя. Но нет, как будто все цело. Что же это? Ах, это Сама́, бедный Сама́… Он стоял все время рядом со мной… Пуля попала ему в переносицу, между глаз. Он упал навзничь, и плакат с «Декларацией прав человека», с которым он не расстался до самой смерти, упал рядом с ним…

Я оттащил его труп в укромное местечко, поближе к стене, и бегом возвратился обратно в строй. Густой дым обволакивал нас, душил и слепил глаза; дальше чем на два шага ничего нельзя было разглядеть. Поэтому две трети наших выстрелов не достигали цели: пули расплющивались о стены дворца… Между тем стрелявшие из-за прикрытия аристократы не должны были даже целиться, — они пускали пулю за пулей в тесную кучку людей во дворе, и каждый их выстрел убивал или ранил патриота…

Стоны раненых и хрипение умирающих сливались в один гул со словами команды, боем барабанов и грохотом пальбы.

Дым на мгновение рассеялся, и, подняв глаза, я увидел вдруг в ближайшем окне дворца графа Роберта д’Амбрена, а за его плечами — Сюрто! Молодой граф стрелял в нас, а Сюрто после каждого выстрела подавал ему другое заряженное ружье. Выстрелы следовали один за другим с ничтожными перерывами, и каждый уносил жизнь еще одного патриота: молодой граф был хорошим стрелком.

Я быстро перезарядил ружье, тщательно забил пыж и прицелился. Но тут я вспомнил Аделину: ведь это ее родной брат! Я опустил ружье. Молодой граф был негодяем, но он был братом Аделины, и я не мог убить его. Да, но оставался еще Сюрто — его-то уж я не должен щадить!

Я снова вскинул ружье к плечу и ждал, не спуская глаз с окна, чтобы пустить пулю, как только покажется Сюрто. Но негодяй был осторожен и держался все время за спиной молодого графа. Он высовывал только руку, чтобы передать своему господину заряженное ружье, да и то на одно короткое мгновенье.

Мне показалось, что граф Роберт заметил меня. Да, вот он прицеливается: дуло его ружья смотрит прямо на меня… Но вдруг чья-то рука приставила пистолет к затылку молодого графа. Сверкнул огонек, и он упал на окно с раздробленным черепом. Голова его и руки свесились наружу. Тонкая струйка крови стекала по лицу. Граф Роберт был мертв. Предатель Сюрто убил его наповал и тотчас же скрылся в глубине дворцового покоя…

Я не мог прийти в себя от изумления. Не во сне ли привиделось мне все это? Я ущипнул себя за руку. Нет, я не спал…

Вдруг страшный грохот оглушил меня. Это выстрелила пушка, заряженная картечью. Пули, куски железного лома засвистали вокруг меня. Десятки людей повалились на землю смертельно раненными и убитыми. Федераты дрогнули. Батальон подался назад, к воротам. Аристократы, видя, что наши ряды расстроились, уже торжествовали победу.

— Да здравствует король! К черту нацию! — орали они.

Но капитан Гарнье, принявший командование над батальоном после ранения майора Муассона, не растерялся. Этот храбрец остался один среди тучи дыма, среди раненых и мертвецов. Вынув саблю из ножен, он взмахнул ею над головой и позвал нас:

— Ко мне, марсельцы! Свобода или смерть!

Люди колебались, столпившись у решетки дворцовой ограды. Тогда Пелу, которому толчея у ворот мешала ввезти во двор пушки, закричал:

— Пропустите же артиллерию, черт вас побери! Что вы тут столпились, как стадо баранов? Какой позор! Марсельские патриоты удирают, как зайцы, от парижских аристократов! Дайте мне только войти во двор, я вам покажу, как надо себя вести с врагами народа! Ну, прочь с дороги!

Насмешки Пелу и спокойный голос капитана Гарнье, по-прежнему невозмутимо стоявшего во весь рост под градом картечи, подействовали на нас отрезвляюще. Нам стало стыдно. Часть федератов помогла вкатить во двор пушки, другие оттащили в сторону раненых, чтобы колеса телег не раздавили их. Через несколько минут обе пушки были установлены прямо против парадного крыльца.

Сквозь поредевшее на мгновенье облако дыма мы увидели на ступеньках лестницы кучку гренадеров, а за ними, в вестибюле дворца, — множество швейцарцев в красных мундирах. Они беспрерывно стреляли в нас.

Пули свистели в воздухе, зарывались в землю, со звоном ударялись в бронзу орудий, оставляя в ней серебристые бороздки, попадали в спицы колес и отрывали от них щепки.