Японская разведка против СССР - Кириченко Алексей Борисович Стильно

Я поставил вопрос снова на голосование:

— Кто за то, чтобы не давать коммунисту Гавриленко еще пять минут, прошу проголосовать.

И собрание большинством голосов отказало ему в просьбе, а я предоставил слово следующему оратору.

Я понимаю, что кое-кто меня осудит за такое поведение. Но что было делать, если генерал не понимал простой истины, что нельзя бесконечно испытывать терпение коллектива. А люди ведь везде одинаковы и быстро отличают зерна от плевел. И еще я понял, что война с генералом началась, — он не из тех, кто прощает такое оскорбление, которое публично нанес ему я. И точно, дальше все пошло-поехало по обычному для тех времен сценарию.

Назавтра генерал высказал мне претензию, что я его лягнул в присутствии подчиненных. На это я ему ответил, что на партийном собрании были только коммунисты, не было ни начальников, ни подчиненных и я действовал в соответствии с Уставом КПСС. Если мои действия показались ему оскорбительными, то у него есть возможность сигнализировать в вышестоящий партийный орган, то есть в партийный комитет главка.

Я прекрасно понимал, что это голая теория, что начальник остается начальником и на партийном собрании. Но что было делать, если он не понимал или не хотел понять, что сам поступает несправедливо? Оставалось одно — шпарить такими же высокопарными демагогическими фразами, которые он так любил.

Привередливый генерал сел на любимого конька, ибо интрига в коллективе всегда повышала его кажущуюся активность. Он начал сколачивать оппозицию, которая могла бы выступить против меня. Все это создавало настолько нервозную обстановку в отделе, что назревал бунт, который и вылился на отчетно-выборном партийном собрании в сентябре 1979 года.

Чтобы ослабить мое влияние на коллектив (я в то время уже был заместителем Гавриленко), он мне посоветовал уехать в отпуск, хотя обычно руководителей отделов обязывали быть на отчетно-выборных партийных собраниях. Я понял, что Гавриленко стремится меня убрать из отдела на время подготовки к отчетно-выборному партийному собранию, чтобы я дурно не влиял на коммунистов. Я прекрасно понимал, что мой начальник делает не то, но идти к начальнику 2-го Главного управления генерал-полковнику Г.Ф. Григоренко и жаловаться на своего начальника генерал-майора Гавриленко было выше моих сил.

Перед отъездом я, правда, поговорил с Прилуковым В.М., членом парткома главка, которому сказал, что назревает большой скандал, так как Гавриленко могут «прокатить» на отчетно-выборном партийном собрании. Но, видно, он не придал моим словам особого значения. Хотя, с другой стороны, что бы он мог поделать?

И я уехал с бывшей женой и пятилетней дочерью Машей в дом отдыха в Пицунду. Настроение было плохое, да и жена излишне нервничала, переживая за свою младшую сестру Ирину, которая в то время серьезно болела и находилась в Москве в больнице. Пришлось досрочно вернуться в Москву.

Как раз накануне моего возвращения состоялось то памятное для меня отчетно-выборное партийное собрание, которое стало настолько скандальным, что был вынужден вмешаться Отдел административных органов ЦК КПСС. Дело в том, что при тайном голосовании при выборах партийного бюро организации 90 % коммунистов проголосовали против выдвинутых в этот орган генерала Гавриленко и бывшего секретаря партийной организации Калинина Ю.М.

Это был невероятный скандал, ибо начальник отдела Центра был номенклатурой ЦК КПСС и его снимали или назначали только с его санкции. Кроме того, считалось неписаным правилом, что начальник отдела должен быть членом партбюро. И вдруг такое непослушание.

Забаллотированный генерал развил бурную деятельность, везде и всюду обвиняя меня в том, что я организовал против него заговор. Большинство оперативного состава советской контрразведки считало, что Гавриленко получил то, на что сам нарывался. Однако на Старой площади страшно вознегодовали и направили комиссию по проверке работы с кадрами в контрразведке.

Возглавлявший комиссию заведующий сектором Административного отдела ЦК КПСС Н.Е. Чесноков раньше работал секретарем парткома контрразведки и знал как меня, так и Гавриленко. Он поручил провести расследование в нашем отделе инструктору Иванову, человеку непредвзятому и объективному.

Иванов два дня беседовал с генералом Гавриленко. А затем столько же со мной. Хотя у меня и было 100 %-ное алиби в этом деле, так как я не присутствовал на партийном собрании и тайным голосованием лично не выразил свое отношение к Гавриленко, я осознавал, что мой начальник в беседе с инструктором ЦК КПСС захочет все свалить на меня как на подстрекателя. Поэтому я не хотел ему уподобляться и ни одного плохого слова в адрес Гавриленко не сказал. Я сказал, что у нас с ним были разногласия при решении оперативных вопросов, но в конце концов мы всегда приходили к обоюдному согласию.

Все попытки Иванова получить от меня какую-то негативную информацию о личных качествах Гавриленко я начисто отвергал, а говорил, что он мне сделал немало хорошего, что соответствовало действительности.

Как мне потом стало известно, такая моя позиция была правильной и сыграла немалую роль в дальнейшем. Но в соответствии с решением руководства в целях «оздоровления обстановки в отделе» вначале был удален Гавриленко, а через три года пришлось уйти и мне. Куда-то постепенно рассосались и остальные противники Гавриленко.

Вскоре после ухода Гавриленко начальником отдела был назначен полковник Королев Ювеналий Иванович (в бывшем отделе, где он работал, его звали пренебрежительно-ласково «Юрок»). Делом он не занимался, а читал детективы, которые прятал в ящике стола, который с испугом задвигал, если кто-то входил к нему без стука.

Что же касалось моих оперативных дел, то особенно он постарался на эпистолярном поприще, когда в рапорте на имя Ю.В. Андропова о завербованном мною одном исключительно важном иностранце, генерале, военном атташе одной из стран, представители которой считались до того времени невербуемыми, «Юрок» далеко не по забывчивости не указал фамилию того, кто завербовал агента. Правда, руководство контрразведки подписало этот документ, может быть потому, чтобы не напоминать Андропову, что сделал это тот, который «организовал заговор» против Гавриленко.

Было у Ю.И. Королева еще две страсти.

Он не мог, например, отказать секретарше из соседнего отдела Люсе, которая надвигалась на него своим безразмерным бюстом, когда просила в свое распоряжение закрепленную за отделом оперативную машину. Не мог устоять перед женскими чарами, ну не мог.

А второе — обожал, чертяка, зеленого змия, даже перебирал иногда. Но пил только один, без компании. Правда, проживая по Волковому переулку в кооперативном доме сотрудников ПГУ, иногда пользовался их помощью, когда они помогали ему подняться с тротуара или со ступенек лестницы, когда он, нетвердо ступая, терял равновесие.

Еще он запомнился мне своим искренним интересом к моей личной и семейной жизни. Однажды он с пристрастием стал допрашивать, а в каком месте находится моя «дача» (шесть соток в садовом товариществе таким понятием обозвать трудновато). Я не стал напрягать силы «наружного наблюдения», которые все равно бы установили адрес моего «бунгало», «сев мне на хвост» в выходной день, когда я ездил на участок. Поэтому точно обрисовал на бумаге, как туда проехать.

То ли «Юрок» посчитал, что я совсем дурак, то ли он был слишком умный, но он с радостью схватил мои наспех исполненные кроки и рванул к нашему куратору, генерал-майору Расщепову Евгению Михайловичу, ныне покойному.

Как мне потом в красках рассказывал сторож нашего садового товарищества (нашли кого перевербовывать!), среди недели с утра нагрянула в черной машине пара молодцов, которые, взяв с него клятву о неразглашении факта разговора с ним, попросили провести к моему незаконченному строению и сделали в нескольких ракурсах снимки.

Затем они выехали в г. Подольск и встретились с председателем нашего товарищества, у которого начали с пристрастием выяснять, а как я получил эти шесть соток. Мужик он был тертый, не один раз ему приходилось сталкиваться с такими проверками. Он сказал, что участок мне выделили обоснованно в связи поступившим из главка письмом. Будучи от природы добрым человеком, председатель товарищества сказал, что они могут представить участок еще одному военнослужащему, так как устав это позволяет.