Яблоко Немезиды - Анатолий Жаренов

— А министр?

— Попросите у него интервью?

— Между прочим, это мысль, Коун. Кстати, я не сказал вам, что ухожу из “Трибуны”. Я расплевался с директором. В “Экспрессе” обещают место репортера уголовной хроники.

— Тут я плохой советчик.

— Дело сделано, Коун. Я просто констатирую факт. И я им принесу интервью с министром. В “Экспрессе” народ несколько дней ломает головы над загадкой вашего бывшего шефа. А написать нечего. Гадать на кофейной гуще надоело. Этим уже никого не удивишь. И тут вдруг интервью с самим министром. Недомолвки. Легкие намеки. Вопросы, построенные в форме ответов. В “Экспрессе” это любят. “Не можете ли вы, господин министр, сказать, о чем вы беседовали с господином Мелтоном за несколько часов до того, как раздался выстрел?” “Вы говорили о вчерашних скачках?” “В таком случае, чем вы объясните желание господина Мелтона почистить свой пистолет именно после вашей беседы?” Конечно, он прогонит меня после первого же вопроса. Но когда он поймет, что дурачок журналист не такой уж дурачок, будет поздно. Как вы считаете, Коун?

— Не знаю, — сказал Коун. — Я, наверное, пойду в клуб.

Но в клуб ему идти не пришлось. Выйдя из управления около четырех часов дня, Коун подумал, что неплохо бы немного проветриться, и направился к реке. Путь лежал мимо “Ориона”. И в тот момент, когда инспектор огибал гостиницу, навстречу ему вывернулся Билли Соммэрс. Увидев Коуна, Билли страшно обрадовался.

— Как хорошо, — сказал он. — А я ведь шел к вам.

— Ну-ну, малыш, — проворчал инспектор. — Ты бежишь со смены? — И предложил: — Не хочешь ли прогуляться?

Они пошли рядом, обмениваясь незначительными репликами. Коун поинтересовался здоровьем Лики. Билли сокрушенно покачал головой, сказал, что девушку, наверное, надо показать врачу. Нужны деньги. Билли ждет получки. Коун заметил, что и сам Билли выглядит скверно. Соммэрс махнул рукой. О своем здоровье думать сейчас не приходится. Потом Билли осторожно спросил инспектора, удалось ли тому напасть на след Эльвиры. Коун не стал отвечать.

Они как раз вышли на набережную. Здесь было холоднее, чем на улице: дул северный ветер. Серые волны шлепали по бетонному парапету. Мокрый ветер сразу залез под плащ. Коун поежился. Билли нахохлился, стал похож на какую-то длинноногую птицу. Не сговариваясь, они быстро свернули в первую попавшуюся улочку. Коун шагал широко. Билли торопливо семенил сбоку. Инспектор подумал, что со стороны они, наверное, выглядят смешно.

Наконец впереди показалась неоновая вывеска маленького кафе с прозрачными стенами. Публики внутри было мало, и Коун со своим спутником проскользнули в помещение через вертящуюся дверь. Здесь было тепло. Буфетчик возился у стойки с каким-то прибором, который при ближайшем рассмотрении оказался видавшим виды магнитофоном. Молоденькая официантка с усиками бросила пренебрежительный взгляд на вошедших и что-то сказала буфетчику. Тот оставил магнитофон в покое и тоже поглядел на новых посетителей. Выпрямился, потянулся и бросил несколько слов официантке. Она нехотя отодвинулась от стойки и неспешно подошла к Коуну и Билли.

— Два виски, — бросил Коун.

Девушка лениво повернулась и пошла обратно к стойке. Через минуту она принесла им две рюмки на подносе. Буфетчик наладил магнитофон, и в зале зазвучала музыка.

— Почему вы не спрашиваете меня ни о чем? — сказал Билли.

Коун поманил официантку и, когда она подошла, попросил:

— Еще два, пожалуйста. — Билли он сказал: — Ситуация изменилась, малыш. А ты что-нибудь узнал?

— Как вам сказать? С Лики сейчас трудно разговаривать. Она ушла в себя, замкнулась. Я несколько раз спрашивал ее про статуэтку. Похоже, что она не понимает, чего я хочу. То говорит, что никакой статуэтки у них в доме не было. То вдруг сделает вид, что вспоминает, показывает место на столе, где эта вещичка стояла, и говорит, что это Бредли сделал ей подарок ко дню рождения.

— Н-да, — протянул Коун. — Ты говоришь страшные вещи. Ее, наверное, действительно надо показать врачу.

— Днем ничего, — сказал Билли. — А к вечеру она становится какой-то странной. Ходит по квартире, трогает вещи, будто гладит. Когда ее спросишь о чем-нибудь, долго не отвечает, смотрит внимательно, но словно мимо тебя. Потом переспрашивает. Я как-то видел гипнотизера. Так вот она ведет себя, как загипнотизированная. А вчера ни с того ни с сего стала петь какую-то чудную песенку. “В красном свете, в красном свете посажу цыпленочка”. Я спросил ее, что это значит. Лики засмеялась и погрозила пальцем. Потом как будто очнулась ото сна и заговорила совсем о другом.

Коун поднял глаза на Билли. У лифтера на лице я сно читалось отчаяние. Он машинально вертел пальцами рюмку. И Коун вдруг ощутил, как одиноко и тоскливо сейчас этому мальчику, взвалившему на свои хрупкие плечи такую непосильную тяжесть. Собственные затруднения показались ему мелкими, не стоящими внимания. Что его заботы по сравнению с душевными муками, которые испытывал этот человек? Любимая девушка сходит с ума. И нет денег, чтобы лечить ее. И нет надежд на счастье. И нет…

— Выпей виски, малыш.

— Спасибо. Наверное, хватит. Я хочу пойти к ней… Но я шел спросить вас…

— Еще рано, малыш. Еще рано.

— Так я пойду, инспектор. Мне еще надо кое-что купить.

— Иди, малыш.

Билли вышел. Коун проводил его взглядом и попросил еще виски. Официантка почувствовала к нему расположение и поторопилась выполнить заказ. Здесь любили людей, которые долго сидели и много пили.

В этот вечер Коун два раза приближался вплотную к разгадке тайны дела “Шах — Бредли”. Но разгадать ее довелось ему гораздо позднее. Ибо в этот вечер мысли Коуна были заняты совсем другим.

Инспектор не оправдал надежд официантки кафе… Посидев еще с полчаса, он расплатился и медленно пошел по набережной по направлению к Кинг-стрит. Там сел в автобус и поехал, как говорил Фримену, к Алисе, чтобы пригласить ее в ночной клуб. Ему хотелось не думать ни об Эльвире, ни о Билле. Хотелось просто забыть обо всех больших и маленьких событиях последних дней и отдохнуть от них.

Но Алисы он дома не застал. Коуна встретила ее Мать, встретила настороженно. Взглянула удивленно и сказала, что Алиса ушла в кино с господином Меланджером. Коун не стал интересоваться личностью этого господина. Он понял, что опоздал со своим приглашением, и раскланялся с женщиной. Она спросила, не надо ли что передать. “Не надо”, — сказал Коун и вышел на улицу. Напротив светилось окно Броуди. “В самый раз”, — подумал Коун, вспомнив темную бутылку и старика, сосущего виски прямо из горлышка. Он отошел от дома Алисы, перешел на другую сторону улицы и позвонил к Броуди.

Как и тогда, долго не открывали. Как и тогда, послышались шаркающие шаги. Звякнула цепочка.

— Открывайте, Броуди. Я еще не вступил в Лигу нравственности, — сказал Коун.

Старик прошипел что-то и открыл дверь. Коун двинулся по коридору в спальню — кабинет. Улыбнулся при виде развороченной постели и знакомой скамеечки у камина. Сбросил с кресла раскрытую книгу, сел. Броуди с минуту повозился с дверным замком, потом зашел в комнату.

— Я ведь не хотел идти к вам, — сказал Коун, улыбнувшись. — Но так получилось. Кстати, вы не знакомы с господином Меланджером?

— С дерьмом не общаюсь, — ответствовал старик, сел на скамеечку и жестом фокусника извлек из-под нее бутылку.

— У вас сегодня хорошее настроение, — заметил Коун. — Не будете ли вы любезны предложить и мне стаканчик?

— Отчего же, — сказал старик. — Я сперва был о вас худшего мнения. А потом понял, что говорил просто с дураком.

— Вы попали в точку, — усмехнулся Коун. — Только я не совсем понимаю: вы имеете в виду господина Меланджера?

— Я читал судебные отчеты. Видел ваш портрет. И…

— И прониклись ко мне доверием?

— Вы вели себя глупо.

— Кто знает, — произнес Коун, прикуривая сигарету. — Может, я из тех дураков, которые умеют обращать сделанные ими глупости себе на пользу?

Броуди прищурился, оценивающе разглядывая Коуна, потом сказал:

— Но я не понимаю, при чем здесь господин Меланджер.

— Точнее: здесь я ни при чем.

— Ах вот оно что, — ухмыльнулся Броуди. — Этот господин появился в наших краях несколько дней назад. Говорят, коммивояжер. Преуспевает, торгуя предметами первой необходимости. Что еще? Умеет не говорить о делах с женщинами. Умеет тратить деньги. Все это мне удалось увидеть из окна.

— Да, — согласился Коун. — Из окна можно много увидеть.

— Не ловите меня на слове.

— Вы не на допросе, Броуди. И, между прочим, если бы вы не были таким трусом, то, возможно, дело повернулось бы совсем не так.

— Трусом?

— Да, — жестко сказал Коун. — Чего вы притворяетесь?

Старик вздохнул. Сказал тихо:

— А вы меня пожалели?

— Считайте как хотите. Вы — бывший адвокат. Я — полицейский инспектор. Мы оба в день первой встречи отлично раскусили друг друга. Я понял, что вы не дадите показаний. Вы сообразили, что если будете настаивать на своем, то ни я, ни вся полиция вместе не добьемся от вас правды. Но одновременно мы оба допустили по ошибке. Вы с трусливо поджатым хвостом бросились к Алисе Кэрри. А я? Я не воспользовался вашей оплошностью. Во-первых, я знал о деле очень мало. Почти ничего. Во-вторых, ваше прошлое снизило бы цену вашим показаниям. Руководствуясь этими соображениями, я на время оставил вас в покое. Мне казалось, что можно обойтись и без вас. Потом я понял, что поступил неверно. Был однажды момент, когда я уже собрался к вам, чтобы попытаться поговорить откровенно. Как раз в те дни я имел счастье познакомиться с профессором Кирпи.