Королева в раковине - Ципора Кохави-Рейни

Человеческая культура всегда будет отказываться от старых форм и обретать новые. Но Артур резко не принимает, к примеру, дадаизм. «Этот стиль инфантилен, — говорит он, цитируя отдельные строки из дадаистской поэзии. — Нет ни ритма, ни рифмы, ни содержания, ничего». Артур уподобляет поэзию дадаистов бормотанию младенца и отвергает искусство, не подчиняющееся уже установившимся правилам, например, сюрреализм и дадаизм. В противовес им, он любит экспрессионистскую поэзию, хотя и в ней нет гармонического равновесия и традиционных элементов эстетики.

Кончилась наивная эпоха. Дух нового времени не минует его дома. Артур морщит лоб. Беспокойство, несдержанность ощущается в модных молодежных танцах. Руфь и ее друзья выражают свою индивидуальность и самостоятельность в чарльстоне и танго, в быстрых танцах, бурных и шумных, в которых все движения чувственны и вызывающи. Времена изменились. Артур избрал современный либеральный стиль в отношениях с детьми. Он размышляет о смене поколений, о величии прошлых столетий, об освобождении от напряжения и оков консервативной культуры в золотые годы двадцатого века. Эта шумная молодая компания не ищет ничего возвышенного и благородного. Менуэт, вальс, сарабанда — танцы романтической эры остались в его, Артура, поколении, как хвост исчезнувшей кометы, как ностальгические воспоминания об ушедшем времени.

Новая реальность удивляет Артура сменой ценностей. Романтизм, для которого характерно желание исправить и изменить к лучшему мир, ушел. Не возникают новые утопии — революционные, культурно-общественные, призывающие к равенству мировоззрения. Социализм, социал-демократия, коммунизм, по сути, течения, призывающие к коллективному мнению.

Современный западный мир охватывает безумие новых политических направлений. Коммунизм и фашизм гипнотизируют массы. С ними конкурируют социализм и социал-демократия.

А на подмостки выходит стриптиз, обнаженные танцовщицы, отцеубийство, кровосмешение, война уголовных банд… И на фоне этого хаоса распространяются наркотики — морфий, кокаин и героин.

По мнению молодежи, романтический век устарел и окаменел. Молодежь двадцатого века в крайней форме выступает против навязываемой ей культуры, на коленях которой она выросла. Чрезмерная сдержанность, узость горизонта, отсутствие толерантности, фальшивое поведение, чрезвычайная скромность вызывают отвращение, ими гнушаются. Все это вытесняется страстью к наслаждениям жизни. Многие из молодых ищут простой жизни, полной грубых страстей и агрессии. Молодые несутся, потеряв голову, в дикость и буйство, отвергают безопасный, упорядоченный и организованный мир.

Некоторые интеллектуалы считают, что бунт молодежи двадцатого века вовсе не проистекает из внутренних импульсов души. Источником распущенности и шатания в темных закоулках преступности является хаос, рожденный Мировой войной. Артур же убежден, что их протест рожден реакцией на чрезмерный консерватизм, властвовавший в девятнадцатом веке, и этот период пройдет.

Как интеллектуал и рационалист, он анализирует факторы общественного бунта и его последствий. В предыдущем веке люди его поколения не прославляли красоты молодости и вообще не поклонялись этим красотам.

Представители старшего поколения воспринимались молодыми с большим уважением, как люди умеренные, уравновешенные и были примером для подражания. Молодые романтической эпохи скрывали свою молодость, чтобы быть оцененными старшими, которые ими управляли. Они отращивали длинные бороды, носили очки в золотой оправе, не стеснялись небольшого животика, двигались как старики медленными шагами, чтобы выглядеть опытными людьми, которым можно верить, обладающими устойчивым мнением и, не дай Бог, не принимающими опрометчивые решения. И вот, на пороге двадцатого столетия, все изменилось. В мир пришла золотая молодежь. Старое поколение завидует их молодости, образованию, решительности, одеждам, стилю и простоте их речи.

Оценивающим взглядом смотрит Артур на молодых. В их самостоятельном, развитом мышлении, в их демонстративной свободе — жадность к жизни, активность, свежесть мысли, любопытство.

В двадцатом веке молодость является ценностью, а над старшим поколением словно висит проклятие. В новую эпоху молодость открывает ворота к успеху. И люди старшего поколения для приспособления к новым временам, вслед за молодыми, сбривают бороды, чтобы выглядеть моложе своего возраста. Мужчины становятся женственнее. А, женщины, в свою очередь, заводят короткие прически, как десятилетние и двадцатилетние, чтобы выглядеть по-мужски, согласно духу времени.

Как сторонний наблюдатель, Артур изучает революцию в ритме жизни, в путях выражения свободы мышления, в открытом выражении сексуального вожделения, возникшем в двадцатом веке. Сексуальная распущенность вызывает у него отвращение. Гомосексуализм и лесбиянство вошли в моду в Берлине двадцатых годов. Ценности, которые выглядели непоколебимыми, рухнули, подобно карточным домикам. Заняться сексом все равно, что выпить стакан воды. Облик духовного учителя — сексолога, доктора Вильгельма Райха вызывает у Артура омерзение. Он продолжает свои размышления о времени и на трапезах с детьми. За столом он делится с ними мыслями о духовности и скотстве, о свободной любви вне рамок семьи и сексуальных извращениях, распространяющихся в обществе.

Пение, музыка, топот ног и взрывы хохота сотрясают стены дома. Служанки подают обильное угощение. Деду нравится еда, вино, легкость молодых, всем он подмигивает, все его умиляет, к примеру, вечная сигарета в красных от помады губах певички Марго. Дед закручивает усы, Руфь и Эльза тянут его по очереди в танцевальный круг, на чарльстон или танго, которым учили его в бассейне.

Дом ликует. Гейнц бросает взгляды на черное шелковое платье Марго и кусает губы. Его кудрявые сестрички приглашают портниху подогнать одежду к ее долговязому телу. Фанатично преклоняясь перед певичкой, они покупают ей дорогую одежду.

Германскую экономику лихорадит. Предприятия объявляют себя банкротами. Положение семейной литейной фабрики устойчиво, но кто знает, что ожидает ее в будущем. Гейнц весьма обеспокоен неустойчивостью экономики страны, в то время как дед посмеивается над его озабоченностью, отец погружен в свой духовный мир, а хозяйство дома ведется так, словно эти безумные дни вообще не касаются его домочадцев.

В зале столовой царит приподнятое настроение. Дед и его внуки празднуют. Бертель прячется на чердаке, а, быть может, уже сошла в свою комнату. Артур замкнулся в кабинете со своими размышлениями, не отрывает глаз от портрета Марты, стоящего перед ним на письменном столе. Ее мечтательный взгляд смотрит неотрывно и в то же время он не от мира сего, как будто предвещает конец света. Бедный итальянский художник рисовал этот портрет на берегу Средиземного моря незадолго до ее смерти. Своей кистью он запечатлел на полотне ее отрешенный взгляд, особенно выделив ее карие глаза, пылающие печалью.