Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

Он отстегивает Трачеву, тот — Лернеру, последний же — уже Шакалину.

Дэзик вносит кругленькую сумму и как вознаграждение получает под свое командование звено лернеровской бригады, что для Трачева — нож острый. Но это только начало.

Потому что от угона машин прямой путь к их инсценированным авариям.

Страховое дело как таковое Дэзик теперь именует Дойной коровой, которую остается только доить, доить и доить.

И сколько же сосцов на ее вымени!

Дэзик становится главным режиссером инсценированных аварий.

Жизнь учит его, что на ушибах и травмах мягких тканей можно заработать твердую валюту, если использовать поддельные медицинские счета и страховки от несчастных случаев. Учит, с какой легкостью можно подкупить доктора, костоправа, адвоката, судью. Он сосет Дойную корову через сосцы рабочих союзов, компенсаций за травму и инвалидность («У тебя страховка-то есть, приятель?»), по счетам от докторов, физиотерапевтов, медицинских консультантов и мозольных операторов.

Медики выставляют счета страховым компаниям, а затем отстегивают Дэзику.

И вскоре Дэзик делает следующий логический ход.

Он открывает для себя более выгодную возможность делать деньги: без лечения, консультаций и прочих медицинских заморочек. Надо только, чтобы доктор подписал соответствующие документы. Медики выставляют счета страховой компании и отстегивают Дэзику наличными даже больше.

Дэзик, в свою очередь, отстегивает Лернеру, который отстегивает Шакалину. Дэзик увеличивает выплаты Карпотцеву, так что в результате и КГБ перепадают кое-какие сливки. За все это отстегивание Дэзик получает звание и довольствие майора КГБ (присужденные ему заочно), и временно это его вполне устраивает.

В перспективе же у него другие планы. Ведь теперь, когда он верховодит в двух звеньях — угонщиков и страховых мошенников, — он приносит неплохой доход. Но сколько бы он ни отсылал на родину, им все мало. Оставаясь в стране, экономика которой катится вниз как снежный ком, Карпотцев не устает бомбардировать его посланиями, требуя все больше, больше, больше. Похоже, им там, в КГБ, даже на скрепки не хватает, поэтому их обоих, Дэза, равно как и Карпотцева, тяготит необходимость делиться с Лернером, не говоря уж о Шакалине.

Карпотцев буквально берет его за жабры, и у Дэзика зреет новый план.

Но Лернеру он о нем не говорит.

Дэз серьезно рискует, потому что план этот — выйти за пределы Двух Крестов и наладить связь с армянами. Армянская мафия очень сильна в Калифорнии. Она прибрала к рукам Голливуд и Глендейл, она трясет армянских торговцев и жадных до кредитов армянских иммигрантов, она заставляет законопослушных армян обворовывать собственные лавки и требовать страховых выплат.

Дэзик держит руку на пульсе и потому слышит истории об армянских коврах, продаваемых раз по пять-шесть, а то и семь, что случается повсеместно во всех западных штатах.

Чутье подсказывает ему, что армяне — талантливые страховые мошенники.

И он организует встречу, на которой произносит речь, смысл которой сводится к следующему: зачем нам горбатиться со всякой мелочовкой — кусочек здесь, кусочек там, здесь машина, там ковер, здесь шажок, там шажок? Если мы станем работать сообща, мы сможем грести деньги лопатами. И поймать за хвост Удачу.

Они с Кэззи Азмекяном сидят на открытой террасе ресторана на бульваре Сансет и беседуют по-русски. Дэзик приходит на встречу один. Если Азмекян, вместо того чтобы завести с ним дела, предпочтет его замочить, Дэзик ничего не сможет поделать, и оба они это понимают, но Азмекян понимает также и то, что этот молодой еврей — парень перспективный и хочет играть по-крупному. Кэз попивает свой кофе и, глядя на этого новичка, прикидывает, схватить ли его за шкирку и передать Лернеру, либо просто убить, либо все же выслушать за соответствующую мзду.

— Так что же у тебя на уме? — спрашивает Азмекян.

Поджог.

Вот что на уме у Дэзика.

Купить склад, набить его излишками-неликвидами, поджечь и забрать страховку.

В ответ он слышит унылое, без всякого воодушевления: «Старо! Известно!» — и Азмекян всерьез подумывает его убрать, только вот не стоило бы сейчас начинать с евреями войну. В плане этого недоросля есть один существенный недостаток: выгода будет чисто символической, так как по товарам, не включенным в опись, страховая компания не заплатит, а заплатит лишь за строение, да и с этим-то придется попотеть.

И Азмекян подзывает официанта:

— Счет, пожалуйста.

А в это время Дэзик начинает объяснять, в чем соль его плана и почему он остановился на этом старом и всем известном мошенничестве со страховкой.

— Мы организуем сеть инвестиционных компаний, — говорит Дэзик. — Зарегистрируем их на других людей, чтоб запутать след. Моя компания покупает дешевый склад. Ты перекупаешь его подороже. Еще одна из моих компаний покупает ее уже у тебя. И так далее, пока цена строения не возрастет. Тогда ты набиваешь склад излишками, устраиваешь пожар, и мы делим барыши, полученные за излишки и за строение.

— Еще кофе, — бросает Азмекян официанту и затем говорит Дэзику: — А почему ты ко мне пришел? Почему не к своим?

— Очень уж там тесно все связаны, — говорит Дэзик. — Легко попасться. А к тому же я не хочу обращаться к своим. Я хочу это сделать и поставить их перед фактом. И сделать не в Лос-Анджелесе, а еще где-нибудь, — объясняет Дэзик. — Мы застолбим новый участок и посеем пожар вне поля влияния наших контор. Там, где у нас нет ни знакомств, ни связей, где нас не выследят. И все будет шито-крыто.

Азмекян принимает план.

Они с Дэзиком основывают подставные компании и готовятся начать дело.

Для начала они покупают склад в Атласе, Вашингтон.

Но на их скоростной магистрали тут же обнаруживаются выбоины и ухабы: на пожаре погибает сторож, а после выясняется, что есть и свидетель, суд объявляет это поджогом, и страховая компания отказывается платить.

Но потом выбоины заделывают, дорогу сглаживают, Кэззи Азмекян нежданно-негаданно получает дополнительную выплату по иску о ненадежности компании, и теперь, зная о возможных подводных камнях, они уже не повторят прежних ошибок.

И Дэзик получает кругленькие двести тысяч долларов.

Из которых ничего не дает Лернеру.

Лернер узнает об этом — Дэзик сам делает так, чтобы он узнал, — и поднимает вой: «Где моя доля, черт тебя дери?»

А Дэзик сует ему в нос уложения Воровского закона.

— Если тебя обидели, — напоминает он Лернеру, — то собери сход. Вынеси все на суд пахана.

Лернер выпустил бы из него кишки тут же, не сходя с места. Но это дерьмо собачье Валешин как-никак зовется его братом, так что заслуживает снисхождения. И Лернер предстает перед паханом и другими бригадирами.

Подымает перед Натаном Шакалиным поросячий визг: Валешин предал Организацию! Валешин переметнулся к армянам. Валешин действует втихаря и в одиночку. И самое главное — Валешин сорвал куш, а мне — кукиш с маслом.

Шакалин слушает с глубокомысленной миной на морщинистой физиономии, кивает седой головой, а затем изрекает: конечно, Лернер — заслуженный и всеми уважаемый член Организации, бла, бла, бла… но этот сопляк Валешин явно талантлив — вот ведь сколько денег огреб, так что оставьте мальца в покое, пусть работает и процветает.

И вообще он намерен сделать Валешина бригадиром.

Лернер чуть не лопается с досады. Он просто уничтожен. Совершенно ясно, что Валешин его обскакал и в обход его передал кучу денег непосредственно Шакалину, тем самым обеспечив себе скачок в карьере. Что не годится. Действовать надо постепенно и никого не обделяя. Нельзя вынимать камни из пирамиды.

Лернер так взбешен, что даже подумывает о том, не пришить ли самого Шакалина. Но этот старый хрен сидит с двумя бойцами, только-только из России, а про этих новых говорят, что они парни жесткие.

И горазды «рубить фарш».

Вот Лернер и не спешит, выжидает, и к нему приводят Дэзика, и Лернер дает ему свое отеческое благословение, и они целуются и заключают друг друга в объятия и распивают бутылочку за вечную дружбу и процветание обоих.

Ну, что касается дружбы, это, конечно, ерунда, но вот процветание…

Дэзик получает в свое распоряжение бригаду, и деньги отныне текут рекой.

Они катятся к нему, как волны на побережье.

А ему все мало.

Дэзик хочет большего.

И чего-то другого.

Он живет в Ферфаксе, в самом средоточии эмиграции; похоже на Ленинград, только с пальмами. Дэзик здесь говорит по-русски, работает сообща с русскими, ест среди русских, спит среди русских.

Он делает деньги и почти все отдает русским — Шакалину и Карпотцеву, так что они вполне довольны, но сам Дэзик все думает, когда же он увидит райские кущи?