Пропажа государственной важности - Монт Алекс

— Как выглядел наблюдаемый, когда из брички выбирался и к себе на квартиру шел? — прочитав записку, Чаров нахмурился.

— Ежели одним словом — неважнецки. То за сердце, то за голову поминутно хватался, мотало его из стороны в сторону, подъезд ключом свой с трудом открыл.

— Полагаешь, выпивши был?

— Скорее, захворавши — лицо его страдание выражало, и глаза выпученные, какие-то не его, были.

— Хм, стало быть, действительно заболел, — задумчиво процедил Сергей, всматриваясь в каракули Кондратия Матвеевича.

— На Галерную шел, здоров, здоровехонек, все по сторонам озирался да кренделя дорогой выписывал, но меня не проведешь, я калач тертый.

— Стало быть, что-то заподозрил?

— Сегодня он подобным манером первый раз передвигался.

— Понятно.

«Неужели мой визит в Департамент так на него повлиял?» — озадачился немало Чаров.

— Какие распоряжения на завтра будут?

— Вновь походишь за горничной, а сейчас иди, отдыхай, — отпустил агента Сергей. — Постой, ты на извозчике?

— Внизу дожидает, — улыбнулся Шнырь.

— Тогда я с тобой.

Чаров появился у Палицына, когда вызванный к нему лекарь давал наставления его заплаканной супруге, настоятельно советуя послать за священником. Отрекомендовавшись, он был немедленно проведен в кабинет, где на кожаном диване лежал высоко на подушках Кондратий Матвеевич. Запах рвоты витал в напитанном удушливыми миазмами воздухе. Врач дал ему крепкий настой горчицы и после того, как желудок освободился, больному полегчало.

— Из присланной вами записки я понял, вы желали сообщить мне нечто важное, — опустился на край дивана Сергей.

— Столяра убил его кучер Джозеф. Об этом мне поведал сам Кавендиш, — часто дыша, пролепетал Палицын и затрясся в надсадном кашле. — Извините, — вытирая платком буро-желтую слюну, он сделал попытку улыбнуться.

«Он признался, будучи уверенным, что его слова ты унесешь в могилу», — мысленно продолжил диалог Чаров, вслух же спросил.

— Чем у него угощались?

— Их национальным напитком — вискием. Примерно, со стакан этой гадости выпил, — слабым голосом выдавил из себя он.

— По какой нужде к нему ездили? Решили предупредить?

— Хотел узнать его дальнейшие намерения, — с укором скривил изнуренное лицо Кондратий Матвеевич. — Он не тот, кого за себя выдает. К примеру, он превосходно изъясняется по-русски, тогда как со мной на ломаном диалекте всякий раз говорил. Но это мелочи, — пот проступил на лбу и верхней губе Палицына. — Он ищет контактов с нигилистами, замышляющими цареубийство, теперь я понимаю это, — проронил он, и новый, куда более сильный приступ надрывного кашля сотряс его грудь.

— Часом, это не те личности, с кем вы днями, изменив наружность, встречались?

— Они, самые, — обреченно просипел он.

— Вы вышли на них через Нечаева?

— Да.

— Кавендиш знаком с ним?

— Не успел их свести.

— Когда и где планируется покушение?

— Как снарядят бомбы, место закладки пока не определено. Поскольку, порох на Нечаевской квартире обнаружен, они будут принуждены искать ему замену.

— Или же, подобно Каракозову, воспользуются револьвером?

— Это на крайний случай. После неудачного покушения у Летнего сада Нечаев склонялся в пользу адской машины.

— Какова его истинная роль в этом деле?

— Он всем верховодит, без него дело остановится. Если Кавендиш… но я… я… — мысли Палицына стали путаться, зрачки чудовищно расширились, из горла вырывались булькающие звуки, и он начал лихорадочно хватать ртом воздух.

Вбежавший на зов Чарова доктор, взявши руку больного, силился сосчитать пульс, как мимолетная судорога пробежала по его телу, голова дернулась на подушках, и Палицын испустил дух.

— Отравление сильнодействующим ядом, похоже на белладонну, — пробормотал врач, растерянно поднимаясь с дивана.

Посторонившись, он пропустил в кабинет, поддерживаемую кухаркой, ставшую в одночасье вдовой, супругу умершего, и вместе с потрясенным Чаровым они вышли из комнаты. Рыдания убитой горем женщины донеслись до них.

— Его можно было спасти? — в подавленном молчании миновав двор, спросил он у доктора. Тот неопределенно покачал головой и, приподняв цилиндр, побрел к стоявшей против арки коляске.

«Нужно установить причину смерти горничной Катерины и настоять на вскрытии тела Палицына», — немилосердно трясясь в скрипучей пролетке по заполненному экипажами Невскому проспекту, напряженно размышлял он. В дверях стоял тот самый швейцар, что нес службу в день пропажи пакета. Его Чаров, под предлогом мнимой пропажи своего цилиндра, опрашивал последним. Швейцар признал Сергея и, излучая угодливость, с подобострастием взирал на него.

— Сей господин знаком тебе? — достав блокнот, без лишних предисловий, он предъявил ему портрет Кавендиша.

— Как же, признаю-с, — долго всматриваясь в рисунок и оглаживая кучерявую бороду, важно изрек швейцар. — С его милостью наша Дуняша знакомство водит, он не раз своей бричкой ее сюды подвозил.

— А не припомнишь, та горничная, что у вас до Авдотьи служила, с этим хлыщом не якшалась?

— Якшалась али нет — не скажу, не моего ума это дело, однако не раз видывал их вместе, как с Дуняшей таперича, — с нарочитой отстранённостью сообщил он.

— Когда Катерина захворала, доктор к ней приходил?

— Оден только раз. Когда вдругорядь приехал, она уж померла, грешная, — осенил себя крестным знамением он.

— Грешная?! Отчего подобные суждения на ее счет имеешь?

— Умерла без покаяния в Чистый Четверг, да и в жизни смирением не отличалась. Подчас непочтительность непозволительную проявляла. Что до господина оного, с которым таперича шашни Дуняшка крутит, она тоже на него глаз положила и частенько в его бричку, тряся юбками, эдак передо мною бахвалясь, запрыгивала.

— Адрес доктора, что к Катерине приходил, часом, не знаешь?

— Адреса не скажу… — сдвинув брови, почесал макушку швейцар. — Из разговоров слыхивал, кажись, в Мариинской больнице тот лекарь врачует.

— А Катерина где проживала?

— Допреж в казенных комнатах для прислуги обреталась, там Дуняшка покамест квартирует, а после, как с рыжеусым сошлась, гонору понабралась, да на Малую Конюшенную, в дом Имзена переехала. Вестимо, квартиру ей рыжеусый оплачивал, да недолго ему платить за нее пришлось, — деланная отстраненность швейцара улетучилась аки дым.

— Однако ж умерла она?.. — осекся в недоумении Сергей.

— Тута померла, в своей комнате, коя на ту пору незанятой стояла, — вновь перекрестился он.

— Стало быть, занеможилось ей днем?

— В полдень занеможилось, а ввечеру ее уж не стало.

— Ясно, — протянул Чаров и решил проверить показания Палицына. — Антипа, столяра, что недавно замок приходил вам ладить, помнишь?

— А как же! Добрый мастеровой был, Царствие ему Небесное, — перекрестившись и враз погрустнев, покачал головой швейцар.

— Может, тогда скажешь, ранее он к вам по оной надобности хаживал?

— Было дело, на Масленицу приходил. Антип ключи к ящикам стола его сиятельства мастерил. Те, что были, его сиятельство где-то обронил, вот его ладить новые и позвали. Господин Гумберт за ним посылал. Мне наш посыльный об том рассказывал.

«И в гроссбухе у Михеева так записано», — подивился цепкой памяти швейцара Сергей.

— Когда он последний раз замок починял, кто первым из чиновников в то утро на службу заявился? — решил проверить свою догадку Чаров.

— Расходились все, как обычно, кое-кто даже раньше, поскольку прием званый у нас был назначен и народу разного видимо-невидимо ожидалось, — неторопливо восстанавливая в памяти события того дня, швейцар морщил покатый лоб. — Как под утро гости разъехались, я двери в подъезд на ключ запер и к себе в комнатку почивать ушед. Опосля меня посыльные звонком разбудили, я их пропустил, да чай пошел пить, а двери вдругорядь запирать не стал. Пью чай, да вдруг слышу — опять звонят. Ну, думаю, что за народ, двери-то не заперты! Я в вестибюль, а за дверьми тайный советник Гумберт, весь такой осерчавший, налитыми кровью глазами на меня зыркает. Я двери-то ему отворил, а он на меня напустился, где тебя, мол, черти носят. Я ему показываю, что дверь-то отперта, а он слушать не стал, рукой махнул и по лестнице наверх заторопился. Я еще учудился, отчего его в такую рань нелегкая принесла? Обыкновенно, он в девять, а то и позжее приходит, а тут, на тебе, аж в осьмом часу пожаловал.